Страна : Турция
Я родом из Беларуси. Два года назад переехала в Стамбул и захотела об этом написать. Так появилась моя первая книга “Уроки турецкого” . Люблю язык, особенно новый, который еще предстоит изучить. Новый язык дает мне возможность найти другой мир, не теряя свой собственный, и посмотреть на себя со стороны.
Country : Turkey
My name is Alena Kanstantsinovich. I am from Belarus. Two years ago I moved to Istanbul and decided to write about my experience. This is how my first book “Turkish Lessons” appeared. I love language, especially a new one, the one I am still about to learn. Every new language gives me a chance to enter another world without leaving my own and look at myself from a different angle.
Отрывок из рассказа “Что в вымени тебе моем?”
Турецкие официанты – самые услужливые люди в мире. Эти гроссмейстеры сервиса умеют просчитать желание посетителя на несколько шагов вперед. Расчет у них не холодный, а теплый. Ты еще подумать не успела о лиловом пледе, как чувствуешь легкое прикосновение флиса к плечам.
Официант Неджид варит самый лучший в округе кофе. Прекрасно осведомленный о моей сладкой зависимости он никогда не забывает положить на блюдце большую шоколадную ложку. А еще вместе с корицей Неджид подмешивает мне в чашку очередную историю.
Я вдыхаю запах дымящегося кофе с кедровыми нотами и чувствую, что история уже внутри. Пить не спешу, жду пока она раскроется, как кофейный аромат.
А еще я точно знаю, что на запах Неджидового кофе уже спешит мой собеседник. И хотя до первого глотка я не догадываюсь, кто это, добравшись до кофейной гущи, пойму, что ждала именно его.
Звякают колокольчики над дверью, и в кафе заходит мужчина неопределенного возраста. На нем пальто мышиного цвета и поношенная фетровая шляпа.
Лукавым взглядом гость окидывает всех посетителей кафе и взмахом руки приветствует Неджида, как старого приятеля, хотя я точно знаю, что мужчина здесь впервые.
Да, мама была права: он и правда здорово похож на Хазанова, со своим крючковатым носом и подвижным лицом.
В правой руке мужчина держит черный потертый футляр. Уверенным шагом посетитель проходит через весь зал и подсаживается за мой столик.
-Лешик, а почему у тебя такой бледный вид? Ты все-таки меня обманываешь и плохо кушаешь. Я все твоей маме расскажу. Ты же знаешь мое мнение: фигура женщины, как музыка, должна быть выдающейся.
Произнося эти слова, мужчина одновременно пытается расстегнуть пуговицы на своем мышином пальто. Пуговицы отказываются пролезать в тугие петли, и он периодически прерывает пламенную речь аргументом: “Ну что за шлымазыл?!”
Мои губы поневоле разъезжаются в улыбку.
-Не волнуйся, дед, — говорю я, — на самой выдающейся части своей фигуры я сижу.
Потом наклоняюсь к нему через столик и помогаю расстегнуть пуговицы.
Дед мигом веселеет.
-Воооот, совсем другое дело. Свежим воздухом подышим. Хотя между нами, какой он в твоем Стамбуле свежий, вот когда я на заводе холодильников работал, там воздух был свежий не придерешься, а тут у тебя сплошное “белое солнце пустыни”.
Тем не менее и в вашем климате есть свои прелести: инструмент не замерзает!
Дед открывает футляр, достает оттуда трубу и протирает ее лежащей на столе салфеткой. Он обращается с трубой бережно, как с любимой женщиной, и та довольно поблескивает в ответ.
-Так почему ты, Лешик, такая бледная? Давай-ка я тебя развеселю, — порозовеешь.
Дед облокачивается на спинку кресла, минуту настраивается, как перед выступлением, а потом высовывает язык и медленно дотягивается им до кончика носа. Зрачки при этом он скашиваает к переносице.
Я терплю секунды две, потом лопаюсь от смеха и аплодирую, а дед церемонно кланяется.
-А хочешь дуну!? – подмигивает мне дед, и в его глазах я ясно вижу двух веселых чертей.
-Хочу, — говорю, — только давай позже.
-Как скажешь, — соглашается дед и заглядывает ко мне в чашку.
-Лешик, а что ты пьешь?
-Кофе.
Дед смотрит на меня недоверчиво улыбаясь:
-Что простой кофе, и все??…
И все.
