Светлана Моторина

Отрывок из нон-фикшн “Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли”  

Меня практически сразу стали травить, когда я пришла в первый класс.  Во мне было что-то, что вызывало у детей дикую неприязнь. Вероятнее всего, это было потому, что я страдала от сильной аллергии на холод в детстве.  Ветер бушевал восемь месяцев в году. Когда меня продувало, я покрывалась пятнами, у меня текли сопли, слезились глаза.  Под носом постоянно было натерто.  Наверно, впечатление создавалось не очень приятное.   Это, конечно, не объективная причина, но другой я не вижу.

В 9 лет аллергия ослабла.     Я стала выглядеть нормально. Но у меня уже была репутация страшной девочки.  Если я до кого-то дотрагивалась, от меня отдергивали руки.   Говорили, что я противная, «зашкваренная», что ко мне нельзя прикасаться, потому что руки у меня все в соплях.

Естественно, когда у тебя постоянно течет из носа, ты плохо концентрируешься на учебе.   Учиться было очень тяжело.   Да еще почерк был ужасный.    А в первом классе все успехи оценивают по чистописанию.   У меня с чистописанием не складывалось.   Помню, учительница постоянно позорила, говоря: «Посмотрите, это худ- шая тетрадь в классе».  Все всегда знали, что речь про мою тетрадь. Я не могла дышать носом.  Большую часть учебного года я себя чув- ствовала плохо   Меня окружали сопливые платки и тройки.

Все шло по нарастающей.  Сначала меня называли «сопливая»,

«обезьяна», у меня был миллион прозвищ.   Я пыталась защищаться, и делала это очень неумело.  Говорила невпопад.  И тогда меня обвиняли в том, что я сказала что-то не то, сделала что-то не так. Возникал порочный круг.

В дополнение ко всем моим несчастьям шла перестройка. Денег не было.    Я очень плохо одевалась.    Мама купила книжку

«Шьем-перешиваем» и из своих старых вещей делала мне одежду для школы.  Это выглядело неплохо, но модно было носить одежду с рынка.  В общем, мой гардероб тоже вызывал издевки.

А папа у меня ученый-океанолог, занимается китами. В 1994 году он получил очень выгодный контракт с Америкой на Аляске.   В се- мейный бюджет потекли деньги, по тем временам довольно хо- рошие .   За один доклад он получал три-четыре тысячи долларов. Привозил мне из Америки красивые вещи.   И больше всего гнев у девочек в школе вызвало то, что я попыталась преобразиться.

Тогда меня начали травить еще сильнее.

Это длилось восемь лет.    Чего только они ни придумывали. Вспоминать тяжело.   Разное было.   Например, у нас был в школе мальчик Костя.    У него была репутация джентльмена.    Все были в него влюблены. Он вел себя не как все. Помогал, открывал двери. Девочки подговорили этого Костю, чтобы он меня побил при всей школе.  И когда он меня бил, швырял, девочки сзади задирали мне юбку, чтобы все видели мои трусы.  Потом, уже уйдя из этой школы, я часто его видела.  Ходил мимо как ни в чем не бывало.  И на «Од- ноклассниках» он у меня был.  Интересно, как он к этому относится сейчас, будучи взрослым? Мне бы очень хотелось ему напомнить, честно скажу.

Помню, что была небольшая передышка.  Пришел новый мальчик, который жил с отцом в тайге в полной изоляции.    Вел себя не так, как принято.  Переключились на него.  «Чмырили» его.  Потом родители перевели его в другую школу, и все снова набросились на меня.

Мои родители не осознавали, что со мной что-то происходит. И папа, и мама очень любят кричать.  В семье нас было трое детей. Старший брат держал меня за служанку, заставлял селедку за ним прибирать, холодной водой посуду мыть.  Он меня так воспитывал. Я приходила в школу — там меня травили.  Приходила домой — там на меня орали.  Вот так я жила восемь лет.

Родители до сих пор не считают, что я прошла стрессовую ситуацию, которая негативно отразилась на моей жизни.  Им кажется, что все было нормально.   Кормили, поили, одевали, даже красиво одевали в какой-то период.   Чего мне жаловаться? Лет в тридцать я сказала им все, что я об этом думаю.  Что я не знаю, как я выжила.  На что они ответили, что я очень злопамятный человек, помню только плохое.

Учителя… По-разному. Некоторые осознавали, что происходило, и старались помочь.  Но были учителя советской закалки, которые

считали, что коллектив не может ошибаться и, если меня «чмырят», значит, дело во мне.  Однажды классная руководительница мне по- советовала рассказывать учителям обо всем, чтобы они меня за- щищали .  Я, вооружившись этим советом, сразу пошла к учительни- це русского языка и литературы.   Все ей рассказала.   Что же, она присоединилась к травле.   Постоянно делала из меня посмешище перед всеми.  Сказала, что я все заслужила, что я плохая, поэтому со мной такое происходит.

