Людмила Степанова

    Отрывок из рассказа “Странная дружба… Или просто жизнь”

Неизвестно, когда именно, но где-то посреди промозглой осени, к одной из заправочных станций прибился котёнок. Его, мокрого и дрожащего от холода, обнаружила за углом толстая заправщица. Был он до невозможности худ, с поцарапанной мордашкой, травмированным ухом и недоверчивым, испуганным взглядом. Масти он был скорее грязной, чем чёрной, да и породы никой в нем не ощущалось, так обычный кошачий ребёнок, пытающийся найти себе кров и стол. 

Тётка-заправщица была обладательницей могучего голоса, объёмной груди, большой бородавки на носу и невероятно жалостливого сердца, которое могло вместить в себя всю вселенскую любовь и жалость ко всему мокрому и убогому….

Она долго стояла, участливо смотрела, глубоко и шумно дыша, рассуждая и договариваясь сама с собой, по давно сложившейся у неё привычке. За годы работы на заправке она много повидала, научилась отбиваться от назойливых шоферов, строгим окриком могла построить любого скандалиста и одним взглядом с размаху приземлить на асфальт распоясавшегося пьяницу и хулигана. Но вот сладить со своим добрым сердцем она не могла, не могла пройти мимо маленького и тёплого, так остро нуждающегося в защите….

Тетка, кряхтя и, костеря саму себя, тяжело присела, сгибая больные колени, подхватила маленький комочек и сунула его за пазуху видавшей виды кацавейки… 

 — «Охо-хо-нюшки, Хо-Хо» — запричитала заправщица, …. «Куды ж тебя девать то теперь, на зиму глядя и не выкинешь, сгинешь ведь, как есть сгинешь» … «Да, какой же махонький, задохлик совсем» … «Ну да ладно, бог не выдаст, свинья не съест! Перезимуем, а там видно будет, авось по весне загуляешь и сам уйдешь. Вы коты такие, кобели гулявые…» Усмехнувшись собственному словесному каламбуру тётка внесла находку в теплую каптёрку, и привычно засуетилась, обустраивая нового жителя на постой….

После того как котик был накормлен, напоен молочком, обсушен и обласкан, тётка налила себе чайку, достала с полки печенье с конфетками, вытащила из хозяйственной авоськи непочатую банку варенья и принялась за свой, поздний ужин, привычно рассуждая сама с собой под бормотание телевизионных новостей.  Поглядывая в темноту в окошечко, прихлебывая из стакана, тётка с умилением посмотрев на мирно спящий комок шерсти принялась с упоением давать ему прозвище, так как, по её мнению, кот был уже её и только ей предстояло дать ему правильное имя…. Она перебрала кучу кошачьих имен, начиная от привычных Васек, Мурзиков и Барсиков, и заканчивая совсем смешными, ни на что не похожими кличками, например — Нафталин — чтобы моль шкурку не ела…. Или Уголёк – потому что чёрный, или Гав – как в мультфильме, всё не то, всё не подходит… Ну не липнет кличка к коту и всё тут.  И так и эдак судила-рядила, а потом махнула рукой, и, сказала, как отрезала – Задохлик ты, как есть Задохлик… Так котёнок получил новую жизнь и новое имя. 