Ну ты даешь, хоть бы коньяку попросила накапать, тебе ведь уже есть восемнадцать. Подожжи, сейчас сделаем, он мгновенно выхватывает острым глазом официанта, и Неджид спешит к нашему столику.
-Дед, что ты придумваешь, — смеюсь я.
-Только не говори, что у турок тоже сухой закон! Не расстраивай деда и инструмент.
-Сам-то ты что будешь?
Неджид радушно улыбается, стоя около столика, готовый принять заказ.
Дед глубоко вздыхает.
-Ладно, давай один чай и пять кусочков сахару, нет лучше шесть.
Неджид ставит на стол чай и большую сахарницу, полную до краев.
При виде сахарницы дед заметно веселеет.
-А к чаю что будешь?
-А к чаю, Лешик, у меня всегда с собой.
Из кармана дед достает небольшой сверток, аккуратно разворачивает газетную бумагу и извлекает из нее серый объект непонятной консистенции.
Несколько секунд я смотрю на деда вытаращенными глазами и наконец спрашиваю:
-Дед, это что, вымя?!
-Оно самое, — улыбается дед и с набитым ртом заявляет, кивая в сторону посетителей, – Пусть думают, что это пирожок!
Одну за другой, дед насыпает в маленький стаканчик шесть ложек сахара, с удовольствием отхлебывает содержимое чашки и откусывает еще один кусок.
-Дед, а как ты умудрился в Стамбуле отварное вымя найти?
-Лешик, твой Стамбул для этих целей самое подходящее место, на весь город ни одной свиньи, куда ни глянь, одно сплошное вымя.
Дед откусывает еще один здоровенный кусок и жмурится от удовольствия:
-Что поделаешь, ЛЮБЛЮ, НЕ МОГУ!
И здесь дед лукавил. Что-что, а любить он умел.
Больше всего на свете дед любил играть на трубе и … выпить, причем, как первое так и второе делал с особой виртуозностью.
Этим двум видам искусства деда обучил талантливый забулдыга из богом забытого городка Волжск, куда дед, а тогда мальчик Сеня, был эвакуирован с семьей во время войны.
За несколько бутылей самогона дед прошел со своим учителем весь курс музыкальной школы по классу трубы, а заодно и программу всех остальных духовых инструментов.
-Запомни, Сеня, — говорил деду учитель с красными прожилками в мутных глазах, наливая себе очередную стопку,
-Играть и пить нужно самозабвенно!
Мальчик Сеня запомнил эту заповедь и никогда ее не нарушал.
Дед играл так самозабвенно, что прямо из военкомата его отправили в немецкий Дрезден играть на трубе в образцовом военном духовом оркестре.
Во время службы дед вставал раньше всех. Педантичные немцы объясняли его ранние подъемы исключительно любовью к музыке. У деда на этот счет было свое мнение.
Нет музыка для деда была, бесспорно, превыше всего, но кроме нее рядовой Сеня родом из голодного военного детства очень любил немецкую колбасу.
В 5:30 утра дед вставал, выпивал натощак сырое яйцо и начинал трубить. Оттрубив полтора часа кряду, дед спускался в военную столовую, в которой дородные фрау ставили на столы большие блюда с тонко нарезанным сервелатом. Это розовое гастрономическое чудо с нежными сальными прожилками притягивало рядового Сеню как магнитом, вызывая обильное слюноотделение, и никакие немецкие фрау не могли его остановить.
-Женя, ты бы видела их щеки, — дед пересказывал историю бабушке и как всегда распалялся, — этими щеками можно было накормить весь оркестр. Но колбасу они нарезали так, что она просвечивалась, как твои тюлевые занавески, Женя!!! Ты можешь это себе представить?!
Итак, дед спускался в столовую, и пока щекастые фрау разносили подносы с горячим, дед украдкой брал вилку и легким движением руки быстренько накалывал на нее все розовые кружочки, устилавшие блюдо, одним махом засовывал добычу в рот и бесшумно удалялся.
Понятное дело, когда оркестр спускался к завтраку, на их долю перепадал только бледный, одиноко лежащий на блюде сыр, такой же прозрачный, как давешняя колбаса.
На несколько минут жизнь деда подвергалась серьезной опасности. Но когда разъяренные члены оркестра вбегали в актовый зал с целью расправы над трубачом, им навстречу лилась такая чистая мощная мелодия, что музыканты забывали про полупустые желудки и слушали.
Дед играл самозабвенно, как учил его красноглазый учитель, и тем самым ежедневно спасал себе жизнь.