Страна : Узбекистан
Мне 17 лет. Я перешла на 3-й курс Республиканского художественного колледжа им. П.П.Бенькова по специальности «Театрально-сценическая декорация». С детства очень люблю читать, рисовать, играть на гитаре. Изучаю немецкий и английский языки. Где-то со 2-го класса начала писать стихи, небольшие рассказы. В школе участвовала в подготовке сценариев к различным памятным датам. Мой рассказ «Крыша» был опубликован в первом номере журнала «Звезда Востока» за 2017 год.
Country : Uzbekistan
Отрывок из повести «Мне здесь не место».
— Неплохо тут у тебя, — не без презрения, но искренне говорит Балерина. Снимает водолазную маску, стряхивает с ног капли воды и налипшие на коленки водоросли. Оценивающе смотрит на незамысловатое убранство, снимает обувь, откладывает в сторону. Она у меня дома в первый раз – и это отчасти странно, ведь я к ней хожу с завидной частотой.
— Уютно, — не найдя, видимо, иного комплимента, заключает она. Я смотрю на Балерину и вижу, что она в этой грязной квартирке лишняя – как хрупкая китайская ваза какой-нибудь там эпохи в заплеванном подземном переходе.
— Проходи, — говорю, стаскивая свои кеды, — на балкон. Я чай поставлю пока.
Я вешаю маски на крючок, пристроившийся над обувной полкой. Балерина без труда находит дорогу – ещё бы, заблудиться в такой маленькой квартирке сложно даже тому, кто ни разу в ней не был. Я иду на кухню, наливаю воду в чайник, ставлю на плиту. Слышу, как в ванной включается вода – Балерина моет руки, конечно. А потом слышу, как скрипит пол под её шагами, и понимаю, что она идёт в мастерскую. Проверяю, остался ли суп на вечер, и, убедившись, что остался, иду, наконец, к Балерине.
Ей особого приглашения не нужно – она уже разобралась, что в маленькой мастерской к чему. Самодельный мольберт, два табурета, куча красок, холстов и кистей, да забитый скульптурами шкаф – и дураку несложно понять, где сидеть натурщику, а где мастеру. А Балерина, к слову, и не дура вовсе, вопреки всем стереотипам о красивых девушках, да и ко всему прочему, блондинках.
— Здесь прямо пахнет творчеством и идеями, — говорит она, и хрен поймёшь по её тону, с сарказмом или абсолютно серьёзно.
Между нами с Балериной на большой ровной доске лежат пакеты гипса и цинквейса, миска с водой, мыло, масло, пластилин, куча ножей и лопаточек, проволока для каркаса, полимерная глина, в общем, всё, что я сумела купить за последние пару месяцев.
Я натягиваю на себя старый, поношенный фартук – у нас с моей старшей сестрой один на двоих – и подхожу к Балерине.
— Можно распустить твои волосы? – и, не дожидаясь ответа, так и поступаю. Мягкими волнами спадают её волосы на тоненькие её плечи. Я трогаю шершавыми, загрубевшими пальцами её лицо – она не сопротивляется, будто привыкла уже. Я ощупываю щёки, губы, нос, закрыв глаза – и понимаю, что готова лепить её целую вечность. Но у меня на лепку не более четырёх часов – это ещё в случае, если Балерина сможет сидеть так долго. Точнее, стоять – табурет для натурщиков летит к чертям (красиво я окрестила угол комнатки, а?), и Балерина становится в позу: выпрямляется вся, как струна, задирает ногу за спиной и вытягивает руки в разные стороны.
— Это называется «арабеск», — поясняет мне она.
Я киваю, хотя и знаю, что вряд ли запомню это странное слово. Вместить вечность в четыре часа – задача вполне посильная, если ты художник. Только нужно работать быстро и не думать лишнего.
А потому я приступаю незамедлительно. Без форм, каркасов и прочего – просто сажусь за пластилин и начинаю. Задаю сероватому комку форму, освобождаю его от лишнего – постепенно, не спеша. Балерина не двигается, словно сама стала скульптурой. За окнами в листьях скачут причудливые тени, которые ближе к ночи обретут материальность – дикие существа, дикие, которых каждый видел лишь краем глаза, но всё же видел. Балерина смотрит на эти тени, а они, я уверена, смотрят на неё – ведь иначе почему они уже которую минуту прыгают по одной ветке?
