Лика Асин

Отрывок из романтической истории  “Из омута не сбежать”

 

Он таких глаз в жизни никогда не видел. В них смотришься, а тебя будто изнутри насилует собственное воображение. 

Топаз и сапфир – параллельные миры. Невыносимо. 

Один – обжигает. Другой – холодит. 

Омуты. Бездонные. 

Они – сама смерть. Сладкая смерть. По крайней мере, для его рассудка. 

И вот сейчас в этих глазах – зеркало. В них – он сам: краснеющий и потирающий шею в смущении. 

Зачем он признался? Он же ничего подобного не хотел! Даже не думал! Они даже встретились лишь второй раз! 

Почему он вообще произнёс «нравишься мне»? 

Не сказал бы – глаза бы не СМОТРЕЛИ! Они бы не обжигали и не обещали… наказание? 

За что? Зачем? Почему наказание? Николас Руссель не понимал. 

Катрин Идо смотрела яростно, зло, хотя без ненависти. 

– Прости, тебе неприятно? – внутри оборвалось. – Конечно, неприятно. Кому понравится признание от малознакомого парня?!.. 

«Боже, что я несу?!» — Николас Руссель боялся отвести взгляд. Казалось, отвернётся – огонь и лед оборвут его жизнь немедленно. Точно коса: длинным росчерком. 

Поясницу скрутило судорогой. Этот удар, росчерк, размах, напор захотелось. 

Омуты, если поймали, не отпускали никогда. 

– Картин, скажи что-нибудь, – Николас Руссель зачем-то передвинул чашку с кофе в центр небольшого столика. 

В кофейне этим утром было людно. Три совсем молоденьких парочки, офисный планктон, хмурая осунувшаяся официантка, стайка подростков лет пятнадцати – население весьма колоритное: удобное, чтобы распускать сплетни. 

Но Николасу было глубоко наплевать. 

Он видел только глаза, а в них – себя, алеющего и непрестанно кусающего губы. В отражении этих глаз он выглядел красиво, даже сам удивился. Однако он любовался не собой. Николас впитывал злость девушки напротив. 

Катрин Идо смотрела жёстко, прямо, впивалась взглядом и въедалась в кожу. 

«Потрясающе», – теперь у Русселя свело не только поясницу. Спереди тоже тянуло неприятно-приятно. До боли. 

Минуты, казалось, растянулись в столетия, Катрин по-прежнему молчала. 

– Картин… – «Она вообще когда-нибудь моргает?» 

Гипнотический взгляд ве́ками в последний раз закрылся ровно перед его признанием. 

Внезапно губы Катрин Идо чуть шевельнулись. Совсем незаметно и лишь слегка. Николасу даже показалось, что ему ПОКАЗАЛОСЬ! Хотя в воздухе между ними повисло странное: 

– Насколько? 

– А? – Николас Руссель по-глупому открыл рот. 

Ему наверняка послышалось. Или нет? 

– Насколько? – повторил эхом воздух. 

«Что «насколько»?» – в этот раз Николас ещё и вперёд качнулся, приблизился к Катрин. Сознание отказывалось верить в низкий тембр и живую «хрипотцу». 

– Насколько? – Николас Руссель выдохнул вопрос. Собственный голос на том же слове повис, точно льдинка в морозном воздухе. Слух порезался. Неприятно. 

Катрин Идо звучала лучше. 

– Сильно? – Катрин, видимо, поняла, что у него в этот момент сделалось совсем туго со «смыслопонимаением» и, тем более, «смысловыражением». Сжалилась – спросила по-другому. 

– Сильно… – горло Николаса сломалось. Собственные звуки оно было не в состоянии производить – только эхом отражать. 

– Давно? – сапфировый глаз чуть прищурился. Топаз утянул глубже. 

– Давно… – мужчина, наверное, улыбнулся. Он не понял. 

– Хочешь? – магнитный эффект невозможных глаз Катрин расширился. Теперь их повеление (а иначе как полученный приказ подчиниться собственное состояние Николас Руссель не понимал) усилилось медленной ухмылкой, почти оскалом. 

«Опасная, божественно-прекрасная, невыносимая!» – он стиснул собственное колено под столом. Обожгло болью почему-то промежность. 

– Хочу… – вырвалось стоном. В ушах зазвенело. 

Он ошибся местом? Даже руки не слушались? 

