Страна : Израиль
Пишу поэзию и прозу; автор 4 романов и 3 поэтических книг. Лауреат фестиваля “Открытая Евразия” в категории “Проза” в 2018 году; финалист поэтических фестивалей “Арфа Давида”, Израиль и “Эмигрантская лира”, Бельгия
Country : Israel
Alla Kretchmer (pen name Alona Kitta) born in Russia, studied medicine in Saint Petersburg. As of 1996 Alla resides in Israel and works as a medical doctor. Alla writes and released many poems online and published two poem books. She is also the author of some novels, such as: «Camden’s story», «The continues exhibition», «The Russian fracture». Alla takes part in many poem contests and is a winner of the International «WSM» contest.
Отрывок из исторического романа “Зарево”
Глава 24
Сентябрь 1914 года
– …Ну я-то ладно, но ты-то, Петруша, год уже отучился, так хотел стать инженером- путейцем. Неужели в семье не нашлось никого для призыва? Да и сам Иван Михайлович мог бы. Война ведь, один Бог знает, как долго она затянется? А вернешься, – уже все забыл, придется снова на первый курс.
– Но ты-то не плачешь оттого, что тебя призвали. Оставь, Матюша, отец уже не подходит по возрасту, брат еще ребенок, а война не затянется, не беспокойся. И учебу я не брошу, а сразу же восстановлюсь после войны. Правда, возможно, придется вспомнить позабытое, но это уже детали.
Петр Силин и Матвей Волунов вместе с другими призывниками в действующую армию переодевались в солдатскую одежду на призывном пункте в Бакаче. Новенькая форма топорщилась на них, не разношенные сапоги блестели, но казались грубыми.
Петр и Матвей посмотрели друг на друга и расхохотались.
– Чертяка, на кого ты похож? – заливался Матвей, держась за живот. – Храбрый воин Аника.
– А ты-то? Матюша-генерал! – отвечал Петр.
– Может, и дослужусь, Бог даст, – посерьезнел Матвей.
Привлеченные веселой возней, подошли деревенские ребята во главе с Сашкой – их призвали вместе с Петром и Матюшей.
– Это не портупея, это ремень. И подсумок.
Парни заговорили одновременно, показывая друг другу сапоги, рубахи и вещевые мешки из плотной парусины.
– А нитки зачем? – спросил призывник Сашка Бочаров, красивый стройный хлопчик, дальний родственник Матвея. – У нас дома мать и сестры шитьем занимались, а мне невдомек даже, как вдеть нитку в иголку. Смотри, какое ушко маленькое да узкое.
– У меня тоже и мама, и сестры, но я умею и пуговицу пришить, если надо, – вставил Петр. – Как же ты будешь служить без мамы и сестер? Кто пришьет пуговицу бедному Сашке?
И снова смех, привлекший в раздевалку подпрапорщика.
– Строиться! – крикнул он, и призывники засуетились, а те, кто не успел натянуть на себя форму, лихорадочно застегивали пуговицы.
С шумом, гамом, топаньем и хлопаньем дверцами тумбочек и шкафчиков, наконец, построились. Петр стоял в конце ряда – ну что поделать, если ростом он не вышел, ниже него был только Матюша. Первыми стояли Гриша Амелин и его извечный соперник Сашка Бочаров, равные по росту и по силе. Услыхав слова команды, они поспешили оттолкнуть друг друга, но Гриша оказался ловчее, оттеснив Сашку на второе место. И теперь Бочаров исподтишка толкал противника, пока его маневры не обнаружил подпрапорщик.
– Отставить! – рявкнул он и так посмотрел на обоих, что они поспешно вытянулись во фрунт.
Воцарилась тишина. Только поскрипывали сапоги самого подпрапорщика, пока он прохаживался, проверяя выправку новобранцев. В общем-то, ребята подобрались крепкие, здоровые. Оно и видно – крестьянские дети, привыкшие к любой погоде, ведь на селе трудятся и в зной, и в холод – трудится вся семья, и даже детям не делают скидку на возраст, а находят работу по силам.
Подпрапорщик, носивший фамилию Остапенко, незаметно вздохнул, припомнив детство, батькин хутор на Полтавщине, сено в бесконечных валках, стрижку овец и работу на пасеке, это он любил больше всего.
– Да, бачу я, далековато вам, хлопцы, до настоящей военной выправки. Ничего, поучитесь трохи, стрелять научитесь, и на фронт, – рассуждал Остапенко.
В эту минуту он ничем не напоминал строгого командира, способного наказывать и миловать, а был похож на селянина, на которого по ошибке напялили военную одежду.
– Мы на фронт не успеем, война, гляди, кончится, – встрял в разговор Сашка Бочаров. – На нашу долю не достанется боев.
– Выучат, и домой отправят. А дома с кем воевать, если пока неженаты? – подхватил Гриша Амелин.
Все загоготали, и подпрапорщик снова прикрикнул:
– Разговорчики в строю! А ну все замолчали!
Все притихли, и Остапенко приказал выйти на площадку строем по двое.
– Боев для них не хватит, – проворчал он. – Были б солдатики и пушки, а бои найдутся.
Он глубоко вздохнул.
Когда это началось? Неужели с выстрелом Гаврилы Принципа? Неужели это он, девятнадцатилетний мальчишка, боснийский серб, входивший в организацию «Млада Босна», вверг Европу в кровавую мясорубку? Пресловутая организация, провозгласившая своей целью борьбу за объединение всех южных славян в единое государство – Великую Сербию, была создана по образцу ближних соседей – итальянцев, где много лет действовала в подполье революционная «Молодая Италия».
