Страна : Россия
Окончила факультет иностранных языков Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. Долгое время работала руководителем PR-службы одного из крупнейших предприятий Северо-Западного региона России – ООО «КИНЕФ». Пишу стихи и прозу, являюсь автором нескольких поэтических сборников, в том числе «Сердце плачет – рождается рифма», «Эратон» и других. Были опубликованы две мои книги, включающие прозаические и поэтические произведения – «Мой дорогой Вальтер» и «Власть Луны». Активно печатаюсь в различных изданиях Санкт-Петербурга и Ленинградской области – альманахах, сборниках, журналах «Северный вестник», «Царскосельская лира» и других периодических изданиях. Вхожу в литературное объединение «Царскосельская лира», собравшее под своим крылом талантливых писателей и поэтов знаменитых пригородов Санкт-Петербурга – Павловска и Пушкина (Царское село).
Country : Russia
Отрывок из повести “Мой дорогой Вальтер”
…Аня болела долго и страшно. Она лежала в онкоклинике. А я все не могла поверить, что её смерть возможна. Это было за пределами моего понимания. Кто угодно – только не она. Однажды вечером раздался телефонный звонок, и я услышала её голос, такой же энергичный, как обычно.
– Привет! – бодро сказала она. – Ты когда ко мне приедешь? Не мешало бы нам увидеться. А то тут соседка моя по палате, Тамара, умерла. Я теперь одна в четырех стенах. И Сурок тоже… помнишь, я тебе о нем рассказывала, Юрка Сурков, хохмач. В столовой, с подносом. Вдруг съехал на пол, засмеялся и сказал: «Ой, ребята, кому добавки». С улыбкой на устах, хотела бы и я так.
Она что-то еще говорила, но слова перестали доходить до моего сознания, лапа смерти провела по моей спине своими железными когтями, и меня заколотило. Я рыдала и кричала в трубку, чтоб она подождала моего приезда, что я все брошу и приеду, что я люблю её, что я скучаю, что я не могу без неё.
И с этого момента поняла, что должна торопиться. Всю дорогу в поезде пролежала на верхней полке в купе, отвернувшись к стене. Лицо мое потеряло всякую форму от слез. Взяла себя в руки только перед конечной остановкой. Аня не должна видеть моих слез. Я не имею права раскисать. Я буду спокойной и даже веселой (ну, это уж слишком!), нет, я буду обычной. В ход пошли пудра и тени для (покрасневших) век, тушь для (слипшихся) ресниц, и помада для (распухших) губ. Из поезда я вышла вполне бодрой походкой. Мне нужно было доехать до автовокзала, а оттуда – до Боровлян. Я шла по проспекту, запруженному людьми, крутила головой по сторонам, пытаясь отвлечься от невеселых мыслей, шла куда-то вообще не в ту сторону, но решительным шагом. И вдруг передо мной, словно из-под земли, возникла высокая темноглазая женщина, такая же рыжая, как я. Это была цыганка, и, судя по ее внешности, она принадлежала к высшей касте – древнейшему индоарийскому типу. Я остановилась. Такой взгляд кого угодно заставит стоять, не шелохнувшись. Она помолчала, а потом спросила: «У тебя кто-то серьезно болен?…»
Цыганки всегда любили меня. Они не брали с меня денег за гадание, но охотно предсказывали судьбу. Их прогнозы, как правило, сбывались. Мама рассказывала, что в раннем детстве я была хорошенькая, как кукла. И однажды меня, трехлетнюю, прямо со двора увели с собой цыгане. Но, по счастью, родители сразу заметили мое отсутствие, и табор не успел далеко уйти. После шумного разбирательства (и даже рукоприкладства со стороны моего отца) я оказалась на руках у плачущей матери. Странно, но я тоже люблю их. И я знаю точно, что в одном из своих прошлых воплощений я была цыганской девчонкой. Индусы утверждают, что до шестилетнего возраста дети еще помнят, кем они были в прежней жизни, а потом забывают.
Мы тогда жили в коммунальной квартире. Мне исполнилось пять лет. Я спала отдельно от родителей, в своей кроватке. И в одну из ночей у меня было видение. Это нельзя назвать сном, поскольку все происходило слишком реально – в цвете, в ощущениях. Такое трудно забыть.
