Владимир Орих

Отрывок из романа “Новое рождение”

Пролог

Мой сын! Надеюсь, что ты выполнил мою просьбу вскрыть это письмо через 25 лет после нашего расставания. Я и сейчас не могу открыть тебе свое настоящее имя, оно бы сразу многое прояснило. Скажу только, что я посвятил свою жизнь служению Родине, которая, я уверен, уже обретает былое величие на пороге тысячелетнего расцвета

Глава I

1

Если поднять наружные защитные козырьки под крышей, солнце начинает слепить глаза. Окна огромные, во весь рост. Их совсем недавно мыли и снаружи, и изнутри, но такое ощущение, что пелена на глазах. Оно, это ощущение, уже давно стало постоянным и касается не только окон. Все притупилось – запахи, звуки. Даже предметы на ощупь как неродные.

Первый раз про переезд я услышал от отца года полтора назад. А сейчас все чаще – как ему надоела эта планета, грязная, как помойка, и вонючая, как дискотека, где потные тела трутся друг о друга. Хотя в этом доме, на этом острове все настолько стерильно, что аж противно. Где он находит грязь и вонь? Конечно, улетает куда-то постоянно, иногда на несколько дней и даже недель. «Пытаюсь навести порядок».

Когда отец присылает вместо себя одного из своих клонов, ему кажется, что я этого не замечаю. А я их даже различать научился. Чип каждого из них фонит по-своему. Да, на второго и четвертого были устроены успешные покушения. Но родного сына он мог бы не бояться.

Карапуз, подогнав мне эту фитюльку со своей встроенной программой, сильно рискует, он вообще безбашенный. Если случайно откроется, что он насквозь видит всю секретную документацию «Глобал Трэвел Корпорейшн», он сразу же окажется в каком-нибудь отдаленном уголке этой грязной планеты без права возвращения к маме, хотя ему всего лишь 15, он даже на одиннадцать месяцев младше меня. А может быть просто пропадет без вести. До секретной документации мне нет никакого интереса, и вообще до всего, что связано с моим дорогим отцом, который сильно переменился за последние лет пять.

Карапуз один из тех особенных пацанов, в общении вполне себе обыкновенных, но у которых с рождения мозги устроены по-другому, то есть они соображают гораздо быстрее, чем мы, нормальные. Такое прозвище он получил потому, что до последнего года был ниже всех своих сверстников на полголовы. А сейчас стал вдруг подниматься, как тесто на дрожжах, и вырос, и возмужал… Но прозвище никак не отклеивается.

Он поделился со мной способом выхода в РедНет – через канал трижды защищенной сети ГТК, и при этом он утверждает, что сеансы связи по этому каналу не отслеживаются, если этим специально кто-то не займется. Ну, не безбашенный?

Говорит, пообщайся для разнообразия с кем-нибудь инакомыслящим, а то, говорит, кислый ты какой-то, даже скучно с тобой. А как мне не быть кислым, если вот-вот придется все здесь родное кинуть и лететь неизвестно куда и непонятно зачем?

Адрес в этом РедНете такой длинный, как будто для связи с другой Вселенной, аж вспотел. Осталась последняя строка, 18 символов.

Милые все такие мордашки на экране – конечно, как же может быть по-другому? Светлана. Смелая у нее маечка.

– Привет! Я – Макс.

– Привет! Я – Светлана.

– У тебя сиськи настоящие? – спросил Макс, показав взглядом на предмет его внимания.

– Дурак! – отреагировала Света и потянулась рукой к пульту, чтобы – понятное дело – отключить связь.

Ни одна из знакомых девчонок Макса не посмела бы назвать его таким словом и первой прервать разговор.

– Нет, погоди! Я… не хотел.

Света, презрительно и мило наморщившись, его рассматривала.

– Все мои знакомые пользуются Си-Фейсом… – продолжил Макс.

– Это что?

– Ты не знаешь? Видеоредактор. Настраивает твою внешность.

– Зачем он мне?

– Да, ты права. Тебе ни к чему. Ты похожа на Дженнифер Лоуренс. – Во взгляде Макса теперь читалось такое почти детское восхищение, что Света улыбнулась.

–Ты смешной… За Лоуренс спасибо, она мой кумир.  А какой ты без Си-Фейса?

– Ну, я тоже не пользуюсь. И, стало быть, твой английский – это не переводчик?

– Конечно, нет. А ты хочешь перейти на китайский?

– Нет, пожалуй, – теперь и Макс улыбнулся, – к твоему лицу китайский меньше подходит. Света кивнула:

– К твоему тоже. Ты похож на своего тезку, Макса Пиркиса. Чем занимаешься?

Вопрос застал Макса врасплох. Он учился чему хотел и когда хотел, отец с детства внушил ему, что его будущее обеспечено при любых раскладах.

 – Я… интересуюсь историей, географией. Ну, техникой. Самолетами. А ты?

