Страна : Беларусь
Родился в городе Кумкурган Сурхандарьинской области (Узбекистан). В возрасте одного года, вместе с родителями, переехал на постоянное место жительство в Беларусь. Проживаю в городе Гомеле. ( Республика Беларусь) Окончил исторический факультет Гомельского государственного университета им.Ф.Скорины , защитил там магистерскую диссертацию.
Имею две публикации в молодёжном сетевом журнале « Пролог» за 2010 год
Также публиковался в сетевом журнале « Новая литература ( издаётся с 2001 года) в номерах за май 2016 года, а также за апрель и за декабрь 2017 года. В электронной версии журнала в 2018 году также опубликован мой рассказ «Безропотная луна».
В 2012 году мой рассказ «Цвет неба» напечатан в альманахе «Літаратурная Гомельшчына» Вып. 7,( Мозырь «Колор», 2012 – 255 с.) на страницах 194-196 указанного альманаха.
Также в 2012 году получил благодарственное письмо от Гомельского отделения Союза писателей Беларуси за третье место в литературном конкурсе в номинации за лучший рассказ, приуроченном к фестивалю «Гомельскія літаратурныя дажынкі».
В июне 2018 года мой рассказ « У последней переправы» был опубликован в американском русскоязычном журнале « Чайка» ( редактор Ирина Чайковская)
Country : Belarus
My name is Ryazanov Roman. I was born in Uzbekistan But now I’m living in Belarus, in Gomel.
I’ve written a short stories in Russian since childhood.
In 2012 one my short story was published in almanac «Літаратурная Гомельшчына», which was printed in Mozyr, Gomel region.
My short stories were published in Russians net-magazines « Пролог» (2010) and «Новая литература» ( 2016-2018).
One my story was published in the «Seagull Magazine» ( Maryland, USA ) (Russian-language American magazine edited by Irina Chaykovskaya) in 2018.
Отрывок из повести «Соловей и халва»
…Меня порядком утомила вся эта перепалка, поэтому я едва ли не с радостью услышал трубы глашатаев, давших сигнал о приходе великого хана. Войдя в зал в сопровождении пышной свиты, хан уселся на трон. Это был молодой ещё человек лет двадцати пяти с редкой, клочковатой бородкой. Его голова казалась слишком маленькой для сидевшего на ней зелёного тюрбана с изумрудом и павлиньим пером. Женщина, столь разумно поставившая на место китайского посла, и отчитавшая поэтов, заняла место по правую руку от хана на маленьком троне. Также по правую руку от владыки Бухары, чуть поодаль расположился человек с жёстким, волевым лицом лет сорока. Мы все, не исключая и китайских послов, пали ниц перед троном:
— Мы рады приветствовать великого хана и его благородную тётушку Гюльбахар-ханым! Пусть здравствует и верная тень хана – почтенный визирь Ибрагим-бек! – раздалось сразу несколько голосов…
А хан тем временем заговорил:
… Сегодня мы отобрали лучших, дабы стихи их прозвучали во всей красе в нашем райском дворце.
— Лучших из лучших, — вставил визирь Ибрагим-бек. Он говорил, словно бы шёпотом, но так, чтобы его голос услышали все.
Но великий хан, казалось, пропустил слова визиря мимо своих царственных ушей и заговорил дальше:
— А самому сладкозвучному из соловьёв Бухары даруем мы по окончании состязания слиток золота размером с верблюжью голову! Почему с верблюжью голову спросите вы, о, великие стихотворцы? – осведомился хан, усмехнувшись в бородёнку. – Почему же так мало? Да потому что вам, о искатели желанного, о пьяницы истины, о завсегдатаи кабака отрешения, о безумные влюблённые – вам то, большего и не нужно! Зачем золото тем, чей язык рождает перлы! – закончил владыка Бухары, а окружавшие его трон поэты подобострастно устремили глаза долу, будто бы сочли решение хана верхом справедливости.
Выдержав небольшую паузу, владыка Бухары откашлялся и произнёс:
— Пожалуй, начнём наше состязание! Для начала посмотрим, кто из вас превзошёл иных в жанре четверостишия – рубаи. Ну же, кто начнёт?
— Я, — откликнулся на призыв хана дюжий молодец, больше похожий на водоноса, чем на поэта и продекламировал:
Над соловьём цветник гордых роз хохочет!
