Нина Ким

Отрывок из романа ”Цветы эмиграции”

3.

   Инга удивлялась неуёмному желанию родителей забивать погреб. На полках

гордо выпячивали бока стеклянные банки с закатанными помидорами и огурцами, с

компотом и вареньями десяти сортов. На дощатом полу бок о бок топорщились мешки с

сахаром, солью, рисом и мукой собственного помола. Хлеб из неё получался пышным,

мать горделиво приминала его, но он упрямо поднимался вверх, принимая прежнюю

форму.

   Еще один отсек в погребе. Здесь угрожающе поблескивали в полутьме железные

крюки. Совсем скоро на них подвесят закопчённые окорока — первостатейную еду

поздней осенью, зимой и ранней весной.

    Урожайная осень со смехом и простыми радостями была обычной в селе: на

большой тарелке на накрытом столе распласталась домашняя курица, отваренная

целиком, в бульоне желтела яичная лапша, в гранёных стаканах пузырилось вино из

винограда, выращенного на своих полях. Оно играло, и по селу стелился изысканный

запах брожения, который с каждым днём становился все тоньше и неуловимее.

Понемногу он растворялся в степи и возвращался в холодные вечера, когда откупоривали

бочки, чтоб насладиться игристым напитком.

   Всё, что висело на крюках, лежало и стояло в погребе, готовили по рецептам,

привезённым много лет назад из Германии. Они сохранились с тех пор, как Екатерина

Великая распахнула двери в Россию для иноземцев, кроме евреев, наделила прибывших

землей и разрешила соблюдать свою веру и обычаи.

Тысячи смельчаков ринулись в суровые края за дарами императрицы. В середине

XIX века более полумиллиона человек уже приносили присягу на верность новой родине

и её Императорскому величеству. А потом история рванула вперёд: немецкие погромы в

начале XX века, жестокие репрессии в 30-х, депортация немцев в Сибирь и Казахстан в

40-е годы.   

 Удары сыпались на иноземцев со всех сторон. За щедрые дары Екатерины

беглецы, вернее, их потомки, заплатили сполна. Почти каждой немецкой семье было о чём

рассказать.

   Когда началась война, семья Инги проживала на оккупированной фашистами

территории. Старшую сестру угнали вместе со многими подростками в Германию на

трудовые работы. Как стадо овец погрузили в вагоны и повезли неизвестно куда. Мать

бежала вслед за поездом и тянула руки к дочери, которая пронзительно кричала и звала её. 

Больше они не встретились. Дочь пропала и только имя Эмма осталось в памяти, даже

черты лица стали истлевать во времени. Давно уже семья переехала в Казахстан, а матери

казалось, что вот-вот откроется дверь, и с предрассветным солнцем ворвётся дочь, которая

закричит:

— Я вернулась, мама!

Инга выросла в тени старшей сестры, ведь мать оплакивала пропавшую до конца

своей жизни.

    В семье Густава тоже была трагичная история. Прадед — известный фабрикант

на Дальнем Востоке — женился на кореянке, восточной девушке, далёкой от

европейского воспитания и образования. Женился по большой любви. Ввёл в дом.

Свекровь, спустя некоторое время после свадьбы, вручила молодой снохе связку ключей

со словами:

4.

— Ты теперь хозяйка в этом доме.

И начала с ней осмотр владений. Сноху потрясли размер подвала и его

содержимое: домашние копчёные свиные окорока, мешки с запасами муки, крупы, соли и

всего того, что было необходимо для холодной зимы в Приморье.

   Молодые жили в любви и согласии, растили троих сыновей. И тут началась

война. Первая мировая. Промышленник спешно отбыл на родину и оставил жене наказ:

— Если буду жив, то вернусь, а если больше мы не встретимся, обещай, что наши

дети, внуки и правнуки будут носить мою фамилию.

Жена выполнила его наказ. Кунсты в первом, втором, третьем поколении теряли

европейские черты и становились азиатами со странной немецкой фамилией. У бабушки

Густава раскосые глаза словно жили отдельной жизнью на светлом лице с рыжими

веснушками. Родня смеялась, что прабабушкина верность мужу принесла всем много

хлопот: никто из них не смог стать коммунистом и сделать карьеру, фамилия мешала.

Саму прабабушку в известные времена депортировали с особой строгостью и как

кореянку, и как немку. Промышленник в Россию не вернулся, но жена хранила ему

верность и больше не вышла замуж. Рассказывала о нём детям и награждала его лучшими

чертами характера, домысленными временем и украшенными тоскливой разлукой.

   Густав поехал учиться в институт против воли родителей. Не хотели они, чтоб

сын отрывался от семьи. Не считали, что ему надо пять лет сидеть за книгами, которых

дома никогда не водилось. Диплом инженера не вызывал у них чувства радости, потому

что большой дом с хозяйством оставался без надёжных рук. Родители старели. Когда-то

крепкий широкоплечий человек сгорбился и превратился в старика. И мать постарела

незаметно и быстро: охала и ахала, жаловалась на ноги и руки, голову и спину.