Закипает чайник. Я объявляю маленький перерыв и бегу снимать его с плиты, перед этим взглянув на свою натуру. Балерине, кажется, наплевать вообще – опускает ногу, как ни в чём не бывало, усаживается на подоконник. Тени разбегаются по веткам, прячась в листве. Балерина смеётся, машет в окно рукой. Вытаскивает из кармана брюк сигареты и зажигалку, затягивается, вся расслабленная и лёгкая. Будто не устала совсем.
Я завариваю зелёный чай, возвращаюсь с чайником на балкон. Наливаю в свою чашку и чашку сестры, которые постоянно стоят тут, протягиваю одну Балерине.
— Я не буду пить, — говорит Балерина, специально делая свой голос тоньше, — меня ты не купишь.
Я смеюсь – хрипло, громко и не стесняясь.
— За тебя я и гроша не отдала бы, — хмыкаю в конце концов. И, конечно же, это не ложь – при надобности я бы Балерину просто-напросто выкрала.
У Балерины тонкий характер и такие же тонкие кости; выпирающий холмиками позвоночник на ощупь остр, как тысяча лезвий. Тонкие запястья её будто выписаны льдом, как и её тонкие ключицы, тонкая шея – Балерина вся до безумия тонкая. Лепить её – сплошное удовольствие, которое не хочется прекращать.
Получается она у меня не особо похожей – но сходства находятся. Это радует. Раньше я не могла слепить даже ровный шар, теперь осмеливаюсь лепить людей – и у меня, что самое интересное, получается. Пусть не идеально, но в этом, вроде бы, и заключается прелесть искусства?
Леплю я её до темноты, и прерываюсь лишь тогда, когда мне звонит моя сестра.
— Встреть меня пожалуйста минут через пятнадцать, я с сумками, — говорит мне она, и я отвечаю, что да, обязательно встречу.
— Закругляемся, — говорю я Балерине. И мы выходим – надеваем водолазные маски, плывём вниз по ступеням, кое-как уворачиваясь от назойливых морских звёзд. Когда мы оказываемся на улице, Балерина отдаёт мне свою маску – я вешаю маски в наш почтовый ящик, мы с минуту стоим возле двери, и, когда море на нас высыхает, идём дальше. Балерина идёт со мной, держа обеими руками пластилиновую себя (похожую-непохожую на оригинал), а я иду рядом, вдыхая полной грудью холодный воздух.
Нам навстречу идёт высокий светловолосый парень – и внезапно останавливается прямо напротив нас. Свет фонаря создаёт вокруг него какое-то невесомое, магическое свечение.
Фальшивый белый свет, просочившийся в настоящий солнечный оттенок рыжих его волос.
— Ну и ну, — протягивает он, глядя на Балерину, — какими судьбами?
— Да так, — смеётся она, — гуляю.
Голос у него – приятный и тихий, плавный, не то, что у Балерины, проглотившей фабрику микрофонов. Он, улыбаясь, переводит взгляд на меня – в темноте невозможно определить цвет его глаз, но мне почему-то кажется, что они у него особенные.
— Ах да, — будто бы случайно вспомнив обо мне, говорит Балерина, — я тут гуляю с талантливейшим скульптором нашего времени. На, полюбуйся.
И с этими словами она протягивает пареньку фигурку. Он улыбается. Что-то внутри меня будто переворачивается, стоит мне взглянуть краем глаза на эту белозубую улыбку, на это лицо, окаймлённое веснушками.
Он волшебный, этот человек. И это чувствуется сразу, как чувствуется по утрам касание лучей солнца к пальцам и щекам. Это ощущается в движении его ресниц, в его запахе, восточном запахе сандала, жареных орехов и костров. Безумно сильное волшебство.
— И вправду, талантливо.
Сказав это, он представился, мне приходится представиться тоже, и даже пожать ему руку. Голос у меня меняется от непонятно откуда взявшегося волнения, а его имя, честное слово, ему совсем не идёт. У волшебных людей должны быть волшебные имена, такие, какие не забудешь. И я нарекаю его Ангелом про себя – слишком светлыми кажутся мне чёрные омуты его глаз.
С ними я расхожусь быстро – говорить нам нечего, да и им по пути. Минут пять на остановке я жду сестру – и когда она выходит из автобуса, я сразу же понимаю, что она очень устала.
— Вот, — обняв меня, говорит сестра, и протягивает мне папку с кучей справок и бумаг. Я радуюсь – результаты обследования хорошие, даже очень.
Подняв папку высоко над головой, чтобы не намочить, я поднимаюсь в квартиру, сестра плывёт следом. Дома я разогреваю сестре последнюю порцию супа, думая про себя о том, как наверное больно стеклу, которое хочет, но не может разбиться.
(9 оценок, среднее: 4,22 из 5)
Загрузка...