– Я хочу всерьез заняться сейсмологией. Знаешь, что это?

– Да, догадываюсь. Это должно быть интересно. Пришлешь мне что-нибудь на эту тему?

– Хорошо, а ты мне что-нибудь из того, что интересно тебе. Позвони, я послезавтра вечером свободна. Договорились? Только не задавай больше дурацких вопросов…

Макс кивнул. И покраснел – это с ним случалось не часто.

Он сегодня собирался в спортзал. Его персональный тренер-робот, Боб, легко настраивался для занятий с Максом на любом уровне, хоть чемпиона мира, по теннису, плаванию, боксу, единоборствам… Макс практически ни в одном виде не выходил за рамки способного новичка. Сегодня он решил слегка повысить уровень тренировок.

2

– Привет, мам. Ты что, опять с ним поссорилась?        

– Привет, Макс. Да. Мне все труднее с ним общаться. Когда он начал заниматься своим «Шерханом», он превратился в какого-то сноба. Весь мир стал себе представлять состоящим из своих рабов. Включая и меня.

– Включая и меня.

– Что ты говоришь? Он же всегда тебя любил!

Макс пожал плечами.

– А что такое «Шерхан»? Я один раз слышал это слово, случайно.

– Так и я тоже один раз и случайно. Понятия не имею, видимо, какой-то новый проект. Слушай, мне надо слетать в «Инкубатор». Составь мне компанию, вдвоем веселее.

– А что такое «Инкубатор»? Далеко надо лететь?

– Это такое заведение, не очень, конечно, приятное, но… Это пансионат, что ли. Для суррогатных матерей. А лететь не очень долго, минут двадцать пять, а потом еще на машине полчаса. Ну что, поедешь? Подождешь меня, я только заберу результаты анализов. Какая-то непонятная инфекция.

– А это безопасно? Мы не заразимся?

– Нет, Макс, что ты! Защита там на высшем уровне.

Они ехали на аэродром. Вероника обходилась без водителя, поскольку сама прекрасно водила машину. Она выглядела, казалось, сейчас, на обратном пути, более озабоченной.

– Послушай, мам, а почему там все так выглядит, как будто это тюрьма? Такой высокий забор, проволока колючая, охрана с оружием. Они что, эти матери, преступницы что ли? И еще. Эта надпись на их заборе какая-то странная: «Усэсэрки, чтоб вы скорее сдохли». Это про кого?

Вероника молчала, лихо вписываясь в крутой поворот.

– Понимаешь… Они вынашивают детей для состоятельных мужских семей. Однополых то есть. Причем из собственных искусственно созданных яйцеклеток одного из этих мужчин. По разным причинам эти, с позволения сказать, родители, не афишируют, кто вынашивает их детей, у них это не принято. А высокие стены с колючей проволокой и охрана нужны для того, чтобы эту тайну никто не узнал. Этих матерей можно только пожалеть. Они приходят сюда молодыми от безработицы, от безысходности, их вербуют, обещая после вторых или третьих родов много денег и дальнейшую безбедную жизнь. На самом же деле выхода отсюда нет, не доживая, в большинстве, до сорока лет, они оказываются на внутреннем безымянном кладбище.

– Слушай, мам, я что-то не понимаю. Какие яйцеклетки у мужчин?

– Да в том-то и дело, что эти идиоты от псевдонауки давно уже в своих опытах над человеком перешли все разумные границы. Взять хотя бы клонов твоего отца. Зачем они? Разве это нормально? Хоть бы не афишировал.

Сначала цели всех таких исследований были и благородны, и гуманны. Например, помочь женщине, которая по каким-либо причинам не может иметь детей.

Потом разрешили однополые семьи. В которых дети появлялись путем усыновления или удочерения чужих детей.

Потом человека предложили перестать называть мужчиной или женщиной, и он превратился в «Оно». Многие продолжали думать, что в этом тоже нет ничего опасного. И вот это оно настолько обнаглело, что решило размножать самого себя в одиночку. Проводятся ведь и такие опыты, в которых женщина может оплодотворить себя своим же сперматозоидом… Это пока не поставлено на поток. Хотя, быть может, я просто не все знаю…

Но вот мужчине уже можно заиметь, при желании, свою яйцеклетку. Только вырастить эмбрион мужчине до сих пор негде. Не сомневаюсь, что скоро и тут что-нибудь придумают.

Короче, нет Бога, нет морали. Человеческого в людях становится все меньше.

А слово «усэсэрки» придумали давно те, кто еще помнил такую страну – вернее, часть большой Страны Советов. Украинская Советская Социалистическая республика. Поначалу «Инкубатор» был наполнен только украинками, беженками от войны. Постепенно состав девушек разбавился и негритянками, и испанками, даже англичанками.

