Силим Кам

Отрывок из рассказа “Сегодня я родилась дворником”

Я пришла в себя на грязном полу в какой-то тесной коморке. Кругом торчали метелки на длинных ручках, грабли и другой подобный инвентарь. А ещё повсюду стояли какие-то ящики; свет проникал внутрь сквозь щели в окне, заколоченном куском жести. Дверь в каморке тоже была – хлипкая, с оторванной ручкой, и висящая только на одной петле.
Оно и понятно: приличному вору в таком месте поживиться нечем. Только если я сама воровством не промышляю… Нет же?!
Я попробовала сесть и как только сделала это, голова ответила страшной, оглушительной вспышкой боли, будто мне в мозг одновременно впилась тысяча тонких игл. Очень хотелось пить. И… проблеваться, наверное, не помешает.
Смешное слово. Откуда я его знаю? Хотя нет, всегда же знала, чего сейчас спрашиваю? Это похмелье всё, скоро отпустит. Только полечиться надо.
Лекарство обнаружилось быстро. Стояло на колченогом табурете прямо у изголовья. Непочатая пластиковая бутылка, надпись на раскатистом полукруге этикетки гласила: «Полторашка». Память тут же подкинула другое название этого продукта – «сиська».
Ну, сиська, так сиська. Главное, чтобы толк был.
Пиво на вкус оказалось мерзейшим, да и воняло несвежими носками, но со своей задачей справилось хорошо. Когда в голове прояснилось, я осторожно потянулась. Так, суставы хрустнули, теперь можно и на ноги встать. Потом надо будет сходить в туалет, оправиться и выйти наружу. Если повезет…
Спустя полчаса я наконец-то перестала блевать. Это было настолько гадко, что лишний раз упоминать не хочется. Пиво опять помогло. И ведро оцинкованное, которое я до этого нашла, очень кстати пригодилось. Всё, пора на выход, а то дышать в каморке уже было нечем.
В последний раз обведя загаженное помещение взглядом, я увидела кусок зеркала, приколоченного к стене ржавыми гвоздями. Вид у стекла был такой, будто им сто лет никто не пользовался. Я протерла пыль рукавом своего ватника, и, сделав еще один большой глоток из бутылки, глянула внутрь.
В ответ на меня уставились две льдинки. Глубоко посаженные на одутловатом женском лице, в них, как бабочка под стеклом из усталости и тоски все ещё трепыхалась наколотая на булавку надежда. Она-то и придавала облику незнакомой женщины некую трепетность даже вопреки раздавшейся массивной фигуре и явному пристрастию к алкоголю. По той же причине трудно было определить её настоящий возраст.
Да и чёрт с ним, с этим возрастом, если под левым глазом наливается лиловый, цвета протухшей отбивной, синяк. «Бланш», – угодливо подсказал мне внутренний голос. «Это Колька, козёл, поставил!»
Ладно, разберемся. Я схватила метлу и толстые рабочие рукавицы и распахнув дверь, выбралась наружу – во внешний мир, который явно был получше этой конуры. Во всяком случае, я на это надеялась. Ведь утро без надежды лучше и вовсе не начинать.
Улица хмурилась со всех сторон: деревья ощетинились голыми ветками, как дикобразы; земля обросла чешуей из опавших листьев и мусора, а в небе серые облака набились так плотно, точно кто-то собирался сшить из них саван для целого города. В общем, мрачновато…
Моя каморка располагалась у самого края многоэтажного дома. Нужно было пройти всего пару шагов и завернуть за угол, чтобы оказаться на месте, где обычно собирались остальные дворники. Они брели парами, или по одному – согбенные фигуры, вооруженные граблями и метлами, будто сумрачные стражники.
Те, кто уже был на месте, роняли друг другу скупые фразы, пока не пришло время первых сигарет. В заскорузлых ладонях заплясали огоньки зажигалок, потянуло дымом. У меня тут же засосало под ложечкой. Это что, никотиновая зависимость? Только не это…
Узкий круг собравшихся дворников немного раздался вширь, впуская меня. Кто-то кивал приветливо, кто-то отводил глаза, стесняясь моего бланша, или, может, тая старые обиды. При этом все уважительно шептали: «Привет, Петровна!» или «О, Петровна пришла…». Не спрашивая, предложили закурить – я, конечно, не отказалась.
Дым ментоловой сигареты ударил мне в голову с первой же затяжки. В легких заскребло, словно в них сыпанули битого стекла. Зато мой никотиновый бес наконец-то успокоился и перестал выскребать мне череп грязной ложкой. Голова вдруг перестала так сильно болеть – я даже слегка прибалдела.
Выдыхая вторую затяжку, я принялась изучать своих коллег. Почти со всеми я была более-менее знакома. Вот эта статная женщина с высоким лбом и пучком седых волос – Леонора. Она пашет, как проклятая, на трех работах, чтобы оплатить учебу дочери, которая поступила на ветеринара.
