Nazira Djuman

Страна: Кыргызстан

Ум пытлив, своеобразен, оригинален в решениях, не скучен и не искушён. Пишу, снимаю, снова пишу. Писать для меня, как дышать. Творчество для меня это процесс создания вероятностей и возможностей для роста и развития.

Сountry: Kyrgyzstan

 

 

 


Философский роман “Последнее кочевье пилигрима”

 

62° 17′ с. ш., 147° 43′ в. д.. В двухстах семидесяти километрах к северо-западу от Магадана, рядом с пустеющим посёлком Усть-Омчуг, бывшим некогда территорией Теньлага в составе ГУЛАГа.

Авдотья Карпова открыла счёт восьмому десятку. Бо́льшую часть жизни провела она на этой суровой сибирской земле не по своей воле, а по стечению обстоятельств, приведших её в эти неприветливые, обдуваемые ветрами Охотского моря и таёжными метелями северные земли. В сорок восьмом, работая на складе одной из саратовских фабрик, умыкнула молодая женщина две банки сгущёнки и с позором была поймана на проходной. На суде обвинили Авдотью в краже и расхищении государственного добра и осудили на десять лет. По этапу пошла Авдотья и оказалась здесь, в одном из лагерей Бутугычага, а точнее в «Вакханке». Остался в Саратове сын её Иван, в то время ему неполные три года было. После войны Авдотья стала жить с пришедшим с поля боя безногим Ильёй Мироновым, да не выдержало его сердце, старые раны дали о себе знать, и Илья умер через год, оставив Авдотью и малого Ванюшку сирыми. Ивана после ареста и высылки Авдотьи определили в детский дом.

Внутри груди всё сжималось и при кашле вызывало жгучую боль. Авдотья, хрипло дыша, скинула одеяло. Хотелось пить. За окном проступало серое утро. Навалившийся вечером туман рассеивался холодным ветром. Женщина посмотрела на часы. Половина десятого. Сегодня она что-то поздно проснулась.

— Альсин! Альсин! Кха-кха… — тяжёлый кашель подступил к горлу. Она повернулась на бок и, уткнувшись в подушку, попыталась заглушить боль.

Альсин торопясь вбежал в комнату. Он приподнял подушку и помог жене облокотиться.

— Что, Авдотьюшка, звала меня?

Та, продолжая кашлять, показала рукой в сторону. Альсин, быстро сообразив, принёс ей молока, стоявшего в небольшой крынке. Только отпив немного, Авдотья успокоилась. Она прижимала руку к груди, к тому месту, откуда её тело пронизывало болью.

— Не можется мне, Алик, худо мне совсем, не даёт дышать, душит меня окаянный… Помру скоро…

— Что ты, Авдотьюшка! Не говори так! Как же я? Как же ты меня одного оставишь? — Альсин погладил жену по голове. — Да ты взмокла, давай сменю рубашку-то…

Авдотья махнула рукой:

— Меняй не меняй, всё одно помирать. Чахотка у меня, Алик.

— Что ты, голубушка, вылечим мы тебя, вон давеча и фельдшер сказал, что лечить надо. — У Альсина защемило что-то под лопаткой. — Вылечишься, и мы ещё с тобой ого-го как будем жить.

Женщина посмотрела на сидящего рядом с ней мужа и, закрыв глаза, тяжело выдохнула:

— Нет, не будет ого-го. Кончилось моё время. Знаю я. Сон видела. Вот прямо как сейчас наяву тебя вижу, так и сон видела. Помру я. Только ты, Алик, пообещай мне одно… — она замолчала и посмотрела на мужа. — Похорони меня на Шайтане. Душа моя там так и осталась.

— Что ты, Авдотьюшка, такое говоришь? Не можно такое говорить! Не можно! Ты жить должна! — Альсин беззвучно заплакал, он уткнулся в некогда сильную грудь Авдотьи. Горячие слёзы его потекли по глубоким морщинам и утонули в такой же морщинистой коже женщины.

