Геннадий Литвинцев

Отрывок из эссе  “Товарищ Гюль-мулла и другие. Приключения поэтов-футуристов в Персидской Советской республике.”  

 

Клянемся волосами Гурриэт эль Айн,

Клянемся золотыми устами Заратустры –

Персия будет советской страной.

Так говорит пророк! 

 

Пророком, якобы ведающим будущее Персии, Велимир Хлебников объявил себя самочинно. В закаспийскую страну известный поэт-футурист неожиданным для себя образом попал из Баку, а в Баку с удостоверением посланца литературно-издательского отдела Пролеткульта объявился в октябре 1920 года. В южном городе (советская власть здесь была установлена в апреле того же года) спасались тогда от ужасов Гражданской войны и голода множество поэтов и писателей, художников и ученых. «Председатель Земного Шара» попал в хорошо знакомое общество. Художественным отделом Кавказского РОСТА заведовали поэты Сергей Городецкий и Алексей Крученых. У них были хорошо налажены литературные связи, оба сотрудничали в газетах «Коммунист» и «Бакинский рабочий». Городецкий к тому же вел в Баку «Цех поэтов», возглавлял журнал «Искусство» и литературную часть Политуправления Каспийского флота. Хлебникова взяли на работу в РОСТА сочинять подписи к плакатам. Вячеслав Иванов, руководивший в местном университете кафедрой классической филологии, выхлопотал Хлебникову студенческий продпаек. 

Стихи с пророчеством «Персия будет советской страной!» вождь русского футуризма сочинил уже в обозе Красной Армии, наступавшей весной 1921 года на Тегеран. О тех событиях редко вспоминают как в Иране, так и в России, даже интересующиеся историей люди при словах о «Советской Персии», просуществовавшей с июня 1920 по сентябрь 1921 года, обычно удивленно распахивают глаза. А ведь Иран едва не разделил судьбу среднеазиатских султанатов и ханств и не стал «советской социалистической республикой» в составе Союза ССР. Такой путь ему готовили присланные комиссары, склонившие к «революции» местных мятежников. 

Конечно, большие события в жизни людей, а тем более в исторической судьбе народов, нельзя объяснить какой-то одной причиной, хотя бы она и казалась нам самой главной.  С самого начала ХХ века прилегавшие к России северные края Персии трепали разного рода волнения и мятежи. Их порождало недовольство населения экономической отсталостью, нищетой, архаичностью политического строя страны, особенно на фоне растущей экспансии иностранного капитала, прежде всего российского и британского. Особенно сильными оппозиционные настроения были в провинции Гилян, что на южном побережье Каспийского моря. Здесь сформировалось протестное «дженгелийское движение» (от слова «дженгель» – лес), участниками которого были представители самых разных социальных групп – крестьяне, торговцы, рабочие, ремесленники, интеллигенты. Гилянские «лесные братья» вооружались и время от времени устраивали налеты на правительственные учреждения. В мае 1920 года в Гиляне загорелась «Персидская революция»: начавшись вроде бы случайно, от извне поднесенной спички, она привела вскоре к провозглашению Советской Республики и Временного революционного правительства.

«Мы были в 42 верстах от цели, – вспоминал очевидец революционного похода. – Между нами и Тегераном лежала одна гора, после взятия которой дорога на столицу была открыта». По несчастью или к счастью, не все пророчества сбываются. Хлебников хоть и числился агитатором армейского политотдела, в событиях, надо сказать, разбирался плохо, придавая в стихах всему увиденному мистико-анархистскую окраску: 

Видите, персы, вот я иду

По Синвату к вам.

Мост ветров подо мной.

Я Гушедар-мах,

Я Гушедар-мах, пророк

Века сего и несу в руке

Фрашокерети (мир будущего). 

Трудно, да и нет нужды расшифровывать имена и образы, наспех взятые поэтом из зороастрийской мифологии – они мало что дадут нам для понимания  происходившего в те дни в Иране. Обратимся к более адекватным источникам, например, к дневнику Моисея Альтмана – поэта, филолога, командированного в Персию от РОСТа редактировать газету «Красный Иран» (переводной вариант – «Иран Сорх»). Газета выходила в прикаспийском Энзели с громкими аншлагами вроде: «Шах и мат дадим мы шаху. С каждый днем он ближе к краху». Так вот, М. Альтман записывал в своем дневнике: «В Персии сейчас Кучек-хан, он дружит с коммунистами, коммунисты – с ним, но эта дружба вражды опасней. Друг с другом заигрывают, но игра эта – с огнем, и каждую минуту можно обжечься. Может, уже кто-нибудь собирает хворост, и скоро затрещит он сухим огоньком. Кучек-хан отдаленно напоминает Махно». 

