Эйтан Адам

Отрывок из  исторического романа “Апостолы державы дураков”

Гарун Ишханович принял меня как родного. Вся процедура зачисления в университет и получения места в общаге заняла полчаса. Я хотел уже тащить чемодан в общагу, но он меня придержал:

– Пойдем, покурим на лестнице.

Мы вышли на лестницу, Гарун Ишханович предложил мне свой «Казбек», но я отказался – не курю.

– Молодец, здоровее будешь, – похвалил меня Гарун Ишханович. – А теперь мотай на ус.

Он от души затянулся и прочел мне целую лекцию.

– Первым делом, запомни: что бы там они ни говорили в Москве, ты – в Грузии. Более того, ты студент Тбилисского университета. Это значит, что, когда тебе предложат выпить за Сталина, ты, как миленький, выпьешь.

– То есть как? Ведь партия осудила культ личности.

– А вот так. Коротко и ясно. И не шибко распространяйся о своей семье: сирота и все тут. Запомни: когда Микоян выступил против культа личности, то по всей Грузии всем армянам повыбивали окна. И это они еще дешево отделались. А 4 года назад здесь в Тбилиси были настоящие народные демонстрации против Хрущева, их разгоняли пулеметами и танками. Говорят, что все арестованные на вопрос: «Фамилия?» – отвечали: «Джугашвили». Так что выпьешь.

– А если я непьющий?

– Хоть язвенник: выпьешь до дна и крякнешь. Кстати, ты действительно непьющий?

– Вообще-то нет.

– Имей в виду: в общаге будут пить, хоть это и запрещено. Старайся держать себя в руках. И осторожней по девчонкам. Запомни: у каждой грузинки, армянки или осетинки есть и отец, и братья. Ясно?

– Ясно.

– Учись. Большинство учится только к сессии. Зря: если хочешь чего-то добиться учись все время. Хотя бы пару часов в день посвящай учебникам. В общаге серьезно заниматься не дадут, сиди в библиотеке. Я постараюсь выбить тебе повышенную стипендию, как сироте, но у тебя все равно пятерок должно быть больше, чем четверок, и ни одной тройки и ни одного хвоста. Доступно?

– Доступно.

– Я обещал сестре тебе помочь, но для этого ты должен помочь мне сам. Запиши мой адрес и телефон. Звони, если что. Если надо – заходи, подтяну тебя, где смогу.

Гарун Ишханович опять от души затянулся.

– Стипендия, даже повышенная – не разгуляешься. Многие сидят на соевых батончиках и плавленых сырках. Слушай, – его осенило, – а ты в преферанс играешь?

– Нет.

– Зайди ко мне домой завтра в десять утра. Мозги у тебя на месте, память тоже, значит, научишься. Если хорошо работать головой, не зарываться и научиться вычислять шулеров, то можно неплохо прибавить к стипендии. Но помни: в общаге играть запрещено! Хотя вовсю играют. Но тебе нельзя попадаться – прощай стипендия.

– Понял.

– Я записал тебя на английский язык…

– Зачем? Я же в школе учил французский!

– Знаю. Но по нашей теме американцы ушли далеко вперед, – чтобы там ни писали в газетах, – так что английский стал нашим профессиональным языком. И вообще, судя по количеству научных публикаций, он становится латынью XX века. Так что будь добр, учи и не рыдай.

– Постараюсь.

Гарун Ишханович опять глубоко затянулся. Видно было, что он хотел сказать что-то еще, но сомневался. Но, в конце концов, сказал:

– Хоть ты родился и вырос на Кавказе, но Кавказа ты еще не знаешь. Запомни: кавказцы как дети. Могут обидеться на что угодно, как дети. Но они с ножами! Любое неосторожное слово может довести до крови. И до кровной мести.

– Буду осторожен.

– И, главное… Кавказец, в первую очередь, член своего клана. Потом сын своего народа. И лишь после этого он слесарь или профессор. Это на Западе ирландец мог мечтать о независимой Ирландии и, при этом, честно сражаться в рядах британской армии. Это в России была Гражданская война, когда одни русские убивали других русских за идею. Здесь все четко распределено. Я могу быть стопроцентным советским интеллигентом, но все помнят, что, во-первых, я Авакьянц, а во-вторых, что я армянин. И лишь в-третьих, что я профессор. Здесь каждый играет выделенную ему роль. Запомни это, ты с этим еще столкнешься.

– Так получается, что выселение народов…

– Вот именно! Кавказец Сталин твердо помнил все это и действовал, с его точки зрения, совершенно адекватно! И «пятый пункт» оставил нам в наследство совершенно сознательно.

– Но ведь все народы, в принципе, равны.

– Разумеется. Но помни: когда на тебя смотрят, твой «пятый пункт» не забывают. Особенно кавказцы. Впрочем, и русские хороши.

Буквально в тот же вечер в общаге я нарвался.