Авдотья вздохнула. Она по-своему любила этого раскосого манси, напоминающего ей одного из её любимых героев Киплинга. Его книжку ей подарил покойный муж Илья при знакомстве. И как удивлялась Авдотья, читая невероятную историю дикого человека… Случай свёл её с Альсином — её Маугли, которого она долгие пять месяцев выхаживала, пока тот окончательно не поправился…

…Из лагеря она освободилась ещё в пятьдесят третьем, да так и осталась здесь, понимая, что никто её в Саратове не ждёт. Находясь в заключении, она работала на обогатительной фабрике, названной с особым цинизмом «Кармен». После смерти Сталина её, как и сотни других женщин, отпустили. Но Авдотья осталась и поселилась неподалёку, рядом с речкой… Когда она была в лесу и услышала слабый стон, без раздумий бросилась к поваленному дереву. Увидев полузамёрзшего Альсина, стала копать снизу. Через час она стащила тело Альсина в прорытую ложбинку и так вытащила его наружу. Альсин оказался нетяжёлым, его худое, если не сказать тощее тело Авдотья взвалила на себя и тащила до самого дома. Альсин очнулся на вторые сутки и с удивлением обнаружил над собой бревенчатый настил крыши вместо тюремного потолка. Он обвёл глазами комнату и удивился ещё больше, увидев сидящую у стола женщину. Она заметила, что Альсин пришёл в себя, подошла, потрогала его лоб:

— Слава Богу, жар спал. Как звать тебя?

— Альсин. Моя не можно. Надо лагерь. Шнурапет бить будет, лагерь надо! — Сорнин попытался подняться, но снова упал навзничь от резанувшей боли.

— Лежи, лежи. Лагерь твой никуда не убежит. Ты кто? Якут? Чукча?

— Манси моя.

— Не слыхала про таких, не знаю, да оно и не важно. Как здесь-то очутился?

— Рубил дерево, потом упал… — начал было Альсин, но Авдотья его поправила:

— Как в лагерь, спрашиваю, попал?

— Лагерь? Охотник моя, соболь бил, лису, лесного человека… Потом начальник пришёл, сказал: «Бандит…» — вздохнул раненый.

— Бедолага, значит, за браконьерство упекли… Ну, ну, будет… — Авдотья продолжала разговор уже сама с собой.

Из того, что она говорила, Альсин понял лишь, что скоро этим извергам придёт конец.

Через месяц Альсин начал вставать и однажды, опираясь на Авдотью, вышел на пригорок. Идти было тяжело, но Авдотья заставляла его делать эти трудные шаги. Они так стояли долго. Вдруг раздались взрывы. Они переглянулись. Авдотья заторопилась в избу. Она уложила Альсина и наказала носа не высовывать. Сама же направилась в сторону сопок. Вернулась уже в темноте. Сев у порога, заплакала:

— Дождалась! Нет больше лагеря! Слышишь, Альсин?! Взорвали его к чёртовой матери! Дождалась! — Авдотья плакала от счастья. Простая работница, заключённая, не осознавала всей важности момента для истории целой державы, но чутьём понимала, что это перелом в сознании людей.

— Теперь ты свободен!

Альсин быстро шёл на поправку. Авдотья расставляла в лесе силки, ловила птиц, иногда и зайчатиной баловала. Однажды, сходив до посёлка, привела на привязи козу. Теперь и молоко было в доме постоянно. К весне Альсин совсем поправился, он загорел. Жилистый и выносливый, он уходил спозаранку в лес и возвращался через пару дней, неся на плече охотничий трофей. Авдотья в Усть-Омчуге выменивала мясо на другие продукты и возвращалась. Она не пускала Альсина, боялась, что чужака могут обидеть и избить, а того гляди и убить. Ни разу Альсин не говорил с Авдотьей о любви, о семье, просто однажды она пришла к нему ночью. Так и стали жить. Немногословный, покладистый Альсин и молчаливая и скупая на ласку Авдотья походили друг на друга. Вскоре они стали вдвоём ходить в посёлок. Люди сначала с удивлением смотрели на странную пару, но потом привыкли и уже здоровались при встрече. В первое время он хотел было уйти, но вскоре поймал себя на мысли, что не может так с ней поступить, нечестно будет. Привык Альсин к своей Авдотье, а потом и вовсе полюбил за честность и смелость. Так и остался.

***

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (6 оценок, среднее: 3,17 из 5)

Загрузка...