После такого внезапного «усыновления» прошло ещё много всяких событий, таких как знакомство с весьма пренеприятнейшей и злющей особой, сменщицей Люськой. Вот поистине язва моровая, она сразу не взлюбила чёрного Задохлика и всячески его изводила при каждом удобном случае, то на улицу, на холод выгонит, то на хвост наступит или ногой побольнее подопнёт… Но толстая тётка сразу указала Люське её истинное место: — «Твой номер шестнадцатый!» — безапелляционно заявила она, — «Не лезь к нему, я тебя пока по-хорошему прошу. Не хочешь кормить – не корми, но и гнать не смей! Вспомни лучше, как сама здесь появилась?! Вспомнила?! Ну вот и всё! Вопрос закрыт.»  Задохлик конечно не вполне осознал сути проблемы, но понял, что и Люська здесь как варяжский гость, пришла никем незвана, да милостью его покровительницы навсегда и осталась… Он проникся к тётке чувством схожим с любовью, ну насколько это в его котячьем понимании так можно назвать… На её голос он всегда бежал со двора безоговорочно, встречал её перед дверью, тёрся об ноги, мешал открывать дверь, истошно и радостно мяукал от счастья…. Так катилась зима, с её слякотными и хмурыми днями, снегопадами и оттепелями, замёрзшими лужами и громадными сугробами снега на крыше и вдоль дороги. Дни сменялись ночами, дежурства тётки сменялись дежурствами Люськи, которая, если выпадала такая возможность, пыталась извести, изгнать приживала, как она называла котёнка. Но к слову сказать Люська была хворая и частенько бюллетенила, и вместо неё дежурила его благодетельница. Задохлик её называл гордо – Моя Хозяйка, и считал, что ему очень повезло приручить человека. Правда все эти мысли он высказывал на своём, кошачьем языке, и люди его плохо понимали, зато неплохо кормили и баловали, кто за ушком почешет, кто сосиской угостит. Шоферня в принципе неплохой народ, грубоваты конечно, но таковы уж мужики и специфика их работы. Однажды тётка пришла на работу сама не своя…. Громко сопела, поругалась с Люськой, нашла кучу недостатков в её работе, посетовала на слякоть и текущие сапоги. Зачем людям сапоги Задохлик не знал, он прекрасно обходился своей шубкой и лапками, но шестым чувством понял — текущие сапоги и мокрые ноги Хозяйки взаимосвязаны, и это плохо… Он всю ночь притыкался к ней поближе, ложился и грел ей ноги, мурлыкал громче обычного, всячески выказывая ей свою любовь и нежность. Но, тётка, казалось почти не замечала его усилий, была рассеяна, часто вытирала нос клетчатым платком, надрывно кашляла, оглушительно чихала, беспрерывно охала и сетовала на жизнь кутаясь в шерстяной плед. К утру она окончательно расклеилась, вызвонила Люську-сменщицу и ушла домой. Она заболела. Прошло немало дней, сколько именно котёнок не знал, ведь кошки не умеют считать. Он просто ждал и отчаянно скучал. Даже Люська и та изменилась, стала добрее что ли… Она тоже скучала и ждала… Ждала их общую благодетельницу. Люська перестала шпынять Задохлика, брала его на руки и подолгу с ним говорила, о том, что ходила к тётке, о том, что она поправляется, но очень медленно, ведь у нее возраст уже не тот…Какой бывает возраст тот или этот, кот не понимал, он просто ждал и надеялся. Надеялась и Люська, но иногда, словно взбесившись, она гнала его на мороз со словами «Пошёл вон отсюда, блохастый! Заразы от тебя.» И он уходил, и сидел под цистерной с бензином, и ждал и смотрел то в замерзшие лужи, то залезал на дерево и любовался луной. Потом, словно раскаявшись, сменщица открывала дверь и уморительно «киськала» на всю заправку, тогда Задохлик гордо возвращался в тепло и обиженно сворачивался в клубок в своем уголке. Люська покаянно топталась возле него, что-то бурчала себе под нос и закармливала его сосисками и сметанкой. Он принимал её извинения, понимая, ей тоже плохо, а признаться в этом она не может, или не хочет, или сама не понимает в чём дело. Женщина одним словом, а кто их поймёт этих баб…. Время шло, из чахлого котёнка Задохлик выправился в молодого, сухощавого кота-подростка. Он вырос, отлизался, отъелся, отрастил пушистый хвостик и забавные кисточки на ушах, обзавелся пышными усами и манишкой как у льва. В один из вечеров Люська с кем-то очень долго говорила по телефону, а потом схватила Задохлика в охапку, радостно прижала к себе и чмокнула его прямо в ухо. От такой любви кот слегка ошалел, попытался вырваться и удрать, но Люська держала мёртвой хваткой, и он послушно притих и перестал вырываться. Прислушавшись он понял, она говорит о его Хозяйке что-то радостное и хорошее, что-то о здоровье и скорой встрече. Кот счастливо зажмурился и замурчал громче обычного. Вся ночь прошла в ожидании чуда. И оно случилось, самое настоящее, рождественское, утром пришла она – Его Человек, Его Хозяйка, та самая ворчливая, старая тётка, обременённая больными ногами, большой семьёй и вечными хлопотами… та самая тётка которая подобрала его маленького и ледащего, та самая, которую он приручил…

