Страна : Россия
Путешествую, занимаюсь альпинизмом. Пишу стихи и рассказы, Стихи опубликованы в 2016 году издательством “РОСА” г.Старый Аскол сборник “В нарисованных пространствах”. Стихи прозвучали в фильме режиссера А.Свешникова ” Мифссия” отмеченном серебряной медалью Сергия Радонежского в 2017 году.
Country : Russia
I travel, and I am fond of mountaineering. I write poems and short stories. My poems were published in 2016 by “ROSA” publishing house in Stary Ascol town, it was a collection of poems called “In painted spaces”. These poems were read in the movie “Mission” directed by A.Sveshnikov and marked by Sergey Radonezhsky’s silver medal in 2017.
«Большая»
Она была большая — круглолицая, со стриженным затылком и шапкой химических завитков на макушке и лбу. У нее были необъятный белый халат и туфли — лодочки на маленьком каблуке. Она вела две палаты, на четыре койки, и пару групп студентов, которых брала с собой на обходы. Они прозвали ее Миксидемой — за пастозное и вечно плаксивое выражение лица. Она заходила в ординаторскую и вздыхала. Вздыхала из — за настырной доцентши, из — за каких — то нестыковок в своей кандидатской, из — за престарелого заведующего кафедрой, которому было уже на все наплевать. Если в отделение поступал тяжелый и непонятный больной, над которым в одиночестве бился молодой коллега, она вздыхала и уходила домой. Миксидема была жалостливой женщиной: она плакала вместе с пациенткой, когда не могла выписать ее из — за плохих анализов или жалела медсестричку, на которую обрушивался гнев заведующего отделением. Она любила людей, кошечек, собачек, голубей — жалостливая мягкая круглолицая докторица с химической кудрявой шапкой волос. Она не делала никому ничего плохого, как, впрочем, и хорошего. Жизнь ее тянулась медленно — между домом, кафедральными собраниями, маленькими палатами и тоскливым ожиданием двухмесячного отпуска, положенного ассистентам.
Бомжиху привезла «Скорая», которую вызвали транспортные милиционеры, чтобы избавить зал ожидания от стонов и зловония «пассажирки», ехавшей до станции «Никуда». Их совесть была чиста — они передали бомжиху врачам. Врач «Скорой», почти не прикасаясь к стонущей и зажав нос, пощупал пульс и пару раз ткнул пальцами в живот. Не найдя ничего «хирургического», он принял решение отвезти бомжиху в инфекционное отделение. Соломоново решение: бросишь на улице — черт ее знает, что у нее там? А в «инфекции» отказать не смогут, ну и пусть ищут. «Острый гастроэнтерит» — пропуск к белым простыням, больничной еде и нескольким неделям передышки. Там тепло и еда. Бомжиха перестала стонать. Ее везут туда, где есть что-то человеческое.
Фельдшер и врач «Скорой» с облегчением выдохнули — бумаги написаны, бомжиха отдана в приемное отделение, морозная осенняя ночь заберет опостылевшую вонь через открытые настежь окна машины. Они выполнили свой долг, и совесть их была чиста.
Конвейер судьбы доставил бомжиху в приемник. Она лежала на кушетке. Еще немного, и эта черноволосая девушка — врач прикажет поднять ее наверх, в палату. Может быть, ей дадут немного холодных макарон и кусок хлеба. Уже ночь, и ужин давно прошел, ну а вдруг? А потом — уснуть на кровати, на гладкой простыне. И самое главное — здесь люди, много людей. Здесь не страшно, и то, что болит в груди — это не важно.
Девушка не спешила: что- то расспрашивала, слушала сердце, мяла живот, потом садилась и писала. Когда она уходила, бомжиха замирала на кушетке. Ее растолкала женщина в цветном халате и, уколов палец, набрала столбик крови в стеклянный цилиндр. Грузная медсестра в резиновых перчатках приказала раздеться и, привязав холодные металлические пластины к ногам и рукам, прикрепляла какую-то резиновую присоску к груди бомжихи. Потом они все ушли, унося с собой шуршащие ленты бумаги, звенящие штативы пробирок и пахнущий хлоркой градусник. В приемное отделение зашла низенькая горбатая старушонка со шваброй и, матюгнув бомжиху, протерла линолеум большой серой тряпкой, после чего комната наполнилась едким запахом хлорки. Бомжиха затихла и, затаившись, ждала, когда в комнату снова придут эти люди.