Шел себе по коридору, навстречу шел какой-то русский с 4-ого курса. Шел прямо на меня, отпихнул и добавил:

– Отлезь, жиденок.

Алмаст Ишхановна преподала нам пролетарский интернационализм не за страх, а за совесть. И все, что касается неприемлемости межнациональной розни. А детдом был отличной школой выживания. Так что парень оказался на полу с расквашенным носом.

Его приятель получил ногой в коленную чашечку. Кстати, как я потом сообразил, он и не думал вмешиваться, но получил.

А когда на следующее утро кто-то подставил мне подножку, – пошутить, не более того, – и схлопотал фонарь под глазом, то за мной прочно закрепилась репутация неуравновешенного кавказца-задиры. В некотором роде, отличная репутация.

* * *

Гарун Ишханович, действительно, научил меня преферансу. Вскоре я смог поправить свое финансовое положение. Но я твердо запомнил его заповедь: не зарываться.

С учебой дело пошло. Хотя от всех этих Кеплеров, Ньютонов, Коши, Вейерштрассов, Ферма, Роллей и разных прочих Гауссов голова шла кругом.

А ЭВМ… Алгоритмы, машинный код, двоичный код…

Разве что марксизм давался мне легко. Благодаря памяти.

Гаруна Ишхановича я старался зазря не беспокоить, но он сам взял за правило каждое второе воскресенье приглашать меня на домашний обед и расспрашивать о житье-бытье. Я до сих пор вспоминаю его гостеприимство.

Он сам, его жена и отдельные гости вели довольно странные для меня разговоры. Это было время той самой «оттепели», еще далеко не все было понятно, еще далеко не все было напечатано, но интеллигенция искренне надеялась на большие положительные перемены. А я, в основном, помалкивал и слушал. В общаге о таком почти не говорили.

Между прочим, у него за Сталина никогда не пили.

Именно там я впервые услышал новые и странные стихи молодых поэтов – Евтушенко, Рождественского, Вознесенского, Ахмадулиной. И он же дал мне почитать «Кибернетику» Норберта Винера.

И на Новый 1961 год он меня тоже пригласил к себе.

Нас было довольно много, но из молодежи только я один, если не считать нескольких детей-школьников. Разговор шел, в основном, по-русски, хотя иной раз звучала и грузинская, и армянская речь.

Один режиссер-грузин разорялся насчет малоизвестного тогда Окуджавы:

– Нет, но он же грузин! Он окончил наш же университет! А пишет по-русски. А нам нужно развивать нашу поэзию.

– Простите, – встрял я. – Мне кажется, Грузии грех жаловаться на недостаток хорошей поэзии.

Дело в том, что наша преподавательница грузинского рекомендовала заучивать и декламировать вслух грузинские стихи. Что я и делал, продираясь сквозь тексты со словарем. Так что я тут же выдал наизусть четверостишие из Галактиона Табидзе.

Знавшие грузинский дружно захлопали. Режиссер улыбнулся, подсел ко мне и заговорил по-грузински:

– Неплохо, молодой человек, неплохо. Зови меня просто Шота. А теперь позволь мне поиграть в профессора Хиггинса: ты из Сухуми, но ты не мегрел.

– 50 на 50, – ответил я.

– Интересно, интересно! Ты еврей?

– Нет.

– Абхаз?

– Нет.

– Армянин?

– Да.

– Но не из Сухуми.

– И вообще не из Абхазии.

– Сдаюсь.

– Из Еревана.

– Не верю!

– Придется поверить.

– А где ты учился в школе?

– Там же, в Ереване.

– А откуда у тебя грузинский с мегрельским акцентом?

– Хоть я и на русском потоке, но мы обязаны учить грузинский. И я только сейчас сообразил, что у нас в общаге на нашем этаже больше половины мегрелы, а остальные сплошь из Абхазии.

– Вот те на! И сколько лет ты среди них живешь?

– Полгода.

– Шутить изволишь?

– Ни капли.

– И ты говоришь по-грузински, пусть и не очень складно, но с усвоенным на слух мегрельским акцентом!

– Мне всегда легко давались языки.

– А как у тебя с русским?

Я выдал наизусть 2 первые строфы «Онегина».

– Без акцента! Замечательно. – Он стал внимательно рассматривать меня, в фас и в профиль. – Благородный хеттский нос, густые брови… Молодой человек, а ты когда-нибудь играл на сцене? Хотя бы на любительской?

– Да, в школе.

– Давай выйдем на балкон, чтобы никому не мешать.

Мы вышли на балкон, там было довольно холодно.

– Помнишь что-нибудь?

Я исполнил один из монологов Молчалина. Он зааплодировал:

– Великолепно! Молодой человек, мы еще обязательно встретимся!

– С удовольствием.

Да, он был прекрасной публикой. Но я ошибся. Потом удовольствия было мало.

(3 оценок, среднее: 3,67 из 5)

Загрузка…