Она вошла вместе с клубами морозного воздуха, поставила сумку на стол, обнялась и поцеловалась со сменщицей, потом наклонилась к коту пониже и удивленно ахнула… «Как же ты вырос, однако! Ну прямо настоящий Граф!» Потом подумала немного и насмешливо изрекла: — «Хотя какой из тебя Граф, мордой не вышел, Графин ты, а не Граф!» Так Задохлик получил свое второе имя, но он не обиделся, ему, что Граф, что Графин, всё едино, лишь бы тётка была рядом, вкусняшки в миске, и в мире наступила весна. Кот он и есть кот, ну не любят коты зиму, всё бы им на тёплой печке спать, или на солнышке нежиться…

Жизнь вошла в привычное русло, солнце стало выше, тепла стало больше, весна вступала в свои права, прошла какая-то Масленица, кто она Задохлик не знал, откуда пришла и куда укатилась его не интересовало, но наверно она добрая, так как ему перепало вдоволь масляных блинчиков со сметанкой. Он их много скушал за весь день и так «замаслился», что его живот раздулся как барабанчик и ему стало трудно дышать, а на мордочке застыло выражение неописуемого довольства и счастья… А потом почти сразу пришла весна, с её дневными оттепелями, ночными заморозками, утренним гололёдом, каким то людским 8 Марта и хорошенькой кошечкой с соседней улицы… Как предсказала тётка – так и случилось, он загулял, да ещё как загулял… Пропадал все ночи напролёт, орал истошным басом на дереве, возвращался под утро, быстро глотал еду и снова просился на улицу… Его тётки, их теперь у него стало две, так, как и с Люськой они нашли «общий язык», посмеиваивались на него глядючи, и всё говорили про какой-то «подол» и что он им кого-то там в нём принесёт и куда это хозяйство потом девать-то, ну не топить же в самом деле….

Ничего из сказанного в его адрес, кот не понимал, он просто жил, повинуясь зову природы, единственно, что могло его расстроить – это неверность подружки-кошечки, она была немного старше, намного умнее и просто неописуемо красива, что хорошо знала, поэтому строила глазки всем знакомым котикам и постоянно пропадала с ними на крышах, в сараях и других укромных местечках.

Задохлик ревновал и пытался завладеть её вниманием и любовью только для себя одного, но после множества попыток, он отступился, пусть будет всё как будет, а там посмотрим, что случится… Он стал спокойней, даже как-то рассудительней, если такая формулировка применима к «заправскому» коту….

Немного про людское 8 Марта, неожиданную роль кота в нём и нежданного подарка судьбы.