– Уважаемые клиенты, может, вам счет принести? – уставшая официантка появилась у столика с пунцово-алыми щеками. Некрасиво. На сером лице ярко-красные пятна выглядели ужасно. 

– Давайте, – Катрин, не глядя, протянула чёрную пластиковую карточку. – Посчитайте ещё коктейли для мелочи. 

Она медленно потянулась, придвинула к себе стакан с его уже остывшим кофе, сделала глоток. 

– Для подростков? – официантка проследила движение Катрин Идо. 

Николасу внезапно захотелось выколоть её глаза, чтобы не смотрела, не видела ЕЁ, не облизывала взглядом длинные пальцы, не… 

– Для всех, – ухмылка Катрин стала шире. 

Теперь это был не оскал, а… что? Руссель потерялся в ассоциациях.  

– Картин… – в паху пульсировало, в голове шумело, на языке появился привкус крови. Хотелось уйти немедленно, оказаться наедине, прижаться, почувствовать. 

– Не торопитесь, – девушка издевательски медленно кивнула официантке, но собственный взгляд от его глаз не отвела, не отпустила. 

Официантка умчалась от столика одновременно с прозвучавшим по-новому, но старым вопросом: 

– Насколько? 

– Сильно, – в этот раз словарный запас Николаса пустым не был. 

– Давно? 

– Хочу… 

– Давно? – бровь Катрин приподнялась. Теперь прищурился уже топазовый глаз. Сапфир вылил ему на голову водопад льда. 

– Очень, – Николас Руссель не совсем понимал, чем разозлил в этот раз Катрин, но постарался ответить первое, что на ум пришло. 

– Сколько? – напрасно он сказал новое слово. Катрин задала НОВЫЙ вопрос. 

– А? – Николас с ответом, очевидно, не нашёлся. 

– Сколько? – Катрин придвинулась ближе. Поставила на стол кружку с кофе. На дне остался лишь осадок. 

Глухой стук керамики о дерево прозвучал набатом для его не слишком вменяемого рассудка. Зато перестало звенеть в голове, а болезненный спазм в промежности обратился плотностью и теснотой. В паху больше не болело – теперь там жглось и песком скоблилось, словно осадок от горячего кофе вылили в ширинку. Растворимый кофе Николас Руссель никогда не пил. 

– Два дня, – вкус крови во рту усилился, по подбородку потекло. 

Что «два дня»? О чём он говорил? Николас Руссель не понимал. 

– Ваша карточка, – официантку определённо стоило бы либо отправить на выходные, либо… – Ваш заказ составил… 

– Мало, – непонятно за кем фразу закончила девушка: за ним, Николасом, или же за официанткой. Дыхания лишились оба. 

Только Руссель в этот момент сглотнул собственную кровь со слюной и прижал там, где было плотно и тесно, а официантка совершенно побелела, точно готова была в любой момент грохнуться в обморок. 

– Пойдём, – Катрин медленно поднялась и наконец смежила веки. 

Наваждение рассеялось. К нему вернулась речь, но не способность думать: 

– Куда пойдем? 

– За мной. Ты же хочешь? – ухмылка-оскал превратилась в улыбку. 

– Хочу, – послушно повторил Николас. Он ведь не ошибался в значении вопроса? 

– Тогда следуй за мной. Рабы не могут ослушаться госпожу, – Катрин уколола его янтарно-синим. 

– Да. 

Ну, а чего он ожидал? Он влюбился в малознакомую женщину и почти тут же признался. Катрин определённо не была обыкновенной, а у необыкновенных свои заскоки. Хотя Николасу было плевать. Если Катрин Идо ответит на его чувства, если примет его, он готов был стать даже рабом. 

Однако на его согласие и готовность Катрин вновь нахмурилась, резко остановилась: 

– Послушные рабы неинтересны. Оставайся. 

Разноцветные глаза на мгновение вспыхнули ярко, прижгли его и отступили. Мужчину полоснуло. Длинно и медленно. По горлу. 

Язык пытался произнести послушное «да», но рассудок выпалил «нет». Если Катрин уйдёт, двухцветного мира у него больше не будет. Не будет боли, спазмов. Не будет тесно и плотно. 

– Нет, – глотать собственную кровь было неприятно. 

– Что «нет»? – спросил топаз. Сапфир закрылся в ухмылке. 

– Не останусь, – Николас хотел стереть с подбородка мокрое, но рука не дотянулась – стукнулась о столешницу снизу, упала назад – в пах. 