Мир над потоком безумца грёз хохочет.
Не вино, смеясь, пригубила та дивная пери, —
А над чашей кровавых твоих слёз хохочет!
— Однако же, звучит недурно! – живо отозвался на четверостишие хан. – Только вот рифма какая-то избитая, розы, грёзы, слёзы… И что ж за грёзы такие у безумца? Может быть, захватить трон в Благородной Бухаре? Послушаем-ка мы следующего…
Поэт, похожий на водоноса, пристыжено смолк и отошёл в сторону. На его место встал юноша в роскошном тюрбане с женоподобными чертами лица – ни дать, ни взять ученик медресе. Он продекламировал:
Ловцом жемчужин в бездне вод хотел я стать,
Потом решил безумцу дна морского не достать.
Но слёзы, пролитые им пучине злой разлуки,
Не жемчуг ли? Иной влюблённым не под стать!
— Мило, очень мило, — заметил владыка Бухары, поглаживая свою жиденькую бородку рукой, сверкающей перстнями. — Но, всё же, нам любопытно, что же значит: «Безумцу дна морского не достать»? Нам кажется, любой способен достичь морского дна, особенно если привязать ему к ногам камень, а самого упрятать в мешок. Послушай, юнец, ведь вы, поэты, вроде бы, все безумцы? Не так ли? Даже пророка Мухаммада, да пребудет с ним мир, спрашивали поначалу, не поэт ли он, когда хотели понять в своём ли тот уме? Так вот, повелю-ка я после состязания зашить вас всех в мешки, привязать к вашим ногам по камню, а после бросить на дно канала Шахруд (8). Вот тут мы и поглядим, кто из вас быстрее достигнет его дна!
С удовольствием наблюдая за тем, как побледнели лица поэтов, хан с самым серьёзным видом продолжал:
— А победителю сегодняшнего состязания, по моему повелению, привяжут вместо камня слиток золота размером с верблюжью голову! – расхохотался он.
— Позвольте заметить, великий хан,- вставил тут стихотворец Али Ахмад по прозвищу Бухари. — Коли топить поэтов, так уж всех! А всех поэтов в нашем благородном городе так много, что, окажись они разом вместе в канале Шахруд, их тела попросту запрудят канал! Тот выйдет из берегов и затопит всю Бухару! – поддержал он смех хана с таким видом, будто сейчас услышал лучшую остроту в своей жизни.
— А ведь и в самом деле, Бухари! – окинул его милостивым взглядом хан, не переставая хихикать. – Ну, коли так, то я передумал! Пусть кто-нибудь прочитает следующее рубаи!
Побледневшего юнца сменил полный человек, страдающий одышкой. Всем своим видом она напоминал купца, утомлённого в лавке за целый день. Усталый толстяк прочёл:
Вот беда! Я с другом своим ветерком разругался!
Пока я в разлуке с любимой вином утешался,
Он, негодник, тёмных кудрей, рубиновых губ
И белой груди моей милой шаловливо касался!
— Прекрасно, мой друг! — заключил хан, выслушав четверостишие. – Просто прекрасно! – Да, сдаётся мне, слишком ты тяжёл для дружбы с ветерком! Может быть, потому он и упорхнул от тебя… Впрочем, я слышал и жена твоя уже года два живёт с торговцем сандаловым деревом, — едва раздвинул губы в усмешке хан, не отрывая взгляд от тяжело дышавшего стихотворца. – Ну, а мы перейдём к чему-нибудь более серьёзному, — добавил владыка Бухары, и улыбка тотчас же исчезла с его лица. – Почему бы нам не послушать теперь газели? И, — чуть прищурился великий хан — думаю, это было бы слишком просто для вас сложить газель о розоликих красавицах или о мальчиках-виночерпиях. А вы попробуйте-ка сложить газель о чём-нибудь будничном, повседневном… Ну, же, кто прочтёт нам такую газель? Бухари, ты не хочешь попробовать?
— Я готов, о, повелитель, — отозвался старик в залатанном халате, утирая пот со лба. – Готов усладить твой слух чтением газели, о, мой владыка! Я прочту тебе газель о халве.
— Ну, что ж, мой возлюбленный соловей, — приободрил того хан. – Начинай!
