Страна : Казахстан
Вырос в детдоме, имею инвалидность. Закончил в 2004 году академию искусст вимени Т Жургенева. Специальность Режиссер документального кино. Увлекаюсь спортом, разрабатываю собственную методику для Людей с особыми потребностями. Являюсь режиссером, сценаристом и продюсером социальных фильмов — Быть или не быть? Девушка и море. Уникальность фильмов в том, что большинство ролей исполнили непрофессиональные актеры ученики реабилитационного центра АРДИ. Проекты делаю в творческом тандеме со своим Другом, казахстанским кинематографистом Мухамедом Мамырбековым. Сейчас работаем над новым кино проектом , рабоче название «Мама-Я живая!». Параллельно работаем над кинопроектами посвященные детдомам и детдомовцам. Кроме того я собираю материалы для книги про детдом.
Country : Kazakhstan
He grew up in an orphanage, I have a disability. In 2004 graduated from the Academy of Art of the name of T Zhurgenev. Specialty Director of documentary films. I am fond of sports, I develop my own methodology for people with special needs. I am a director, screenwriter and producer of social films — To be or not to be? The girl and the sea. The uniqueness of the films is that most of the roles were performed by non-professional actors, students of the ARDI rehabilitation center.
I do projects in a creative tandem with my Friend, Kazakhstani cinematographer Mukhamed Mamyrbekov. Now we are working on a new cinema project, the working title is “Mama-I’m Alive!”. At the same time we are working on film projects dedicated to children’s homes and children’s homes. In addition, I collect materials for a book about the orphanage.
Отрывок из повести «Исходная позиция »
— Вы что это, скоты такие непонятливые? Я вам что сказала? Гасить свет и спать. А, вам не спится? Ну, тогда подъем и в темпе, не вынуждайте меня терять терпение.
Со всех сторон слышен скрип кроватей, мы вскакиваем и в проходе между кроватями выстраиваемся в шеренгу. Возле нас прохаживается женщина со скалкой в руках.
Мы находимся в одном из детских учреждений. Это не спецшкола и не детприемник, а обычный детдом для совершенно обычных детей. Действие разворачивается в спальне для отряда № 8. Я думаю, что читатель легко догадался о профессии женщины, реплики которой мы слышим в самом начале нашего повествования. Да, вы совершенно правы, она – воспитатель. И именно ей дано это исключительное право лелеять нас, а так же охранять наш детский сон. Она ведь – воспитатель ночной смены.
А что собственно произошло? Уложив своих ненаглядных чад, она мирно прохаживалась по коридору. И тут… боже мой – это же ужас, что за кощунство в отношении тщательно установленного распорядка?! В приоткрытую дверь в наши «покои» она замечает свет, слышит голоса и что хуже всего – веселый смех. Скажите на милость, можно ли допустить такое безобразие? По этим, как видите, сугубо не личным интересам наша обожаемая «мамочка» решила нас навестить.
И так, она прохаживалась, держа в руках скакалку. Как же она выглядит (я не скакалку имею в виду)? Если вы думаете, что она стара и безобразна, что у нее хищническое выражение лица, то ошибаетесь, друзья! Напротив, она молода, роста выше среднего, лицо достойно кисти великого Леонардо. И если вам кажется, что я льщу по поводу внешности вышеописанной особы, то самую малость. Какой ребенок не считает свою маму самой красивой на свете? А что же представляем из себя мы? Да в сущности ничего особенного. Все мы в одних трусиках, головы наши тщательно выбриты, в глазах страх и в тоже время протест. Но он скрыт, и достаточно глубоко.
— Итак, твари вам не спится? У меня дома свои дети, а я должна с вами дебилами возиться?
«Тварь» и прочее – это у нее ласкательное обращение к нам. Ведь все же мамы дают своим детям прозвища. Ну, «котик» там, например, или «зайчик», даже «рыбонька». А мы чем хуже?
Так она не только воспитатель, но и как бы наша мама, естественно, что в ее лексиконе нашлось местечко для наших прозвищ: скоты, твари, свиньи, ослы. Ведь зайчик, рыбонька и котик – это тоже твари. И потом, я лично ничего не имею против свиньи или, например осла. А скажите, какая мама не лупит своего ребенка? Ну, хоть иногда или слегка. А значит и мы не исключение, и нас сейчас же ждет порка.
Видимо, устав прохаживаться, она останавливается, окидывает нас своим заботливым взглядом. Скалка взлетает вверх и с визгом опускается на чьи-то плечи. Раздается вопль, удар же скалки обрушивается на другие плечи. И вот удары все быстрее и быстрее, воздух наполняется свистом. Вокруг плач, крики, голоса:
— Простите, мы больше не будем, простите пожалуйста… (интересно, а что не будем, быть детьми, что ли?). Нас бьют минут десять. Вы вполне резонно можете спросить, она ведь одна, почему, мол, не сопротивлялись? Сразу объясню, некоторые из нас даже в отдельности могли с ней справиться. Но мы были бесправны, изолированы от внешнего мира, в случае чего нас могли раскидать по другим дет.учреждениям необъятного Союза Социалистических Республик. И даже за решетки могли спокойно отправить И отправляли. А что могло для нас быть хуже? Ну вот, наша любимая «мамочка» устает, присаживается на кровать. Отдышавшись, она обращается к нам:
-Ну, мои дорогие, что надо сказать?