Он не колено сжимал? Николаса обожгло изнутри. Всё это время он… прилюдно… на глазах у многих… 

– Приятно? – теперь ухмылялись ещё и губы женщины. 

– Да, – Николас Руссель прочувствовал сотрясающую тело дрожь, проникся ей. 

– Хочешь? – вопросы водили по кругу, точно наматывали его нервы удавкой на шее. 

Николас внезапно почувствовал, как на нем защёлкивается тяжёлый карабин, а поводок в руках держала Катрин Идо. 

– Хочу… – теперь уже было не важно, о чём его спрашивала Катрин, о чём он сам отвечал. 

Теперь важными остались только ошейник, поводок, ухмылка сияющих глаз и медленное: 

– За мной. 

В машину он сел на автопилоте, или, скорее, на привязи. Хотя, если бы Катрин закрыла за собой дверь и стартанула с места сотню километров в час, Николас бы на поводке за ней побежал. И вовсе не потому, что хотел подчиниться, а потому, что ХОТЕЛ. 

Всего хотел. Без разбора и выбора. Без вариаций. 

Он хотел двухцветный мир. Гипнотический и жестокий. Злой. 

– Я больше спрашивать не буду. Примешь? – она завела мотор. Ауди взревела. 

– Приму, если станешь рассказывать, – цепной пёс тоже имеет право голоса. Хотя бы гавкать. Николас именно так себя сейчас и чувствовал.  

– Истории не моё, – первые пару перекрёстков остались позади незамеченными, будто женщина включила себе «зелёный коридор». 

– Мне истории не нужны, – Руссель сидел как на иголках. В штанах тянуло и не слишком приятно хлюпало. Таким возбуждённым он себя ни разу не помнил. 

– А что тебе нужно? – Катрин переключила передачу резко, будто затвор пистолета передёрнула. Ауди вырвалась вперёд в потоке машин. 

– Ты? – Николас Руссель постарался ответить честно. Но что-то изменилось. В нём. В Катрин. 

Когда он признавался в симпатии, видел перед собой молодую женщину. Пусть до слепоты прекрасную, но всё-таки обыкновенного человека. Сейчас же Катрин Идо казалась ему скорее богиней… 

– Я не богиня, – Катрин цинично хмыкнула. – И нет: мысли я твои читать не умею. Но думать надо про себя. 

Николас вновь прикусил губу – напрасно. Рот немедленно наполнился новой порцией крови. 

– Перестань кусать их. Хотя вид крови на твоей коже возбуждает, – Катрин откровенно издевалась. 

– Твои глаза, Картин, что с ними? – Николас Руссель задал засевший в голове вопрос. 

– С ними ничего, – она на мгновение обернулась, уколола взглядом. – Не нравятся? 

– Нравятся. 

Разве могло быть иначе? Николас неосознанно потянулся вперёд, хотел рассмотреть ближе, как раньше – в кофейне. 

– Стой. Ещё не время, – Катрин выставила перед его лицом ладонь, остановила. – Но уже скоро, не переживай. 

Он хотел схватить эту руку, прижать к себе, но поймал лишь воздух. Зато ауди медленно затормозила у высоких ворот фешенебельного особняка. 

– Вот, вытри кровь. Не стоит ею маячить перед лицом других, – Катрин протянула ему яркий платок. Кислотно-зелёный полоснул по глазам. – Скажешь хоть слово о цвете – загрызу! 

Женщина пригрозила вроде бы совершенно нестрашно. У всякого другого Николас понял бы сказанное шуткой. Однако Катрин Идо «всякой другой» не была. Взгляд Катрин отливал злостью, а поводок из нервов она не отпускала. Руссель ничуть не сомневался: его в прямом смысле «загрызут», решись он высказаться… 

– Не сомневайся. И хватит уже думать вслух, – Катрин щелчком заглушила машину. – Выходи. 

Дом: длинные коридоры, гобеленовые портьеры, ковры на полу, а там, где не было ковров, лежала мозаичная бело-чёрная плитка. 

«Антураж как из фильмов прошлых столетий…» – Николас Руссель старался осмотреться, не вышло. Поводок растягивался от силы на полтора метра.  

– Остановишься – не прощу, – Катрин вновь пригрозила. Николас вновь поверил. 

Дверь в просторную комнату за ними закрылась будто сама. Катрин Идо прошла глубже, зашторила высокое окно: 

– Раздеваться будешь или тебя раздеть? 