… Мне привиделось, будто бы я ехала на цыганской телеге, вместе с моими братьями. Моя мать, тощая цыганка, что было сил хлестала лошадь. Телега подпрыгивала на ухабах, и пальцы сильнее цеплялись за её края. Я видела свои голые ноги, забрызганные грязью, и все мы – дети – ревели и что-то кричали матери. А она стегала и стегала лошаденку. Повозка завернула за поворот и резко встала, мы высыпались из неё. Чуть в стороне от дороги стоял огромный дуб. К нему был прикован цепями цыган в красной шелковой рубахе. Это был мой отец. Солдаты в форме голубого цвета с красными лампасами, с высокими киверами и старинными ружьями готовились расстрелять его. Своим детским чутьем я сразу разобрала, кто из них главный, и бросилась к нему с криком: «Не убивайте моего отца!» Меня отталкивали, а я снова катилась под ноги солдатам. И я так громко кричала «не убивайте моего отца!» уже в этой реальной жизни, на всю коммуналку, что подняла на ноги всё её население. Меня отпаивали, приводили в чувство, мои родители склонились надо мной. А я ошалело разглядывала эти участливые лица и никого не узнавала. Потому что моему настоящему отцу грозила в эту минуту опасность – где-то там, в другом времени, в другой стране.
…»У тебя кто-то серьезно болен?» – участливо спросила цыганка. И в ту же секунду слезы брызнули из моих глаз, я ничего не видела и не хотела видеть. Я поняла только, что она меня успокаивает и говорит примерно следующее: «Твоя сестра больна. Эта болезнь сделана ей свекровью и невесткой. Страшно сделана, на волосы, кладбищенскую землю и церковный воск. И заговор произнесен, как на некрещеную. Но сестра твоя сильная и могла бы жить. Но она не хочет: черный король у неё на сердце. Много страдала она через него, много горя через свою любовь перенесла».
– Помоги, – вцепилась я в ее руку.
– Попробую. Давай посмотрим, – она вытащила из кармана черную шелковую нитку и, наговорив что-то на нее, растянула ее перед моими глазами. На нитке появилось много черных узлов.
– Видишь, ничего не получается. Сейчас попробую еще раз, – обнадежила она меня.
Но снова и снова на гладкой нитке неизвестно откуда появлялись эти узлы, каждый раз в ином количестве.
– Она крещеная? Нет? Тогда я бессильна помочь. Тогда крепись, ничто уже не поможет, – были ее последние слова.
Цыганка исчезла так же внезапно, как появилась. Я спохватилась, что больше никогда её не увижу. А вдруг все-таки есть какое-то средство? Я заметалась по улице, спрашивая прохожих: «Вы не видели здесь женщину? Высокую, рыжеволосую, в темно-зеленом платье…» Я так и не нашла её. Она как сквозь землю провалилась.
16.10.1991 г.
Итак, Владимир Александрович Проскурин, мой брат по Alma Mater, напоследок взбесился. Он поджидал меня на лестнице. И когда я поравнялась с ним, он очень ловко взялся за перила. Таким образом я оказалась в кольце его рук. При этом он меня вроде бы и не трогал. В глаза мне он тоже не смел смотреть, опустил голову и тихо произнес:
– Что я должен сделать, чтобы ты не уехала вот так – навсегда?
Мы, женщины, – народ практичный там, где молчат наши чувства.
– Сделай мне подарок на прощанье.
– Какой? – он заметно оживился.
Я театрально выдержала паузу.
– Подари мне ту игрушку, в развалинах.
Он долго сверлил меня взглядом и наконец вымолвил:
– Ну, хорошо. Она твоя.
… Анна прилетела домой из Тамбова на самолете. Она чувствовала приближение смерти и хотела быть среди родных. Она умерла в машине, по дороге из аэропорта, на глазах у матери. Ушла молча. Просто сделала жест рукой: «Всё, я ухожу». В августе я ездила к ней в Боровляны, а в октябре её не стало.
Мы поехали на похороны вдвоем с моей мамой. Это была уже вторая смерть среди наших близких. Никаких вещей мы с co6oй не брали. Было достаточно холодно, и я облачилась в толстый серый свитер и теплые брюки. Лицо мое было одного цвета со свитером. Все потеряло смысл. В голове стоял гул. Не было ни слов, ни голоса, ни сил…
(26 оценок, среднее: 4,73 из 5)
Загрузка…