Весь день стояла прекрасная погода, солнышко пригревало, птички пели, ручьи текли… Заправщицы в этот день пришли на работу обе, нарядные такие и даже с маникюром… Это ж 8 Марта – понимать надо… Сегодня был Их Женский день, и они с благосклонностью королев принимали поздравления, комплименты и нехитрые подаруночки, в виде полураспустившихся тюльпанчиков. А шофера старались вовсю, чаще называли их «Девчонками» и «Красотульками», пытались приобнять и напропалую обещали жениться…. А вечером тётки сели пить чай, да не просто с привычными печеньками и мёдом, а с настоящим воздушным, йогуртовым тортом, лёгким и низкокалорийным, чтобы не испортить фигурочку – как сами они над собой подтрунивали… Задохлика тоже угостили, он с удовольствием уплёл желейный праздничный Вискас и закусил йогуртом и сливками с торта. Гулять, ему почему-то именно сегодня, не хотелось, он скрутился в клубочек и мило засопел. Тётки помыли посуду, и его Любимая Хозяйка засобиралась домой, а Люська осталась на ночное дежурство…  Ночь подкралась незаметно, Задохлик спит, телевизор привычно булькает новостями, Люська поглядывает в окно, отпускает бензин запоздавшим клиентам и принимает последние поздравления. Ведь уже совсем скоро, через пару часов человеческого времени наступит 9 Марта и уже никто из них не вспомнит про Женский День, жизнь снова станет серой обыденностью…

Погода испортилась, ветер раскачал деревья, с неба закапало, на улице пеленой стала дождливая морось, запоздавшие водители, кутаясь в воротники и шарфы спешили поскорей заправиться и ехать домой, к семьям, им ещё надо было успеть поздравить «своих, домашних красоток и девчонок». 

Люська привычно отпускала бензин, стараясь обслужить всех побыстрее, нет, она ни на кого не обижалась, она всё понимала, праздник на исходе, всем всё надо успеть…  Клиенты разъехались, и она осталась одна, ну не совсем одна конечно, а с котом, какая-никакая, а компания…  Прилегла на продавленный, пружинный диванчик, укутав ноги старой шалью, подсунув под голову думку она стала смотреть новости и привычно слушать дорогу, а вдруг кто-то подъедет… И звук извне пришёл, но не от мотора проезжающего автомобиля, а со стороны двери. Звук был тихий, навязчивый, какой-то скребущийся и берущий за душу…. Люська прислушалась, нет звук не пропадал, только изредка затихал… Она встала, накинула шаль на плечи и тихонько отворив дверь дежурки, всмотрелась в темноту. Источник звука находился гораздо ближе чем думалось Люське, он исходил из картонной коробки, стоящей на крыльце, как раз в освещённом квадрате двери. И там кто-то жалобно и заунывно плакал…  Люська ахнула, с испугу перекрестилась, оглянулась по сторонам и тихонько заглянула внутрь… Там был маленький, живой, беспомощный, но упорно цепляющийся за жизнь меховой комок…

Коробка была внесена в комнату, водружена на стол, и, из неё извлечён совсем маленький, ещё полуслепой щеночек. Он замёрз и очень хотел прижаться к маме-собаке, быть вылизанным горячим, влажным языком и ощутить себя в безопасности… Но мамы тут не было, а была ошарашенная находкой Люська, да тёплый и сонный Задохлик. Люська быстро растолкала кота, и сунула кутёнка ему под пузо, со словами: — «Ну что смотришь? Забыл, как тебя самого притащили, небось такой же убогий был. Давай, погрей малыша, пока я найду чем его накормить. Он кажись ещё молочный!» А сама засуетилась, закопошилась, налила молочка, сунула его греться в микроволновку, приговаривая – «Ох ти ж господи, напасть то какая…. Это что ж за душегубец то такое сделал, сердца у него нет…» полезла в аптечку в поисках пипетки или шприца…  