– Мы сейчас?.. – Николас Руссель, видимо, оставил последние мозги где-то по дороге в эту комнату. Он вдруг испугался. 

В полумраке глаза Катрин Идо светились, словно самоцветы. Такие глаза просто не могли существовать! 

– Мы. Сейчас, – она повторила за ним чётко. Не позволила усомниться. – И тебе лучше немедленно раздеться, если не хочешь остаться БЕЗ одежды… 

Прозвучало многозначное. 

– Я хочу, – Николас Руссель ответил на автомате. 

– Ха-х, поняла тебя. Тогда не жалуйся, – ухмылка перетекла в оскал. 

Женщина шагнула к нему. Николас вздрогнул. Полтора метра – это действительно мало. 

Если бы Николас Руссель верил в сверхъестественное, он бы однозначно приписал Катрин какие-нибудь сверхспособности. Но он не верил. Или верил? 

– Твоей одежде будет плохо. Я слишком долго ждала. Точно не хочешь помочь себе? – голос Катрин прозвучал глухо. 

– Ждала? – часть про одежду Николас Руссель не расслышал. 

– Два года, десять дней и четыре часа, – Катрин потянула его к себе ближе за лацкан пиджака. 

– А? – горло Николаса сдавило ошейником. Его там быть никак не могло, но отчего тогда стало трудно дышать? 

– Ты слишком много смотришь по сторонам. Но всегда мимо, – пылающие яростью топаз и сапфир оказались прямо напротив. 

– Мимо? – он сегодня соображал совсем плохо. 

– Не помнишь ведь, да? – разноцветные глаза прикрылись веками. Катрин сдавленно рыкнула. 

Николас Руссель почувствовал боль – кожу на груди порвали чужие ногти. 

– Тсс!… Не помню? 

Что он должен был помнить? Мужчина непонимающе моргнул. Он раньше знал Катрин Идо? Быть того не могло! Такие, как эта женщина, не забывались! 

– Ясно, – по нервам полоснуло гневным. Катрин почти выплюнула краткое. – Тогда не важно. Больше всё равно не отпущу. 

– Больше не отпустишь? – Николас Руссель всё ещё не понимал. 

Они же встретились два дня назад на парковке у медицинской клиники. Колесо на машине Николаса оказалось пробитым… 

– Колесо ты помнишь, а меня, значит, нет? – Катрин резко дёрнула, вытряхнула его из рубашки. Куда делся пиджак, Николас так не уследил. 

– Это было два дня назад! – почему-то Николас чувствовал, что должен оправдаться. Однако с каждым произнесённым словом видел всё сильнее темнеющее лицо Катрин. 

– АЙ! – заглушить крик не получилось. Болью резануло в паху и шее. Из глаз брызнули слёзы. – За что? 

Голую спину оцарапало шерстью. 

– Даже теперь не помнишь? – Катрин забралась на него сверху. Кровать спружинила мягко. – Не помнишь, как клялся не уходить? 

Разноцветные глаза блестели ненатурально ярко. Омуты обратились в океаны. Катрин Идо была в бешенстве. 

– Я не помню, Картин! – прозвучало жалобно. 

– Тогда вспомни вот это! – Катрин Идо резко содрала с него штаны, но обнажённым не оставила – натянула на голову жёсткое одеяло. 

Натуральная шерсть кололась и натирала, обжигала кожу, сдавливала дыхание и лишала способности внятно мыслить. Ошейник на шее затянулся сильнее. Теперь даже крика не получалось. 

Николас Руссель забился. Неистово, отчаянно. Забился так, словно чувствовал скорую смерть. А Катрин напор не ослабляла. Она стискивала руки на его шее и собственным телом туже затягивала одеяло вокруг нагого тела. 

Минуты-столетия обратились мгновениями. Дыхание – заполошными огнями под закрытыми веками. Боль и тяжесть в паху отразилась в сердце и ВСПЫХНУЛА. 

Он вспомнил. 

Вспомнил маленькую девочку, что спас на дороге. Вспомнил её благодарных родителей. Вспомнил ласковое «до встречи, братик» и ладошку, протягивающую ему леденец. Мятный вкус он не сильно любил, но ребёнок улыбался так ярко. 

А потом… всё было хорошо. 

Только наутро случилось больно. 

Тело не слушалось, горло хрипело, болело везде. Ног своих он не чувствовал. Люди в белых халатах часто маячили за окном его палаты, но лиц он не помнил. 

(2 оценок, среднее: 2,50 из 5)

Загрузка…