Пожелание этим несчастным женщинам сдохнуть – это еще одна отвратительная особенность нашего времени. Абсолютное большинство людей варится в той информации, которая выгодна предержащим власть. То есть одному проценту населения. Виновного во всех бедах остальных 99-ти процентов. Разве эти женщины виноваты в том, что появляются на свет «дети из мужчин»? Что кому-то выгодно оскорблять саму природу человека? Но толпу писак на заборах натравливают на них.

Знаешь, Макс. Там не все так хорошо с этими анализами. Ты не говори отцу, что ездил со мной, ладно?

Майкл Крот, Генеральный управляющий ГТК, остановил жену на пороге ее спальни. Шатен, лет сорока пяти, чуть выше среднего роста, гордо посаженная голова, правильные черты лица. Немного полноват, но это не портило впечатления. Портило другое: взгляд человека, который с трудом заставляет себя тратить на вас свое время…

– Вероника, – он взял ее за запястье, – что там не так с анализами?

– С анализами? Все так…

Майкл снисходительно и очень внимательно смотрел прямо в ее глаза и молчал, не отпуская ее руку.

– Откуда ты знаешь, что что-то не так?

– Ты живешь со мной много лет, и до сих пор не поняла, что я знаю про тебя все? И зачем тебе понадобилось так подробно рассказывать Максу про «Инкубатор»? Про мужские яйцеклетки?

Вероника, приложив вторую руку к губам, теперь уже с ужасом смотрела на мужа.

– Это я тот самый один и единственный процент, который решает, кто и что должен знать. Так что там с анализами?

– Я еще ничего не знаю, реактивы будут готовы только к утру. Неизвестная инфекция, непонятные симптомы. И последствия. Да отпусти! – Вероника попыталась высвободить руку, но тщетно.

– Когда информация появится, немедленно и только мне ты должна ее предоставить. А я решу, что с ней делать дальше. Ты меня поняла?

– Да. Я поняла, – ответила Вероника, разминая онемевшие пальцы.

Наутро они встретились в офисе. Майкл кивком выпроводил своего первого помощника.

– Ну что, дорогая, чем ты меня обрадуешь?

Вероника не верила своим глазам и ушам. Он сам пододвинул ей стул рядом с собой. Устроившись на своем стуле, накрыл ее руку своими двумя ладонями и смотрел чуть ли не влюбленными глазами. Таким приветливым и обходительным она не видела мужа лет десять.

– Это инфекция QR-118, зарегистрирована один раз 8 лет назад, в ЮАР. Тогда заразилось 11 человек, они все в течение десяти дней умерли. Но больше нигде и никогда не проявилась. Работы над вакциной через два месяца остановили из-за прекращения финансирования.

Сейчас инфицированных четыре женщины, они в изоляторе. Их состояние стабилизировали, у двух, самых молодых, налицо даже некоторое улучшение. Но беременности, скорее всего, придется прерывать. Насколько затронуты внутренние органы и плод, сказать трудно…

– Спасибо, дорогая. Я услышал то, что хотел. Заниматься этим тебе больше не нужно. Все отдай Джону – анализы, реактивы, что там еще. Вообще все. Да, и скажи Максу, что в «Инкубаторе» все в полном порядке, все здоровы, чтобы он не переживал.

– Ты хочешь, чтобы я обманывала сына?

Ладони Майкла непроизвольно напряглись, а взгляд стал жестким. Он молча смотрел на жену.

– Хорошо, я поняла.

– Вот и умница!

Вероника вышла, Крот нажал на квадратик селектора – сенсорной панели, встроенной в стол.

– Джон, зайди. – Помощник появился через несколько секунд, сел за стол в ярде от шефа и внимательно смотрел на него. Крот молчал пару минут, постукивая пальцами по столу.

– Ты помнишь, где ты работал 8 лет назад, Джон? И я помню. В маленькой африканской лаборатории. Ты там опыты проводил. Не всегда удачные. А один опыт оказался совсем неудачным, помнишь? А кто тебя оттуда вытащил, ты помнишь?

– Да, шеф. – Худощавое лицо Джона стало постепенно, в процессе разговора, почти таким же белым, как и его волосы.

– А как могло получиться, что Вероника знает в подробностях про те твои неудачные опыты? Название инфекции, сколько померло, почему не сделали вакцину… Я уже не говорю про то, что эта инфекция опять просочилась сама, без нашей помощи.

– Шеф, я понятия не имею… В «Инкубатор» я взял из той лаборатории двух сотрудников, но я в них уверен… Был уверен.

Майкл сверлил Джона взглядом, не пытаясь скрыть своего крайнего недовольства.

– Ты знаешь, где в «Инкубаторе» изолятор?

– Конечно. В восточной части, ближе к лесу.

– Прекрасно. Хоть в этом повезло. Там должен случиться пожар, лесной пожар. Компьютеры, файлы. Персонал, все кто в курсе про инфекцию, включая твоих африканских друзей. Мне не нужно объяснять, насколько это для тебя важно? Второй раз я тебя выгораживать не стану, ответишь по двум эпизодам.

(Пока оценок нет)

Загрузка…