Редактор «Красного Ирана» как в воду глядел: и месяца не прошло, как руководитель «Гилянской Советской республики» Кучек-хан действительно поссорился с коммунистами и ушел со своими сторонниками из Решта (столицы республики) в горы, а к власти в Гиляне пришел «более революционный» Национальный комитет во главе с Эхсаноллой-ханом. Он-то и провозгласил Персидскую ССР. В течение 1920–1921 годов отряды, сформированные частью из моряков астраханской флотилии и бакинских кавалеристов, частью из местных боевиков-«дженгелийцев», то одерживали победы, то терпели поражения; большевики за спиной Эхсаноллы вновь вели переговоры с Кучек-ханом, Решт несколько раз переходил из рук в руки. В начале 1921 года на помощь «революционной республике» пришла сформированная в Баку Персидская красная армия. В ее рядах числились не только военные и политработники, но и художники, журналисты, агитаторы, другие гражданские лица. На пароходе «Курск» из Баку приплыл и Велимир Хлебников. 

О времяпрепровождении вождя русских футуристов в Персии рассказывают материалы обнаруженного в 1964 году в Баку архива Р. Абиха.  Рудольф Петрович, ученый-иранист и военный разведчик, был из первых зачинателей мятежного бурления в Гиляне, позднее руководил агитотделом Персармии. Под его началом пребывали и Хлебников с художником Вячеславом Доброковским. 

…Хлебников бродит по комнате политотдела, присаживается вдруг за стол, чтобы записать лозунг или стихотворную строчку. Обедает в столовой, жадно поглощая пшенную кашу. Мучительным шепотом преподает ораторское искусство в Военно-морской школе. Бытует в комнате среди рукописей, дров, книг, подрамников, кусков глины для лепки, сундуков, табуреток и плакатных холстов. Спит рядом с «буржуйкой», на которой варят клей, кипятят в ведре чай. Мастерит самокрутки, доставая табак из женского ридикюля. Матросы почитают Хлебникова великим человеком. Наслушавшись от них рассказов о пиратстве, процветавшем на Каспии в недавнее время, поэт мечтает захватить какой-нибудь корабль и сделаться пиратом. От матросов узнает он о каспийском острове Ашураде, самой теплой географической точке Российской империи. Луга острова цветут круглый год, изобилуют дикими тюльпанами, нарциссами, цветами кактусов. Побережья острова богаты красной рыбой, пропитаться легко. Очарованный описанием острова, Хлебников предлагает устроить там навечно резиденцию Председателей Земного Шара.

Длинноволосый Доброковский в цветастой кофте с бахромой и такой же косматый Хлебников возлежат в чайхане, покуривая сырой опий. Здесь же в чайхане Доброковский объясняет местным жителям революционные лозунги правительства: «Долой англичан!» – «Землю крестьянам!» – «Да здравствует демократическая республика!» – «Да здравствует союз с Советской Россией!» Русские дервиши, священные, неприкасаемые, накурившись опия, заворачиваются на ночь в вытертые пропыленные ковры. Однажды в городе вспыхнул пожар, сгорело несколько кварталов, огонь подбирался к чайхане. Обкуренные Доброковский и Хлебников лежали без чувств. Хозяин стал расталкивать «урус-дервишей». Хлебников выполз сам, а завернутый в ковер Доброковский бесчувственно смотрел на горящий потолок. Насилу хозяин волоком вытащил его наружу вместе с ковром.

 

Главным поджигателем революционного пожара в Персии по праву можно назвать Федора Раскольникова. Журналист по профессии, в годы войны побывавший в мичманах императорского флота, после Октября он сделал стремительную революционную карьеру – из матросов в заместители самого товарища Троцкого по морским делам. Будучи с рождения Ильиным, имя романного героя Достоевского Федор взял из любви к «топорной работе» – немало офицерских голов на Балтике раскроил Ильин-Раскольников с «братишками» после октябрьского переворота. Он же устроил расправу над арестованными министрами Временного правительства Шингаревым и Кокошкиным, о которой с ужасом шептался весь Петроград. В персидский портовый город Энзели Раскольников прибыл в боевой рубке миноносца «Карл Либкнехт», во главе эскадры с двумя тысячами «братишек» десантного отряда. Поводом для вторжения был угон в Энзели остатками деникинских войск нескольких судов из Астрахани.

«На рассвете 18 мая, когда персы и англичане еще спали, наша эскадра неожиданно появилась перед глинобитными, с плоскими крышами домами Энзели, – вспоминал Раскольников. – Я на своем миноносце прошел вдоль берега. Выбрав место, удобное для высадки десанта, я распорядился поднять сигнал о начале десантирования. несколько матросов в кожаных сапогах с высокими голенищами, крепко сжимая в руках коричневые винтовки, бодро выскочили на песчаную отмель. В их руках, как огромная птица, трепетало широкое Красное знамя с перекрещенными молотом и серпом. Матросы с привычной ловкостью и проворством влезли на телеграфные столбы, срезали медную пряжу проводов. Телеграфная связь Энзели с внешним миром была прервана. Затем они заняли шоссейную дорогу, идущую из Энзели на Решт и Тегеран». (Рассказы мичмана Ильина / Ф. Раскольников. — Москва: Сов. лит-ра, 1934. — 171 с.)

