Андрей Гродзинский

Отрывок из романа  “Быть, а не казаться” 

Кроме стола, стула и кровати в комнате Константина ничего не было. А может всё-таки…

Он подошёл к окну и ахнул от увиденного: его взгляду предстал завораживающий вид заходящего солнца. Небо напоминало мастерски исполненный пейзаж: основу составляла тёмно-оранжевая текстура, на которую словно штрихами, были нанесены алые вкрапления. Под этим изумлявшим своим великолепием небосводом был виден краешек моря — Северного моря, сплошь изрезанного островками-фьордами.

Он приоткрыл окно и позволил прохладному августовскому ветру Ставангера наполнить его лёгкие. Костя расплылся в улыбке и закрыл глаза. Он представлял, как гуляет до моря, как слушает волшебную музыку волн, что заставляет забыть обо всём на свете — даже о времени, которого у нас смертных не так уж и много.

Его воображение пробуждалось. Однако за всё — даже за самое глубокое, истинно прекрасное чувство приходится платить.

В случае Константина, это всегда были воспоминания. Он, не открывая глаза, перенёсся на семь лет назад — в тот жаркий июньский день, когда умер его отец.

Тогда они сильно повздорили с матерью и не общались с месяц. Костя жил с бабушкой, дедушкой и дядей. В то время ему было семнадцать лет, он закончил второй курс лицея и готовился к поступлению в университет.

Константин сжал скулы. Больно было прокручивать в голове страшный день, недобрую весть и ужасающую картину, которую он увидел, когда переступил порог папиной квартиры.

Перед ним как наяву снова предстало тело отца, скорчившееся в предсмертной муке. Его нашли в ванной — соседи почувствовали неприятный запах и обнаружили, что дверь в квартиру не заперта. Они позвонили матери Константина, а она сразу же набрала сына.

— Привет, Костя. Ты где?

Константин всё ещё держал обиду на маму, и, учитывая его подростковый возраст, ему совсем не хотелось отвечать. Но какое-то предчувствие заставило его превозмочь свою гордость и дать ответ.

— Привет. У бабушки, — процедил он сквозь зубы.

— Я иду на Госпитальный. Позвонила Лиля и сказала, что там что-то не так.

В голосе матери Константин уловил неподдельную тревогу.

— В смысле?

— Дверь открыта. Она боится заходить.

Юноша почувствовал сильную резкую боль в области сердца.

— Выхожу, — сказал он.

На подходе к квартире, в которой жил в последние годы отец, Костя встретил своего давнего знакомого Ахмада, с которым вместе ходил на теннис. Тот выходил из машины.

— Костян, привет! — радостно окликнул его Ахмад. — Как ты?

— Привет. Слушай, я очень тороплюсь, — сбивчиво проговорил юноша.

— Что случилось? Помощь нужна?

— Пока нет. Не знаю. Позвоню! — ускорив шаг, бросил Костя.

Двери лифта открылись. От нетерпения юноша буквально вылетел на общую галерею и повернул налево. В прихожей стояла мама. Она разговаривала с соседкой.

— … я как только увидела, что дверь открыта, сразу позвонила тебе.

— Спасибо Лиль.

Голос матери дрожал. Открытая дверь, характерный запах, не оставлявший ни единого шанса, что всё обойдётся.

Это сейчас, находясь далеко от дома и ещё дальше от своего прошлого, Константин постепенно начинал анализировать то, что произошло 26 июня 2012 года.

Он явственно видел себя со стороны — ещё мальчишку, но никак не юношу, и уж точно не мужчину. Стоя рядом с матерью и соседкой на источавшем жар бетонном полу, Костя совершенно не отдавал себе отчёта в том, что же на самом деле происходило в ту самую секунду, когда они с мамой робко открыли дверь в папину квартиру; он не понимал, что за запах ударил ему в нос — ведь то был не просто аромат увядавшего тела, это сама смерть будто бы обозначала своё недавнее присутствие.

Соседка не рискнула войти. Мама остановилась посреди коридора, а Костя уверенно прошёл дальше. Но не потому, что набрался храбрости и сделал то, что и должен делать мужчина — быть смелым, не отрывая взгляда смотреть опасности в глаза, являть собой воплощение каменного изваяния в виде непробиваемой стены! Он не ведал, что кроется за поворотом направо — да и не мог знать… А упрямые ноги несли бедного юношу, который уже стал сиротой.

Пожелтевшая дверь в ванную комнату была распахнута настежь. Костя сразу же увидел тело отца, скорчившегося в предсмертной муке. Его руки и голова склонялись над синей ванной. Юноша не верил, что это может быть его папа… Его папа! Нет, это невозможно!

Удары сердца становились всё ощутимее с каждым шагом, который приближал Константина к трупу. Когда же он увидел лицо своего родителя, то отпрянул к стене, словно ударенный током.

Мы говорим, что юноша увидел лицо, но так ли это на самом деле? Не гримаса ли ужаса запечатлелась на перекошенных губах, выпученных глазах и языке, что неприметно выглядывал между навечно застывшими зубами? А кулаки, сжатые до синевы кончиков пальцев? А сгорбленное туловище, которое явно пыталось извлечь из себя тот яд, который и привёл этого ещё не такого старого мужчину на смертное ложе?

Константин глубоко вздохнул. Он открыл глаза в надежде прервать замкнутый круг памяти, которая заполнила его разум печалью и горечью. Костя нервно сглотнул.

Студент смотрел на море, но видел лишь как выходил на галерею, принимал в объятия плакавшую маму, прижимая её голову к своему плечу. Он видел, как мамин брат появился словно из неоткуда — чуть ниже его ростом, с густыми седыми усами, коротко постриженными волосами — и уверенно шёл навстречу горю своих сестры и племянника.

Костя слышал, как соседка вызывала милицию, как дядя ему что-то говорил, мягко сдавливая его плечо. А потом — туман…

Не лондонский, который очаровывает, не ташкентский, который несёт в себе мириады пыльных частиц, но тот, который и не туман вовсе: это скорее облако дыма от подожжённой сигары — противный, тягучий, едкий дым. В нём нет успокоения, зато есть отдалённость от мира; ему не присуща жизнь, ибо он приближает смерть; он не протянет руки помощи, однако в него можно облачиться, словно в тёмную мантию чтобы нести положенный траур.

Юноша очнулся, когда они вместе с крёстным выносили тело, завёрнутое в первую попавшуюся простыню.

Приехала «труповозка», встала возле подъезда. Из машины вышли водитель и санитар, которые закурили и стали ждать очередного «клиента».

«Выносить тело родного отца, — думал Костя, — что может быть ужаснее? Ты несёшь его туда, откуда ему одна дорога — на кладбище, в сырую, свежевскопанную землю, в родную обитель ползучих тварей. Ты оставляешь его навсегда там, где он сгниёт, оставив после себя груду костей, которые по истечении времени потревожат вновь, сложат в пластиковый пакет, и на них положат нового мертвеца… И так будет продолжаться испокон веков, пока последний человек не покинет Землю».

Это событие оставило в жизни Константина особый след, или правильнее сказать отметину. Она располагалась не на сердце, не на каком-либо из других органов. Невидимая рука отрезала от его души добротный кусок, а кто скажет наверняка: затянется ли эта рана когда-нибудь? Наступит ли миг простодушной радости избавления от страданий, что принесли и приносят до сих пор столько боли? Сколько дней, месяцев, лет, декад должно пройти прежде, чем юноша снова сможет искренне улыбнуться и начать жить?

(3 оценок, среднее: 3,67 из 5)

Загрузка…