Славен

Отрывок из  рассказа “Соринки-песенки”

Ранним июньским утром гудок паровоза делает несколько выкриков в атмосферу города. Город Соринки маленький, как и сам паровоз под узкоколейку. У паровоза голос писклявый. Не удивительно, что в ближайших к вокзалу кварталах этот голос принимали за крик младенца, оставленного без присмотра. Как во многих молодых семьях, так и в этом городе с первыми «у-а» начинается дневная жизнь, где-то суматошная, а где-то неспешащая, как скорость маленького паровоза.

Летом, первыми после гудков, дребезжат стекла открывающихся окон. Сегодняшнее летнее утро не становится исключением. Можно сказать, что почти по гудку душные комнаты, разогретые ранним солнцем, сразу выбросили наружу белые тюли. Несколько полотен, развевающихся во всю длину, можно было принять за белые флаги, просящие простого миролюбия, а те, что зацепились за железные карнизы, были похожи на паруса бригантин, предлагающие пуститься в хоть какое-то да путешествие. Позвякивание чайной ложечки, шипение подсолнечного масла, скрип складывающихся диванов-кроватей, семейный говор и еще с десяток теплых звуков человеческого присутствия в разной очередности сообщали редким прохожим, что город проснулся.

Первым прохожим на привокзальной улице была девушка. На постукивание туфель по асфальту самые любопытствующие высунулись по пояс, а кто-то просто присел на подоконник с большой кружкой чая, приветствуя соседей по этажу. Запах молочной каши и кофейного напитка разбудили котенка, сидящего на лавочке. Он вначале побежал за девушкой, держащей путь к вокзалу, но вскоре остановился и, недолго думая, возвратился к вкусным запахам жилых домов.

Вокзалом небольшое каменное строение можно назвать условно. За городом Соринки начинается край озер, болот, мелких речушек и спрятанных природой маленьких деревень. Сюда можно приехать на автобусе, а вот дальше – только по узкоколейке паровозом с вагончиком на двадцать четыре посадочных места и можно понять дирекцию железной дороги, почему ранним утром вокзал закрыт. Кассу пассажиры не ищут, а сразу идут к дымящему паровозу.

Машинист Фомич, дав те самые гудки, садится на табуретку рядом с лестницей в будку. Отшлифованное железо отбрасывает светящиеся зайчики на глаза Фомича. Он мог бы подвинуться и сидеть вне отраженного света, но никогда не делает этого. Полировку поручней многие годы делали его руки. Но это еще не все: прикрыв часть лица фуражкой, он с закрытыми глазами узнает пассажиров по еле видимым силуэтам, по дыханию, да и всяким другим портретным признакам. Пассажирам это нравится, и они не остаются в долгу: нет-нет да пошутят по крупноватому красному носу и усам размером с две взлохмаченные зубные щетки.

– Здравствуйте, Фомич. У вас усы совсем побелели, – девичий голос первым вливается в шумовое пространство пыхтящего паровоза.

– Здравствуй, Марусенька, – не открывая глаза, сочным голосом отвечает машинист. – Давно тебя не видал. Значит, выучилась музыке? – Фомич из одного кармана кителя вынимает картонный билетик, не глядя делает дырку компостером и кладет его в другой карман. – Постой рядом. Еще насидишься.

Девушка по имени Мария не спешит в вагон. Успев к отправке поезда, она с облегчением делает выдох. Ей хорошо. Она преодолела огромное расстояние, а рядом с Фомичом, с паровозом, с запахами близкого леса, перебиваемого торфяниками, она уже находится там, где всех знают в лицо и по имени сызмальства. Фомич понимает состояние девушки, дает ей постоять чуть в тиши, а потом задает тот вопрос, на который знает ответ, и еще он хочет услышать любимый вопрос от Марии:

– Так ты теперь в столице поешь? Слыхивал.

–  Да, Фомич, пою, а вы все также сочиняете свои песенки?