К полудню Энзели был полностью в руках красного десанта. Английский генерал Чемпейн с офицерами ретировались на автомобилях в Решт. Следом длинной колонной потянулись бородатые сикхи, угрюмо посматривавшие из-под тюрбанов цвета хаки на зубоскаливших краснофлотцев. В рессорных повозках, в которые были впряжены серые армейские мулы, под брезентовыми тентами с красным крестом, стонали раненые. 

Побывавший здесь позднее Сергей Городецкий так воспевал «красное вторжение»:

Промчалась буря по базарам,

Смерчами дервиши прошли,

Крича, что северным пожаром

Зарделся берег Энзели.

И Персия с глазами лани,

Подняв испуганно чадру,

Впилась в багряный флаг, в Гиляне

На синем веющий ветру.

Каспийским походом Раскольников руководил на пару с женой и боевой подругой Ларисой Рейснер, имевшей немалый чин «когенмора» – комиссара Морского Генерального штаба Советской России. В предреволюционное время Рейснер слыла модной поэтессой, входила в поэтические кружки Петербурга, дружила с самыми прославленными литераторами «серебряного века», признававшими в ней несомненный талант. Окрашенные взаимным любовным чувством отношения связывали будущую «валькирию революции» с Николаем Гумилевым. Он и привил ей интерес и любовь к Востоку, особенно к Персии. Лариса называла Гумилева «мой Гафиз», а влюбленный поэт дал ей имя «Лери», созвучное с «Пери» из персидских сказаний. Мода на восточное тогда охватывала весь творческий Петербург. Вячеслав Иванов организовал «кружок гафизитов», изучавший суфийские духовные традиции и творчество легендарного средневекового поэта-мистика Хафиза (Гафиза). Заседания кружка посещали и Гумилев с подругой. Потому Рейснер считала себя знатоком персидского искусства и философии. И она же была способна «во имя революции» на любую безнравственность и любое злодейство. Однажды специально устроила у себя вечеринку, чтобы облегчить чекистам арест приглашенных в гости. «Стихи Лариса не только любила, но еще втайне верила в их значение, – пишет Надежда Мандельштам в своих «Воспоминаниях», – в первые годы революции среди тех, кто победил, было много любителей поэзии. Как совмещали они эту любовь с готтентотской моралью: если я убью — хорошо, если меня убьют – плохо?» 

Через несколько дней после высадки десанта Раскольников прямо заявил местным властям, что «ввиду восторженного приема советских моряков населением и раздающихся со всех сторон просьб о том, чтобы мы остались с ними и не отдавали на растерзание англичанам, красный флот останется в Энзели даже после того, как все военное имущество будет вывезено». Развить военный успех до степени «народной революции» было решено с помощью местных партизан, совершавших из горных лесов вылазки против шахских властей и поддерживавших шаха англичан. Раскольников вступил в переговоры с вождем «дженгелийцев» Мирзой Кучек-ханом и убедил его возглавить движение, обещая военную и иную поддержку Советской России.   

    «И вот он пожаловал в Энзели, – писал Раскольников в своих мемуарах. – Сперва показался отряд загорелых, черноволосых курдов, вооруженных винтовками, револьверами и кинжалами. Это был отряд личных телохранителей Кучек-хана. Затем появился и сам Кучек-хан, сопровождаемый своими соратниками и шумно приветствуемый персидской толпой. Высокий, стройный, красивый, с правильными чертами лица, он шел с непокрытой головой и раскланивался с народом. Длинные темные вьющиеся кудри пышными локонами падали на его плечи, а грудь была туго обтянута косым крестом пулеметных лент. Широкие брюки заправлены в бледно-зеленые обмотки, завязанные белыми тесемками. На ногах вышитые серебром жесткие кожаные туфли с острыми, загнутыми кверху носками… Войска генерала Чемпейна в начале июня эвакуировали Решт. Кучек-хан со своими отрядами перенес туда ставку, провозгласил республику, стал готовиться к походу на Тегеран». 

Поначалу все складывалось образцово-революционно. Раскольников с подругой заняли губернаторский дворец, упивались легкой победой и громкой славой, строили планы охвата «красным пожаром» всего Востока, вплоть до британской Индии. Решт окрасился кумачовыми флагами, для чего у местных торговцев реквизировали все запасы ткани соответствующего цвета. Советская республика быстро обросла привычными большевицкими атрибутами – Совнаркомом, Реввоенсоветом, Ревтрибуналом, Особым отделом, культпросветом, а также «исправдомами». Для последних пригодились старые шахские зинданы. 

 

(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)

Загрузка…