Рассказывала об одном и том же по многу раз. Вытирала уголки рта, плакала и доставала

свой «смертный узелок». В старом коричневом чемодане аккуратно лежали вафельные

полотенца, носовые платки, венчальное платье, туфли и пальто. 

— Оденете меня сразу, как умру, пока тело не окостенело, иначе придётся руки-

ноги ломать.

— А если будет июль-месяц, пальто тоже надевать?

— Да, — скорбно отвечала она.

   Густав знал, что на сберегательных книжках у родителей хранятся деньги,

немалая сумма, которой должно было хватить на всё с избытком: сытные поминки,

духовой оркестр и хороший гроб. Но случилась инфляция.

 Мать плакала и причитала каждый вечер, что теперь денег не хватит даже на один

гроб. Отец прикрикнул на неё:

— Как Керим хочешь ходить по улице?

Сосед Керим жил через несколько домов от них. Тронулся умом, когда случилась

инфляция. С ужасом узнал, во что превратились его деньги, заработанные торговлей на

небольшом рынке у автостанции. Много лет Керим раскладывал нехитрый товар и ждал

автобусы, которые здесь останавливались. Усталые пассажиры выходили из салона на

полчаса, прогуливались вдоль рядов и покупали у него что-нибудь.

Довольный, вечером он приходил домой и зашивал деньги в одеяло. Одеяло

приятно шуршало по ночам и грело его мечтами о новом доме, об автомобиле «Волга»,

5.

таком же, как у председателя колхоза. И вдруг в один прекрасный день деньги

превратились в бумажки, непригодные даже для деревенского туалета.

Керим разжёг во дворе костёр и швырнул одеяло в огонь. Пламя быстро

разгоралось и поднималось вверх, дразнило и показывало ему золотисто-красный язык.

Угрюмые глаза Керима непрерывно наблюдали за задорной пляской огня, он долго  

смотрел и не отходил от костра. В голове всё быстрее и быстрее вращалось одеяло. Он

представлял, как из него вылетают денежные купюры, кружатся и исчезают в воздухе.

Давно наступила ночь, а Керим сидел на земле и задумчиво ворошил пепел деревянной

палкой, еле тлевшей на конце. 

   На рассвете он поднялся, посмотрел на восток и начал тихо беседовать с

Аллахом. Совершил намаз, запел и стал танцевать. Так он отныне проводил все свои дни.

Пассажиры на автостанции смотрели на маленького старого узбека в грязном халате. Он

хитро поглядывал на них, хлопал в ладоши и начинал танцевать. Жена плакала, а дети

прятались по углам, когда он возвращался домой. Густав в каждый визит к родителям

видел несчастного на автостанции и жалел его.

   Вот отец и пугал мать:

— Танцевать хочешь вместе с Керимом? — Мать испуганно съёживалась,

приходила в себя, замолкала и горестно вздыхала:

— Поди уж на улице не оставят, похоронят как-нибудь.

После денежной реформы перестали выдавать зарплату.

Густав приуныл. Смотрел ночами в потолок и думал, что делать. Безропотно брал у

родителей продукты и тащил огромные баулы в городскую квартиру. Одно утешение: его

не коснулась инфляция денежных знаков, потому что накоплений у него не было. У

советского инженера зарплата — 140 рублей в месяц, этих денег хватало только на оплату

коммунальных услуг, детского садика и продуктов. Иногда выкраивали копейки на

игрушку Дэну, чтоб хоть ребёнок радовался. Тоскливо и скучно стало дома без зарплаты,

без поездок на Алайский рынок и без сосисок с кабачковой икрой.

— Не ты один, — утешала его Инга.

— Но есть хочется, и запасов нет никаких.

И в один из таких унылых дней к ним заявился Василий.

— Сто лет в обед, — поздоровался он, стиснув Густава своими ручищами.

— Привет, — кисло ответил Густав, морщась при мысли, что сейчас придётся

изображать веселье и смеяться.

Здоровенный Василий был украшением любого застолья, сам хохотал и других

веселил, рассказывая о своих приключениях.

— Не буду тянуть кота за хвост. Поступило предложение…

Уже через пару недель Густав трясся в поезде. Не удержали даже причитания

жены. Зато решились сразу все проблемы: не чувствовать себя виноватым, что Дэн бегает

в коротких штанишках, не тащить продукты от стариков, не думать об отсутствующей

зарплате.

— Ничего сложного нет, — в который раз убеждал его Василий, — и зазорного

тоже.

6.

— Ну да, торгашом стану, как Керим, только с красным дипломом инженера-

программиста.

— Да забудь ты про свой диплом и про Керима тоже, побродит и придёт в себя —

тебе уступит место.

(2 оценок, среднее: 3,00 из 5)

Загрузка…