Страна : Россия
Увлекаюсь литературным творчеством.Писал в свободное от работы время прозу и стихи почти всю сознательную жизнь.Свои творческие наработки складывал в стол. Лишь в пенсионном возрасте решился на публикации.
Country : Russia
Отрывок из рассказа «Целина»
Записки целинника
Это было героическое время. Время проб и ошибок, романтики и прагматизма, благородных порывов и поиска. Освоение целинных и залежных земель наряду с повсеместными посевами кукурузы, раз- делением парткомов на сельские и городские, созданием совнархозов являлось поиском звена, потянув за которое, можно вытащить на пе- редовые позиции всю цепь экономики страны. В стране наступила новая эпоха: исправлялись идеологические перекосы прошлых лет, активно шло жилищное строительство, росло производство това- ров народного потребления, проводилась электрификация сельского хозяйства, был создан ракетно-ядерный щит. Обнищавшие колхозы Нечерноземья, оказавшиеся в долговой яме, присоединялись к совхо- зам, и бедные колхозники вместо пустопорожних трудодней стали получать зарплату. Рос авторитет страны на международной арене. В народе появилась надежда на лучшее будущее. Политический лидер страны, уверовав в неизбежную победу коммунизма, предрекал ги- бель капиталистической системе и по-своему приближал это время. Прогресс в социально-экономическом развитии страны, требуя креп- кие руки и светлые головы, зажигал молодые сердца огнём самоотвер- женного поведения и бескорыстных устремлений. Услышав призыв поехать на освоение новых земель, они откликнулись беззаветной преданностью стране и стойким преодолением лишений, ничего не требуя взамен.
1
После завершения посевной на обширных просторах Сибири и Казахстана дружные всходы зерновых показали, что ожидается обильный урожай. Было видно, что для успешной его уборки и пере- работки зерна на токах в помощь механизаторам требуются рабочие руки.Во время летней сессии в комитете комсомола института появи- лось объявление, приглашающее желающих поехать на целину, на уборку урожая. Считая, что тем, кто не имеет никаких навыков ра- боты с техникой, используемой на уборке урожая, делать на целине нечего, это объявление я с сожалением оставил без внимания. Но, уз- нав, что мои товарищи, у которых также не было никаких навыков, собирались подавать заявления, я тоже воспылал желанием поехать на целину.
И вот наступил день, когда заработала отборочная комиссия. Перед дверью комитета комсомола стали собираться доброволь- цы. Коридор заполнился приглушённым шумом, как перед экзаменом. Из кабинета вышел секретарь комитета — Женя Тимофеев и, видя во мне родственную душу, подал листок с отпечатанными на машинке фамилиями и сказал доверительно: «Запускай по одному».
Мои волнения улеглись, и я заглянул в список. Там первым был записан Авдеев Гердт. Он явно волновался.
Все собравшиеся здесь относились к тому поколению людей, дет- ство которого выпало на годы войны, оккупации, произвола карате- лей. Нередко среди них можно было встретить человека со следами ранений. Недаром немцы говорили: «Мы уйдём, а у вас ещё двадцать лет будет война». И вот Гердт был жертвой этой войны. У него не было кисти правой руки и правого глаза. Пригласив его в кабинет, я зашёл вслед за ним и встал у порога.
В кабинете за столом против дверей сидела отборочная комис- сия из трёх человек: секретаря комитета комсомола института и двух представителей горкома. На столе перед Женей лежала стопка заявле- ний, в том числе, и моё, а перед представителем горкома комсомола — стопка отпечатанных в типографии бланков комсомольских путёвок. Гердт остановился, не доходя стола, и замер, как провинившийся школьник. Женя взял заявление Гердта и прочёл его.
Записки узника
— Что вы собираетесь делать на целине? — спросила представи- тель из горкома. — Я умею запрягать лошадь, — почти в отчаянии ответил Гердт. «Милый Гердт. Он умеет запрягать лошадь… Какая там лошадь в забытых Богом краях, если даже в центре нашей цивили- зации она как средство производства стала анахронизмом». Гердту в путёвке отказали.
Следующей в списке была Зайцева Людмила. Ей повезло больше. Она заявила, что умеет готовить обед. Это умение, по мнению ко- миссии, будет востребовано, и ей тут же представитель вышестоящей инстанции выписал путёвку. Так были рассмотрены все заявления. Осталось одно — моё.
— Вот последнее заявление его, — сказал Женя, кивнув в мою сто- рону головой. Представители вышестоящих инстанций, считая меня комсомольским активистом, не задали мне ни одного вопроса и вы- писали путёвку.
Скоро всем «целинникам» сделали комплексный укол под лопатку и назначили день отъезда.
Став целинником, я почувствовал себя творцом истории. Навещая родственников и знакомых, я гордо заявлял, что еду на целину. Мой выбор встречался сдержанным одобрением. На меня смотрели с лю- бопытством и скрытым опасением, как будто я ехал если и не на рай света, то уж точно туда, где опасность поджидала меня на каждом шагу. Мне давали советы, просили писать. В день отъезда проводить меня пришла моя тётя с мужем. Они оба стояли в сторонке, наблю- дая за привокзальной суетой. Меня они заставили взять у них кульки с сахаром — рафинадом и сушками.