Время тянулось медленно. Ночь накрыла желтое четырехэтажное здание. Где — то на балконах докуривали свои сигареты люди в полосатых пижамах, бросая бычки в стеклянные пол-литровые банки. Проезжали вечерние запоздалые автомобили, их звуки растворялись вдали. Люди в пижамах, плюнув вниз, на асфальт, уходили в свои комнаты — варить чай в стеклянных банках, смотреть маленькие переносные телевизоры и играть в «дурака», пока медсестры, приказав выключить свет, не разгонят их спать.
Только в ординаторской с синей занавеской у шифоньера свет будет гореть всю ночь. Черноволосая девушка — доктор пытается решить одну задачу. Она имеет приказ: не собирать бомжей в отделение. Одна морока с этими бомжами. Ладно, вонь и отсутствие полиса. Больница — не то место, где должны отмыть и откормить опущенного судьбой человека. Здесь надо лечить. Да, бомжиху тоже надо лечить. У нее стопудово букет, и это потребует десятков дней, чтобы разобраться — провести рентгены, узи и прочие премудрости. И все это ради чего?
Девушка посидела у разложенной на столе длинной ленты с кардиограммой, посмотрела на сегменты, палочки и соэ. Конечно, не бог весть что, но для бомжихи вполне сносно. Она набрала номер телефона. На том конце провода долго не брали трубку, потом заспанный голос спросил: «Что? Опять бомж? Кардиограмма и кровь в пределах? Живот тоже спокоен? Нет. Ни в коем случае не клади ее. Пиши отказ и отправляй!».
Она уже давно была другим человеком — большая, в большом халате и туфлях — лодочках. Какое — то хитросплетение событий, замолвленных слов и авторитет предшественницы вынесли ее в кресло главного врача. Она не плакала больше в палате с залежавшейся пациенткой, а шпыняла молодых докториц, требуя не заигрываться с койко — днями. Большой кабинет, самый большой. Даже амбициозные предшественники — капитаны этого обшарпанного четырехэтажного корабля — довольствовались меньшей капитанской рубкой. Она рулила железной рукой, с добрым круглым лицом. И только химическая завивка напоминала о прежней кафедральной ассистентке.
«Нет! Ни в коем случае не госпитализировать. Все показатели по диагностике вниз улетят. А если умрет? Будет расхождение диагнозов, как пить дать, будет. Пиши отказ и отправляй ее, пусть идет!» — черноволосая получила напутствие. Ослушаться эту грозную большую женщину она не могла, да и не хотела. Совесть чиста. «Нашего ничего нет, — подумала дежурная, — значит, пусть идет». Она спустилась вниз, в маленькую комнатку, и объявила: «Вы здоровы, мы вас не можем госпитализировать».
Услышав эти слова, бомжиха принялась стонать, хвататься за грудь, лоб, показывать коросты на локтях и коленях, говорить, что совсем плохо стала видеть, что колени пухнут, и не может она идти. Ее аргументы утекали, как песок между пальцев. Черноволосая давно ушла, и ее поток жалоб и стенаний слушала горбатая санитарка, которая, матерясь, подталкивала бомжиху, брезгливо кинув ей ее зловонное тряпье.
С исписанным клочком бумаги в руке бомжиха оказалась на крыльце. Дверь, обитая железом, закрылась. И только тусклая лампа светилась над входом. Лампа надежды, что все перемениться, и ее возьмут в тепло четырехэтажного обшарпанного корабля. Она стучала в дверь, кричала, но силы были не равны. Так прошел час. Она замерзла, но идти ей было некуда. Вдруг открылась дверь, и санитарка в цветастом вельветовом халате схватила ее под руку и дотащила до конца ограды: «Все! Давай, иди уже. Сказали, что не положат, значит, не положат!». Бомжиха постояла немного у забора — рабицы. Холодало. Проносились одинокие машины, идти было некуда, да и сил тоже не было. Она увидела лестницу, ведущую вниз, в больничный подвал. Он немногим отличался от любого другого подвала, в котором коротала холодные ночи зловонная, покрытая коростами женщина. Ей нечего было терять. Она заползла за дверь, улеглась на какие — то старые матрасы и стала стонать и выть — от обиды и разочарования. Она уже не думала о белой простыни и холодных макаронах. Она выла и держала руку, чувствуя, как колотится сердце.
Черноволосая ушла в дежурную комнату на другой стороне здания, чтобы не слышать этого ночного концерта. Люди в пижамах ворочались на своих скрипучих кроватях и материли про себя эту бомжиху и этих докторов.
Она умерла под утро. То ли от холода, то ли от обиды. А может, от инфаркта. Да какая разница, от чего? Статистики она никому не испортила, как, впрочем, и совести.
(50 оценок, среднее: 4,28 из 5)
Загрузка...