Лет в десять я начала задумываться о самоубийстве.  Очень много плакала.  Мне сейчас кажется, что тогда годы жизни забирались из моего будущего.  Меня и сейчас очень легко довести до слез.   Суицидальные настроения продолжались лет до двадцати.  Потом как-то прошло.  Но я до сих пор очень ранимая.  Я терпеть не могу конфликты.  Само попадание в конфликт для меня означает — опять не справилась.   Я не доверяю людям, даже тем, кто ко мне хорошо относится.  Я по-прежнему ощущаю себя очень некрасивой, даже несмотря на то, что очень успешно вышла замуж.   Кстати, мои бывшие одноклассники были очень удивлены.   Писали в социальных сетях, что не могут понять, как такая уродина нашла мужчину, живет в Америке.  Взрослые вроде бы люди.

Я вообще-то в детстве была по натуре доброй и мягкой.  А сейчас я очень жесткая.    Я занимаюсь довольно жестокими видами спорта — историческим фехтованием, борьбой. Я накачанная. Очень сильная.  Я как-то из стадии маленькой, наивной, глупой девочки, которую все обижают, сразу перескочила в стадию, когда меня стали бояться.  Это случилось перед уходом из школы.

А ушла я из школы, можно сказать, в окно.   Это был вообще тяжелый для меня год.  Убили моего среднего брата.  Ему было двенадцать.  Мне было морально очень плохо.  И у нас была учительница биологии.  Она одобряла мою травлю.  Она была плохой учительницей, любила дать нам задание на пол-урока и уйти.  И когда она уходила, все сразу начинали меня «чмырить».  В очередной раз она ушла, закрыла нас в кабинете.  Надо мной начали издеваться.  Я подумала, что больше этого не выдержу.  И разгромила весь кабинет. Я швыряла парты в девочек, кидала стулья, кому-то разбила голову в кровь.   После чего попыталась выпрыгнуть из окна.   Это был третий этаж… После этого случая меня выгнали из школы.   Дома на меня наорали, отец побил.  Сказал, что я своим выпрыгиванием из окна устраиваю ему проблемы.   Мама чуть больше прониклась, помогла найти новую школу. Переходила я, конечно, в состоянии совершенно разобранном, в новом коллективе тоже не очень складывались отношения.  Но там дети были другие, подобрее.  И к десятому классу у меня даже появились друзья. 

Я тогда обвиняла в травле детей.  Но теперь уже понимаю, что команду давали всегда учителя.  Достаточно же один раз высмеять тебя перед всеми, сказав, что ты пишешь, «как курица лапой».

Кстати, когда я еще жила в России, то, уже взрослая, замечала, что, когда вступала в какую-то дискуссию на любую тему, социаль- ную, политическую, вживую или в социальных сетях, вдруг появ- лялся кто-то и разоблачительно говорил: «Я знаю, тебя унижали в школе».   И даже во взрослом возрасте это был такой «зашквар».  Для русских людей, если ты была изгоем в школе, это равносильно тому, что ты в прошлом была проституткой или наркоманкой.   Это всегда звучало как: «Я сейчас тебя разоблачу, ты бухала три года и валялась обоссанная на вокзале».  Мне кажется, на моей родине отношение уже взрослых людей к детской травле именно такое.  Думаю, так сложилось в период советского воспитания, основанного на власти коллектива.  Коллектив прав.  Если ты не влился в коллектив — проблема в тебе.  Коллектив лучше тебя знает.  Как все могут ошибаться? Ты одна хорошая, а все они плохие, как так?

Такая концепция была и у моей мамы.  Я лет в восемь ей впервые призналась, что у меня проблемы в школе.  И она быстро взяла это на вооружение, решила, видимо, что это хороший метод воспитания.  Говорила мне: «Вот у тебя стрелка на колготках, за это тебя девчонки бьют.  Не хочешь юбку надевать, за это тебя и не любят». У меня очень плохие отношения с родителями сейчас.  Я не смогла простить.   Особенно тяжело стало, когда у самой появилась дочь. Они говорили, что своих рожу и тогда пойму.  Получилось ровно наоборот.  Я еще меньше стала понимать своих родителей, мотивацию их поступков.

Травлю я уже пережила.    С психологами, конечно, работала. Я живу уже несколько лет в Америке.  У меня прекрасный муж, дочке два года.  Я многому научилась.  Школа же прошла мимо, травля мешала мне учиться.  Познавала все потом сама, сидя над книжками.  Сейчас у меня классная работа.  Я занимаюсь съемками, монта-

жом.  И, конечно, спорт.  Люблю плести из бисера.  Ребенком своим очень много занимаюсь.  Шить люблю.  Увлеклась историческим костюмом.   У меня много друзей среди «ролевиков», «толкиенистов». Я вхожу в разные антибуллинговые группы. Помогаю тем, кто попал в такую же ситуацию.   Я им рассказываю, что в итоге утерла всем нос.   Благодаря работе в видеопроизводстве была на съемочной площадке со Шварценеггером и с Брэдом Питтом.   У меня много контактов.    Меня считают интересным человеком.    Я не то, чтобы этим хвастаюсь, но это важно говорить.  Есть жизнь после травли.

[ratngs]