Бухари подошёл поближе к трону и прочёл нараспев:
Льстецам у трона одна награда — халва.
Бродяге-поэту из рук владыки горше яда халва.
В кругу друзей – иное дело! Там ждут его
Душистый чай, гроздь винограда, халва!
Жаль, только розы нет на том пиру бедняцком,
Без неё ж горька услада – халва.
В тоске жду казни, палач уж меч заносит,
А ты и смерти моей рада, халва!
В разлуке с милой же, о, Бухари, бери калам, пиши газели!
Да будет стих страдальцам, будто сладкая отрада – халва!
Читая газель, Али Ахмад принялся легонько кружиться на месте, притопывая ногами, словно дервиш, совершающий зикр (9), и глаза его загорелись огоньком безумия. Когда он окончил, в тронном зале воцарилась напряжённая тишина. Все ждали, что скажет владыка Бухары. А тот, пожевав губами, произнёс тоном знатока:
— Какой необычный редиф (10) – «халва»! Никогда нам не доводилось слышать газель с таким необычным редифом!
По залу прошёл ропот, в котором смешивались, и зависть, и облегчение, – казалось, ханский гнев миновал голову поэта.
— Что ж, — немного задумчиво проговорил хан. – Почтенный Али Ахмад, подойди к столику с угощениями и возьми себе халвы, сколько пожелаешь!
Чуть пошатываясь и облизывая пересохшие губы, старик сделал так, как повелел хан, набив себе полный рот халвой.
— Ну, вот, ты видишь, — наставительно молвил тот. – В моём доме халва не горчит, подобно яду, стало быть, я – мудр и справедлив, и ты без боязни берешь из моих рук угощение! Твоя газель хороша, о, поэт Бухари! Скажи нам, только, что значит предпоследний бейт в газели, там, где сказано о казни и палаче?
Тут повелитель запнулся и пристально, с удивлением взглянул на Али Ахмада, а тот, разинув рот и схватившись за горло, медленно осел на пол.
— В чём дело? – недовольно перевёл взгляд на визиря Ибрагим-бека владыка Бухары. – Наш поэт переутомился и лишился чувств, упоённый великой милостью? Вели немедленно позвать моего врача…этого, который принадлежит к племени яхуди (11) … доктора Иакова бен Захарию.
— Несомненно, великий хан, солнце вашего милосердия затмило взор этому безумному рифмоплёту Али Ахмаду, — поспешно согласился визирь. – Сейчас сюда придёт врач, а вы пока может продолжать празднество, — закончил он зычно, взглянув на остальных присутствующих.
Но никто не двинулся с места и не заговорил, — все в молчании смотрели на безучастно лежавшего на полу Али Ахмада. Вскоре появился и доктор Иаков-бен-Захариа, ещё не старый, красивый яхуди, чей безупречный внешний вид, правда несколько портила начавшаяся расти на голове лысина. Врач потрогал пульс лежавшего поэта и обернулся к хану с искажённым лицом:
— Он мёртв!
— Мёртв? – севшим голосом переспросил владыка Бухары, скрывая изумление и досаду. Хан бросил долгий, прощальный взгляд на тело умершего поэта. Он словно хотел сказать: «Вот взгляните, правоверные, как он посмел умереть, когда я осыпал его милостями и похвалил его строки!»
— А, отчего он умер? – задал следующий вопрос владыка, мотнув головой, будто прогоняя тяжёлое видение.
— Как отчего? Стар был – вот и пришёл за ним Азраил, — капризно проронила доселе хранившая молчание Гюльбахар-ханым.
Всем своим видом ханская тётушка давала понять, что раздосадована случившимся не меньше своего державного племянника. – Ведь так, о почтенный Иаков бен Захария? – настаивала она.
— Пусть он скажет сам! – одёрнул резко свою тётушку хан. – Говори, яхуди, не бойся…
— С вашего позволения.. . да, — замямлил врач. – То, есть, нет… Узкие зрачки, неожиданная остановка дыхания, всё это говорит о том, что ваш любимый поэт был отравлен, а в качестве яда служил порошок из джунгарского корня (12)… — врач испуганно замолчал.
— Что! – взревел хан. – Измена! Отравители во дворце! Измена! Никого не выпускать из дворца! Это меня хотели отравить, извести как отца и брата, все вы – подлые изменники! Всех немедленно обыскать!..