Рядом стоит брюнетка с золотыми зубами, Ольга – жуткая скупердяйка и склочница с ужимками залетной цыганки. Наши её не любят, но предпочитают не связываться, так как на своих обидчиков она регулярно доносит начальству.
Чуть в стороне к дереву жмется Лида – вид помятый, глаза красные, заплаканные. Она здесь самая молодая. И самая бедовая. Симпатичная девчонка, но сирота, которая повзрослела рано, да ума так и не набралась. Мужиков к ней тянет магнитом, но выбирает она самых сволочных, с того и мается.
Осунувшиеся Гриша и Петя – неплохие ребята, но законченные алкоголики. Оба уже успели поправить здоровье и дышали на общественность свежим перегаром. Находясь в приподнятом расположении духа, они обычно развлекали народ бородатыми анекдотами и похабными историями. Но я-то знала, что уже к обеду они будут не в состоянии поднять метлу, и как вечные двоечники, станут прятаться от руководства в кустах и подъездах. А ведь каждому из них уже под сорок…
Был ещё один, Николай. Он сидел вдали от всех, на липовом пеньке, зло цедил дым из самокрутки и буравил меня своими рыбьими глазами. Отвратительный человек. А работник и того хуже. Мой сожитель, кстати. Как такого можно было выбрать в спутники жизни, находясь в трезвом уме, я не представляю.
Ну да, в трезвости-то всё и дело…
– Привет-привет, Валя, – прохрипел он с такой злобой, что весь народ невольно притих. – Как тебе ночевка на коврике в конуре? Удобно было? Если урок не выучила, можно будет повторить для закрепления.
От его коротких смешков меня всегда бил озноб, так как я знала, ЧТО за этим последует. Но сейчас, не испытывая ничего, кроме закипающей в жилах ярости, я вспомнила события прошлой ночи. Оказалось, эта скотина просто выставила меня из собственной квартиры, потому что я, видите ли, помешала ему бухать с приятелями на кухне. Ладно бы выставил – он ещё и с лестницы меня швырнул, теперь все ребра болели. И синяк этот под глазом, конечно, его работа.
А ведь мы с ним даже ещё не расписаны. На кой я его вообще терплю?!
Я схватила Петькины грабли и огрела своего сожителя ими по голове. Удар получился не слишком точным, зато эффектным. Николай, большую часть своей жизни безнаказанно позволявший себе в адрес других лишь тычки да насмешки, выглядел растерянным, как ребенок, у которого отобрали игрушку. Но это было только начало…
Перевернув грабли тупым концом от себя, я несколько раз двинула Кольку по морде, стараясь попасть в глаз. Око за око же, черт его дери. Попала до крови в нос и, кажись, отколола кусок зуба. Если бы этот мудак сейчас дернулся, я бы с удовольствием огрела его и по причиндалам.
Но лежал он смирненько, вставать даже не думал.
– А теперь, сволочь, верни ключи от МОЕЙ квартиры, – потребовала я, стараясь сохранять спокойствие в голосе. – И если ты хоть раз ещё подойдешь ко мне ближе, чем на два метра, я на тебя такую маляву накатаю и в ЖЭС, и участковому, что в этом городе тебя даже грузчиком никуда не примут. Понял, абъюзер?!
Николай тяжело дышал. Всё произошедшее слишком выбивалось из привычного ему сценария.
– Насчёт малявы ты хорошо придумала, – осклабился он, сплевывая кровь. – Только пятнашку не я, а ты, Валюша, схлопотала. Напала вот на честного человека, при свидетелях. Чуешь, чем пахнет?
При этих словах все дворники без исключения уставились кто в землю, кто в небо, кто на собственный инвентарь. А Петя, чьи грабли оказались у меня в руках, как бы невзначай отметил, что сам их уронил прямо под ноги Николаю, случайно. Остальные согласно закивали.
– Я тебе не Валюша, паскуда. И чую только, что жопа твоя горит. Так что давай сюда ключи от квартиры и вали отсюда в другую бригаду! Как старшая звеньевая я с тобой работать отказываюсь.
Коллеги, опять же, все, как один, поддержали моё решение. Николай со всеми людьми без исключения был груб, циничен и пакостлив, поэтому не приживался ни в одном коллективе. С нами он проработал полтора года только из-за моей протекции.
– А вещи мои как же? – спросил он, бросая ключи, выданные ему однажды в пьяном порыве, к моим ногам.
– А вещи свои на помойке найдешь, – невозмутимо ответила я. – Этому барахлу, как и тебе, там самое место.
После сказанных слов Николай перестал для меня существовать, словно его вытерли с листка бумаги канцелярской резинкой. Дышать вдруг стало легче и радостнее. Остальные одобрительно гудели, переживая случившееся. Кто-то даже осторожно похлопал меня по плечу.
Я угостилась ещё одной сигаретой и посмотрела на часы. Прошло всего десять минут, а жизнь успела так круто поменяться, как не во всяких мечтах бывает. Вот вам и утренняя надежда!

(Пока оценок нет)

Загрузка…