Этого машинист Фомич ждет всегда. Его улыбка освещает лицо больше, чем солнечные лучи. Открыв глаза, он снимает фуражку, смахивает чуб наискосок, снова надевает фуражку, но уже на затылок и кладет руки на колени. Хорошо вздохнув, не теряя улыбки, Фомич запевает в полный голос:

– Эх, усы мои – солома

Ждут тебя, Маруся, дома.

Защекочут, знай до страсти.

Не успеешь крикнуть: «Здрасьте!»

Конь железный жаром пышет,

Видно нас с высокой крыши.

Поспеши открыть нам двери,

На скаку влечу я в сени.

Последний куплет Фомич поет, одновременно компостируя еще несколько билетов, видя подходящих людей.

– Ладно, беги на свое место, – обращается Фомич к Маше, вставая, прихватывая табуретку и помахивая рукой знакомым запоздавшим пассажирам.

Место Маши никто не занимает, оно у двери, одиночное. Перед ней есть еще одно место, оно тоже часто остается свободным. В не тесном и не слишком просторном пространстве вагончика несколько семей готовятся к поездке. Как по заученному сценарию на лавках стелются рушники, а из сумок выкладывается домашняя провизия. Зелень с грядок и всякая копченость тут же перебивают запахи торфяной пыли. К продуктам никто не притрагивается. Млад и стар ждут приветственной речи Фомича по проводной связи и поглядывают на радио. В ожидании все поднимают стаканы, наполненные молоком, квасом и компотами. Люди научены: за приветственной речью, последует резкий рывок паровоза. Никому не хочется проливать вкусные жидкости. Со стороны же можно подумать, что вот-вот прозвучит первый тост за праздничным столом. Речь машиниста Фомича не заставляет себя долго ждать:

– Гм. Уважаемые граждане, вы находитесь на борту высокоскоростного лайнера, выполняющего рейс: «Соринки – Песенки» без каких-либо остановок. Скорость передвижения лайнера пятнадцать километров в час. Просьба за борт корабля не выпрыгивать, – здесь он делает паузу, чтобы набраться отцовской суровости и повышает голос для пущей убедительности: – Без баловства! Увижу выпрыгнувшего сорванца, тормозить не буду!

Предупредительный гудок пассажирам не кажется писклявым. Вагон дергается. Мамы, папы и дети принимаются за завтрак. Малыши прощально машут руками женщине с желтым флажком, которая вместе с будочкой медленно плывет в обратном направлении. Двух-трехэтажные жилые строения, вагонное и паровозное депо прячутся за лесным массивом, а Маша прикрывает глаза, чтобы подремать, и еще лучше, если получится, заснуть, но запыхавшийся голос рядом привлекает ее внимание:

– Здравствуйте. Я сяду напротив вас?

Открыв глаза, Маша обнаруживает молодого человека.

– Да, присаживайтесь. Впереди все занято.

– Опоздал. Я не знал, что автобусы в такую рань не ходят до вокзала. На ходу запрыгивал.

Закинув поклажу на верхнюю полку, парень, как-то необычно для незнакомого человека, внимательно или, лучше сказать зачарованно, стал всматриваться в глаза девушки. Поезд этим временем делал поворот на восток. Яркие лучи солнца на миг слепят Марию. В щелочки прикрытых глаз она видит пристальный взгляд парня. То, что он хочет объясниться, тоже читается в его поведении. Как бы ей этого не хотелось, с поворотом на восток у молодого человека немного шансов о чем-то сказать, по крайней мере, в ближайшие несколько минут.

На этом участке пути поезд, рассекая лесной массив, подъезжал к озерам. Солнечный свет с отражениями создавал устойчивое ощущение: крохотный паровозик и игрушечный вагончик вот-вот въедут в солнечное пекло. Эти мгновения Фомич не пропускал. Солнце, пронизывая его насквозь, давало мужчине вдохновение на артистическую самодеятельность. Говор в вагоне прекращался как по команде, и все ждали следующих писков, хрипов включенного радио. Ничего не поменялось и этим утром…

(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)

Загрузка…