— Там съешь, — не обращала внимания на мой отказ тетя. На запасном пути у вокзала стояли наши вагоны. Это были обык- новенные «телятники» с нарами и перекладинами в дверных проё- мах на уровне груди. В таких вагонах в годы Великой Отечественной войны ехали на фронт наши солдатики. В вагонах не было ни тюфя- ков, ни соломы. Нас это не смущало. Какое значение имеет какой-то грошовый комфорт, если мы становимся участниками грандиозных событий, какие выпадают не каждому поколению. Без возмущения и упрёков мы расположились на голых нарах. Нам объявили, что по пути следования мы будем обеспечены горячим питанием в солдат- ских столовых.
К перрону подкатил проходящий поезд, наши вагоны прицепили к составу, девушек посадили в транзитный вагон, и мы поехали.
Улеглись волнения от разлуки, и мы всей гурьбой, опираясь на жердь, столпились у дверного проёма. На каждой станции, где прибы- тие любого поезда было развлечением, видя неординарность нашей поездки, нас, махая руками, провожали девушки.
Вечером поезд прибыл в Бологое. Нас пригласили в столовую, но это приглашение не вызвало особого энтузиазма, ведь почти у каждо- го из нас ещё не истощились авоськи с домашней снедью.
В столовой кормили гречневой кашей. И эта каша, как любое пер- вое ощущение, только и отложилась в моем сознании из всей череды подобных явлений.
Знакомые пейзажи однородного ландшафта скоро приелись, и мы уже не толпились у дверного проёма, а, чтобы избавиться от послед- ствий пережитых эмоций, каждый нашёл себе занятие по вкусу.
Я тоже забрался на нары, чтобы снять утомление, вызванное суе- той, но вагон так трясло, что лежать было невозможно. От тряски мои внутренности заныли и готовы были оторваться. Я покрутился, лёжа на нарах, пытаясь смягчить воздействие тряски, и, не найдя безболез- ненной позы, сел.
Рассчитывая использовать каждую свободную минуту для повы- шения мастерства при исполнении музыкальных этюдов в духовом оркестре, я захватил с собой трубу. Мой скромный репертуар пробу- дил инициативу моих спутников. У Иванова Толи оказалась двухряд- ная гармошка. Тут же заработала творческая мысль, и появилось ещё два музыкальных инструмента: «бачкофон» и «лимонадино», то есть бачок из-под воды и семь бутылок из-под лимонада с разным уров- нем заполненные водой. И вот у нас — оркестр. Один бьёт крышкой по бачку, другой трезвонит на бутылках, третий играет на гармошке, четвёртый дует в трубу. Шумно, весело. Такой концерт мы закатывали почти на каждой узловой станции. А то, что мы спим на голых нарах и нас немилосердно трясёт, то какое это имеет значение. Ведь мы мо- лодые, с нерастраченным здоровьем, и манит нас к себе соблазнитель- ная неизвестность.
Объехав по большому кругу Москву, наш поезд незаметно подка- тил к Саратову и остановился где-то на окраине. Узнав, что стоянка будет долгой, Толя Иванов предложил:
Записки узника
— Пошли, искупаемся в Волге. — Пошли. А как же иначе? Иначе никак нельзя. Как можно быть рядом Волгой и не искупаться в ней? И мы пошли. Я видел Волгу впервые.
Синеватая волна ходила на её просторах. Вот это речка! Восхищение мощью реки овладело моей душой. Такой широты я ещё не видал. На неё можно было смотреть и смотреть. Что-то дикое, первородное за- шевелилось во мне. Гипнотическое очарование водой, особенно такой могучей в вечном движении, владело мною какое-то время. Наконец, чувства мои притупились, и я обратил внимание на окружающий реку ландшафт. Мой первоначальный восторг был смазан удручающим ви- дом противоположного берега. Выжженные солнцем пустынные хол- мы, покрытые серо-бурой чахлой растительностью, выглядели уныло. Стало грустно от такого сочетания и обидно за такое обрамление из- умительной картины.
Боясь опоздать на поезд, мы побарахтались в воде у берега, сфото- графировались на фоне волн и вернулись в свой вагон.
Поезд стал выходить на мост через Волгу. И тут на изгибе пути я увидел, каким длинным был наш состав, и застыл в изумлении, со- знавая, что он формировался на всём протяжении пути, присоединяя на каждой узловой станции всё новые и новые вагоны.
Словно предоставляя возможность прочувствовать всю мощь реки, поезд неторопливо шёл, отсчитывал стыки рельс на мосту. Вот он вышел на левый берег Волги, и перед нами распахнулись степные просторы. И сразу же в памяти ожили слова песни: «Далеко, далеко степь за Волгу ушла…»