А, может быть, раньше, когда лоскутная империя, дряхлеющая Австро -Венгрия, аннексировала Боснию и Герцеговину в 1908 году, спровоцировав так называемый Боснийский кризис и вызвав шквал недовольства в славянском мире? Нетрудно догадаться, что империя стремилась к величию, а земли Боснии и Герцеговины были что-то вроде новеньких орденов на потертом мундире.
Величие, опять величие…
А Германия разве не болела манией величия? Гегемония в Европе – вещь хорошая, однако за нее еще нужно побороться, и бороться на равных. Но в короткое время соседи указали немцам их место: опоздавшему – кости. Мир уже поделен, заморские рынки заняты, и пусть Германия утрется.
Возможно, простые немцы и утерлись бы, но молодой германский капитал так не считал: раздались голоса о нехватке жизненного пространства, а наиболее горячие головы уже рассуждали о возможном дефиците продовольствия.
Цветущие поля Франции служили приманкой: сумели же вернуть Эльзас и Лотарингию, так почему бы не позаимствовать и остальное? Придется поставить на место и Англию, и никакие союзы, никакие Антанты им не помогут. Надо только найти предлог для блицкрига, и великая Германия поглотит и Францию, и кукольные страны типа Бельгии и Люксембурга, а потом…
От дальнейших мыслей о вероятном развитии событий кружились головы, и немцы всерьез начинали верить в свою исключительность и величие.
Величие, величие, опять величие…
А как же Россия, великая по территории и количеству населения? Европа казалась прихожей, примыкающей к огромному залу российской Евразии – так нужно ли громадной стране доказывать свое величие европейским карликам?
Ох, не к добру самая большая на карте страна возжелала Константинополь. И Босфор. И Дарданеллы. А почему бы не оттяпать у слабеющей Османской империи? И тоже кружились головы от возможности перспектив. А победы в войне прибавят еще величия, потом еще…
Казалось, войну 1914 года вызвала повальная эпидемия величия в Европе.
Патриотический подъем, царивший в России в 1914 году, сменился унылым ожиданием худшего. Так, позабыв о летнем тепле, в осенние холода ожидают морозов. Вопреки прогнозам, война затянулась. Сказалось то, что страна вступила в нее, не успев закончить перевооружение – как обычно, понадеялись на русский авось. А головокружение от возможности войти победителями в Константинополь прекратилось после первых похоронок.
Отгорел август, потянулась сырая ненастная осень. Петр Силин и его земляки сражались в Галиции на Львовском направлении.
Всего две недели прошло после призыва, а они уже считались обстрелянными. После взятия Львова и Галича их разделили: Петр Силин, как закончивший первый курс Университета путей сообщения был оставлен при штабе.
– Будешь вестовым нашего пехотного полка, – радостно сообщил приказ подпрапорщик Остапенко. – Офицеры шукали самого грамотного хлопчика, то бишь солдатика, вот я и указал на тебя, Петро. Мне гутарили, что ты книжки читаешь, вот я и…
Он замолчал, предвкушая благодарность, но Петр покачал головой.
– Мне бы остаться с земляками, – начал он, однако Остапенко перебил его.
– Как стоишь перед начальством, рядовой Силин? На гауптвахту захотел? – рявкнул он и тут же, понизив голос, добавил, – тут армия, Петя – ты свои «хочу -не хочу» дома оставь. Дисциплина, понимать надо. Собирай хабар, поедем в штаб – там теперь служить будешь.
Петр повиновался, и вскоре они с Остапенко уже ехали в телеге в село возле Золочева, где находился штаб пехотного полка. Подпрапорщик торопился и торопил Петра, поэтому он не успел попрощаться с ребятами
– Будут думать и гадать, куда я делся, еще родителям напишут, – проворчал он, но Остапенко, правивший конем, не обратил на его ворчание никакого внимания.
– Ты глянь, красота-то какая! – сказал он, кивая в сторону видневшихся вдали гор.
Петр невольно залюбовался и широколиственным лесом, уже наполовину желтым; и квадратиками полей, и громадой замка на возвышении, и раскинувшимся на берегу реки селом.
– В наших краях в сентябре уже прохладно. – заметил он. – А тут даже ночью тепло.
– Ночью тепло, ежели маешь, с кем греться, – хохотнул подпрапорщик – Но тебе, Петро, надо не о том думать. Интересно, к кому тебя прикрепят – ежели к Аристарху, то пиши пропало, нудный мужик, дюже требовательный. А ежели к Карлуше, то повезло.
– Что за Карлуша? – рассеянно спросил Петр.
Остапенко, не выпуская вожжи из рук, кашлянул:
– Ох ты, восподи, лихоманка затесалась. Карлуша -то? Иван Карлыч его зовут. Добрый мужик, хоть и немец.
– Немец? – насторожился его собеседник.
– Да, из прибалтийских. Да ты не журыся, сказано -добрый мужик. Бергер его фамилия. Вона Аристарх – русак полный, вроде и манеры, и воспитание дворянское, а ежели по-простому: мягко стелет, жестко спать. Ни с одним денщиком не может ужиться, все на фронт просятся. Доводит их придирками. Может и тебя…
– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал про себя Петр.