Раздаются едва слышные голоса: «Спасибо за науку». Мы стоим, руки наши держатся за те самые места, которые удостоились чести пострадать за науку. Места те в кроваво-фиолетовых полосах. И тут опять ее голос:
— Я спросила у вас «что надо сказать?».
Мы уже в один голос дружно так чеканим: «Спасибо за науку». Кажется, она довольна.
— А теперь, все марш по кроватям, и чтоб ни одного писку, иначе зашибу.
Когда мы улеглись, она собралась уходить, но в дверях остановилась:
-Вы мне еще что-то забыли сказать.
И тут же в ответ наше дружное: «Спокойной ночи, товарищ воспитатель». Она выходит, погасив свет и прикрыв за собой дверь.
Я лежу в тишине и вдруг слышу чей-то голос: «Я ее когда нибудь убью, пацаны!».
Я ему в ответ, шепотом: «Да ладно тебе, Хабар. Это все уже не важно. Пусть живет, скоро мы будем на свободе. А вот тем, кто в следующем году приходит в первый отряд, я не завидую». Отряды у нас соответствуют школьным классам: 1 отряд – 1 класс, 2 отряд – 2 класс и т. д.
-Неужели для нас все это закончится, не могу поверить? Как здорово, — продолжает Хабар. Хабар – мой лучший друг, о нем я расскажу позже.
— Да, это очень здорово, — подхватывает Карим Каирбеков. Он у нас пацан с головой, отличник, когда просишь что нибудь списать, никогда не отказывает. У него погоняло «Один», за то, что часто на него находит что-то, и он замыкается в себе и о чем-то все время думает, думает. Ну, в самом деле, у него никого нет, в детдом его подбросили, когда мы были еще в детмалютке.
— Это конечно здорово, — повторяет он. – Но сказать честно, ребята, я боюсь, мне очень страшно. Представьте, ведь нас ждет огромный, чужой мир, как он нас встретит? Кому мы там нужны?
— Да не шугайся ты так, взамен мы будем на воле, не будет этих четырех унылых стен и серых заборов. Это свобода!
А людьми стать в этом жестоком мире мы обязаны, на зло всем маменькиным сыночкам и этим беспредельщикам взрослым — парирует Петька Понаморев (погоняло – «Пономарь»). К нам его привезли из Саркандского детдома два года назад. Помню, у него были полугнилые пальцы на ногах от грибка, к которым мы добавили волдыри и ожоги. Как новенькому в виде прописки мы делали ему ночью «велосипед» и перестарались. А может, Пономарь спал так крепко?
— Страшнее всего то, что мы расстанемся. Да, мы часто ссорились, а как мы дрались между собой, враги так не дерутся. Сколько незаслуженных оскорблений и обид? Я хочу забыть все плохое и извиниться перед всеми, — слова эти принадлежат Гришке Родкину. У него кликуха «Мартышка». Нет, он не похож на обезьяну, Гришка у нас симпатичный, просто его имя хорошо рифмуется с приобретенным погонялом.
— На меня, братва, тоже не в обидку, я от чистого сердца извиняюсь за свои косяки, — присоединяется Федька Каражаков. Он у нас «ценный фрукт» единственный на весь детдом хакас.
А самый большой грех у меня, да и у всех нас перед Саньком Миллером. Да, я знаю как мы беспредельничали над ним. Он у нас как вы уже догадались –немец. Был он маленьким, хиленьким, с писклявым голосочком, его воспитатели, руководство не очень-то жаловали, а наше отношение к нему было прямо таки зверским. Как только мы его не обзывали. Фашист, Гитлер, фриц, гестаповец – вот далеко не полный перечень. Мы били его, редко по делу, чаще просто так, чтобы получить удовольствие. Если есть что-то вроде бога, пусть простит он наши грешные детские души. У нас в детдоме была игра СНВД (солдат на весь день) или как по другому ее называли «Холоп». Заключалась она в том, чтобы, проснувшись, первым подойти к тому с кем играешь и крикнуть: «СНВД».
Проигравший (т.е. не успевший крикнуть) обязан был до следующего утра выполнять все приказы выигравшего: мыть полы, чистить картошку, украсть что-нибудь со столовой. На Миллера условия игры не распространялись. Успел крикнуть, не успел, он был вечный СНВД или «холоп».
Саня лежал на кровати и плакал, т. е. скулил как собака, впервые в жизни никого не боясь и не стесняясь. Он то и дело сквозь всхлипы сопя, бормотал:
— Пацаны, неужели я дожил до того дня, что перестал быть изгоем, вы ведь примете меня в свой круг? Не извиняйтесь, я не держу ни на кого зла, и давно всех простил. Единственно, что я хочу спросить, мы ведь будем встречаться, там, на воле, не так ли?
— Мы будем встречаться, обязательно будем, — уверенно заявил Хабар.
— Знаете что, пацаны, — раздался голос Толика Бухана. – Я слышал, что через каждые пять лет будут проводить встречи выпускников нашего детдома. Значит, встретимся в 1986 г. будут выпускники начиная с 1941 г. В 41 наш детдом был сформирован. Прикиньте, это же целая эпоха.
(10 оценок, среднее: 3,50 из 5)
Загрузка...