Тамара Винэр

Отрывок из монопьесы “Старуха с собакой ”

                                   Предисловие

Когда мы закрываем книгу, чаще фантазируем, а что же стало с героями. Реже — что было с персонажами ДО писательской истории. Попробуйте домыслить отношения Татьяны Лариной с мужем-генералом, жизнь Шарлотты из «Вишнёвого сада», доктора Гейгера из «Авиатора»… Автор этой монопьесы увидел жизнь знакомых всем персонажей такой. Те юные счастливцы, у которых только впереди знакомство с русской литературой, просто прочитают историю одной женщины на фоне Истории страны.   

                          Ленинград,1927 г. 

Погоди, Лео, успеешь ты в свой собачий рай, в рабочий об-ще-пит. Чего другого, а костей там на всех собак хватит. Ты же знаешь, что меня называют Старуха с собакой, посему присядем, поворчим по-старчески. Мы и приехали с тобой из Ялты в Петербург, чтобы матушку мою похоронить и похоронить МОЙ Петербург. Что уже сделано десять лет назад, когда отменили Бога, империю и нас заодно. Мы с тобой, Лео, теперь для них бывшие.Вместе с нашим Петербургом .

Ах, как мне тогда хотелось пожить! Пожить — это что-то такое думалось: не знакомые с детства лица, не ажурная решётка Летнего сада и не кованая решётка ограды вокруг нашего дома, а ДРУГОЕ! Потому, когда посватался Лев Францевич, такая радость гнала меня из Петербурга, такое любопытство!

Ну что ты делаешь, Лео, ты же из интеллигентного дома собака! Для петербуржцев эта кованая красота Летнего сада была символом вечности государства, а ты на неё…впрочем, у этого государства свои символы. Господи, не позволь этому географическому новшеству безбожников просуществовать долго! А я-то, прогуливаясь с родителями по Невскому, терзалась, что истинная жизнь цокает мимо меня, как пролетающие мимо экипажи.

Вот и твоя столовая, собачка. Пока ты между стоящими в очереди прошмыгиваешь, повспоминаю, как это заведение выглядело под фешенебельной вывеской «Донон». Как Лев Францевич смущался, пригласив меня сюда с целью поговорить наедине. Какой садик был в глубине двора затейливый, с мосточками, с иллюминированными растениями! И эта сказочная дорогая красота, и полумрак от абажуров за столиками , и румынский оркестр с рыдающими скрипками, а уж страстное исполнение романсов — всё создавало чувственное настроение. И я готова была сказать «да», а растерявшийся Лев Францевич всё подливал себе «Кларет», нахваливал «ecrevisses a la bordelaise  » (раки по-бордосски), пока я межу камбалой и десертом «Шарлот Помпадур» не задала важный для меня вопрос:

— Как живут люди в С.?

— Вы ведь хотите не про светскую жизнь услышать и не о буднях всех сословий? — Лев Францевич, наконец, отодвинул бокал и оставил в покое камбалу. — Женщина всегда прежде всего жена и мать. А вопрос о том, КАК жить жене и детям — это задача и ответственность мужчины. 

Мы прямо посмотрели друг другу в глаза и всё было сказано. Родители нарадоваться не могли моему спешному согласию выйти за фон Дедирица. Намучились они, упокой Господи их души, с моим отверганием достойных женихов. Но мне же не одобрения общества хотелось, а вырваться из этого общества!

И новое общество меня приняло благодаря петербуржской фамилии. Хотя долго полушутливо пеняли новые приятельницы, что, дескать, уязвил  фон Дидериц местных девиц, обойдя их своим выбором. А когда я выпытывала у Лёвушки, отчего же женился на мне, то он со смехом пародировал предводителя дворянства, как тот молитвенно складывал руки при встрече: «Дражайший Лев Францевич! Ну обзаведитесь уже супругой! Негоже тридцатипятилетнему главному инженеру губернской земской управы без семьи! Ну хотя бы из жалости ко мне: донимает супруга, у нас же дочь на выданье!» 

И потекла моя жизнь за другим забором, высоким и тёмным, как у всех в С., нескончаемым и неизменным, как мои мысли о другой жизни. Лёва что-то рассказывал мне о земельных реформах, о строительстве дорог, но я привыкла внимательно смотреть на него и не слушать. Не то, снова не то, один забор сменился другим, театры — на  единственный в городе, одно общество — на другое. Неизменным было правило: жить по законам общества. «Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!» Про семью обрусевших немцев фон Дидериц говорили только положительно.

Пришёл как-то Лев Францевич со службы оживлённый и по милой своей привычке в лицах изобразил, как наш доктор вернулся из Ялты и всем рассказывает, какой там целебный воздух. 

— А не поехать ли и нам…повосторгаться?- Это было очень смешно представить восторженным нашего доктора Старцева, полностью соответствующего своей фамилии, вечного буку и зануду. Но я уже видела море, других людей, другую жизнь и подхватила шутливый тон:

— Поедем, Лёвушка! Скорее поедем! И тебе не помешает чем-либо повосторгаться, кроме новой школы и реформ!

Ах, как мы смеялись тогда!  Но тут ревизия наметилась, Лёва должен был остаться, велел ехать мне одной, а он приедет. Я и рада была! А трогательно заботливый Лёва виноватость свою решил подарком искупить. Принёс мне корзину, покрытую тканью, под которой что-то шевелилось и пищало. 

— Вот, Аннушка, чтобы тебе не было там одиноко одной, пока я с делами закончу,- таким смущённым я доселе мужа не видела. Но договорить на успел: из корзины вылезло пушистое белое чудо. Шпиц! Подхватила его на руки, а Лёва, счастливый моей радостью, рассказал, что хотел было шпица назвать в свою честь (тут он сделался серьёзным): «Чтобы ты меня не забывала». Но сам рассмеялся:

— Но уж никак эта кроха не подходит для титула льва.

—  Значит, будет Литлкинг. — Прижала я нового друга к себе, а получилось — вошёл он в моё сердце. — По-домашнему будет Лики…

(8 оценок, среднее: 4,75 из 5)

Загрузка…