Кот понял, в нём нуждаются, он должен терпеть. Он и терпел, пока щенок возился у него под пузом, пытаясь устроиться поудобнее, толкая его лапами и упорно что-то ища… «Да что он там ищет. Вот навязался на мою голову» — думал Задохлик, вылизывая малыша и задыхаясь от запаха собачьей шерсти. Через секунду он понял, что искал щенок, потому что он это нашёл, щенок нашёл сосок Задохлика и попытался раздобыть себе молочка…. Глаза кота стали «величиной с плошку», до сих пор его никто никогда не ел, это было больно, потому что зубки у щенка были острые, как иголки, он ими кусал, грыз, тянул и чмокал, и, ни в какую не отпускал заветный сосок.  Задохлик заорал «благим матом», высоко подпрыгнул, колотя щенка задними лапами, освобождаясь из плена. Заправщица схватилась за сердце, бросилась разнимать, но глянула на ошарашенного кота, поняла, и, закудахтала, и, заквохтала, задохнувшись в приступе неудержимого хохота.  Вдоволь насмеявшись, она спросила, обращаясь к коту напрямую: — «Ну что друг ситный понял каково это – мамой быть? Ощутил всю прелесть материнства?!». Задохлик с удивлением посмотрел на Люську, подивился незнакомым добрым нотам в её голосе, и, на всякий пожарный случай залез поглубже под диван… А щенок тем временем, оставшись без тепла и опеки, заплакал, завозился в его, кота уголке, и начал скрести лапками по подстилке, тщетно пытаясь найти себе маму. Недолго плакал, подхватили малыша сильные руки, укутали в тряпки, прижали покрепче. Люська начала ему что-то нашептывать, успокаивать, держа в одной руке шприц с набранным молоком, кормя и укачивая одновременно. Задохлик смотрел как кормили найденыша, как он обливался молоком, неуклюже болтал лапками в воздухе, и, насыщаясь – довольно попискивал. О чём думал кот, никто не знает, ведь он кот, а мысли котов – потёмки, особенно для людей.

 Постепенно собачий ребенок налопался и уснул, его так и уложили на котячий коврик, замотанным в тряпичный кулек, и оставили до утра. Задохлик вылез из своего убежища, присел рядом с Люськой и вопросительно взмуркнул. Та, вздохнула, как-то просительно на него посмотрела и извиняющимся тоном произнесла: — «Понимаешь чёрный, вот такие вот дела, однако… Вот она жизня то наша… Я не то чтобы лично тебя не любила, а просто собачек больше люблю. У меня в детстве щенок был, прехорошенький, Джульбарсом звали… Пушистый, препушистый и хвост крючком, добрый был, людей любил, доверял им… а они его и того… отравили пёсика.» Посидела, помолчала, что-то вспоминала видать. Потом глянула на щенка, потом на кота и спросила Задохлика – «Ты как думаешь, этот спящий колобок похож на Джульбарса?». Кот молчаливо одобрил её, подлез к ней под руку и начал тереться, требуя ласки… Джульбарс, так Джульбарс – ему коту без разницы. 

Утром пришла его любимая хозяйка, приняла смену, распаковала хозяйственную сумку, достала корм для кота, потом свой обед и ужин, расписалась в журнале, после чего принялась расспрашивать о происшествиях и событиях последней смены. Люська, чётко и обстоятельно, даже немного по-военному, принялась докладывать, но была прервана тонким, щенячьим лаем. На свет, отчаянно крутя хвостом, трясясь от страха и собственной смелости, тявкая на всю округу, из тряпичного кулька выкатилась вчерашняя находка. 

«- Это ещё что за недоразумение?» – удивилась старшая заправщица, — «Что за явление природы, откуда взялось?»

«Да, понимаешь, это вот не явление, это вот я взяла, точнее его подкинули, ночью, вон и коробка стоит. А я вышла на крыльцо, а он там махонький. И как есть пропасть может. Ну я его и того, сюда, то есть принесла. Жалко, живая душа, хоть и собачья» — оправдывалась Люська, — «Маленький он ещё, молочный, а потом я его обязательно пристрою, отдам в руки, добрые. Пока пусть подрастёт, а я прокормлю, тебе он в тягость не будет» — так она смущённо лепетала, после чего гордо заключила – «Вырастет Джульбарсом будет, а пока мелкий можно Жуликом кликать».

Старшая по смене и возрасту тётка смотрела на Люську с доброй усмешкой, в глазах её отражалась вся бабская мудрость и понимание жизни. Молча позволила Люське оставить Джульбарса себе и навсегда.

(96 оценок, среднее: 4,30 из 5)

Загрузка…