Страна: Россия
Небыков Алексей Александрович – русский писатель, юрист.
Родился на острове Сахалин. Живёт и работает в Москве. Окончил Московский Государственный Юридический Университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА), является слушателем ВЛК Литературного Института имени А.М. Горького (семинары прозы Воронцова Андрея Венедиктовича и Попова Евгения Анатольевича). Литературное творчество совмещает с предпринимательской деятельностью в области юриспруденции.
Публикуется в сборнике рассказов ЛИТО «Точки» при Совете по прозе Союза писателей России и других литературных альманахах и изданиях. Участник радиопрограммы «Театр у микрофона» Фонда «Русский мир».
В 2018 году достиг следующих творческих успехов:
– cценарий анимационного фильма Небыкова Алексея по мотивам рассказа Фазиля Искандера был номинирован на соискание одноимённой премии;
– вышел в полуфинал литературного конкурса пятого Международного литературного форума «Славянская лира – 2018» ;
– рассказы Алексея опубликованы в Cобрании сочинений авторов XXI века от бренда «Фонд развития литературы им. А.М. Горького» (Русский литературный центр) .
Country: Russia
Nebykov Alexei Alexandrovich – russian writer, lawyer.
Was born on Sakhalin island, Russia. Lives and works in Moscow. Graduated from the Moscow State Law Academy by the name of O.E. Kutafin. Attends the Higher Literary Courses in the Literary Institute by the name of A.M. Gorkii.
His literary works are published in different literary magazines, journals and almanacs. He participates in various literary radio programs.
In 2018, he achieved the following creative successes in literature:
– his script was nominated for an award by the name of F. Iskander ;
– he entered the semifinal of the international literary contest «Slavianskaia Lira – 2018» ;
– his stories are published in the Collection of works of authors of the 21st century from the brand of «Literature development Fund by the name of A.M. Gorkii».
Рассказ “Ждана”
(отрывок)
Но бывает так, что постучится запоздалый
путник и, пригретый, забывает, что
он пришел на минуту,
и остается навсегда.
Сергей Есенин, «Яр».
– Все мы затворимся здесь, мама, все скроемся в непробудной тишине. Одиноко и пусто тут у тебя. Впрочем, как и у меня дома. И ты боле не шамкаешь уже под моими окнами, не слышу по ночам хряста падающих тебе под ноги сучьев, – обращалась к покосившемуся кресту Ждана, раскосмаченная коса её выбивалась из-под платка, хрупкий стан кутался от холода в ватнике, мрачная юбка доставала до самой земли.
Кладбище, мёртвый сон вокруг, однообразные унылые могилы, ни щебетанья птиц, ни огня, ни света, одни обломки жизни. Но что-то тянуло, раз за разом, Ждану сюда, словно тепла в этой промёрзшей земле было для неё больше, чем в её деревне.
Солнце скрывалось за лесом, с вечера падал снег. Ровно, неспешно он покрывал всё кругом холодной своей свежестью. Внезапно засвистел ветер. Он зашуршал, заговорил о чём-то, обжог Ждане лицо, ободрал руки. Наклонённые чёрные сосны беспокойно зашумели, кресты, качаясь, затрещали. Покров тишины вдруг наполнился хрипами и шорохами. Тревожно стало Ждане, неспокойно. Засобиралась она домой, простилась с матерью и отправилась в дорогу. У околицы погоста набежала на ссохшуюся сдохлую кобылу, испугалась, как в первый раз, и ещё пуще прежнего зачастила к дому.
Подбегая к родной калитке, увидела, что защёлка отброшена, значит, кто-то пришёл, кто-то чужой или, наоборот, близкий. Разросшийся во дворе многолетний граб заголосил ветвями на ветру, встречая хозяйку, точно предупреждая её о людском присутствии. Сердце её затропыхалось, дыханье застыло, глаза тыкались по задворкам в поисках человека или хотя бы его тени. Внезапный вой испуганной совы эхом разрезал воздух. Ждана оглянулась в сторону леса, а, вновь обратив свой взор на крыльцо, увидела в пролёте двери незнакомца.
Он стоял под навесом на уступе дома и с интересом разглядывал её. В расстёгнутой заячьей шубе с просторными рукавами, в вязаной шерстяной рубахе без застежек, в широких штанах, заправленных в голенище, с ружьём за спиной, ладный в плечах и в росте, он так напоминал ей отца, и что-то давно забытое затеплилось у неё внутри.
– Какая славная ты, смазливая.Глаза – искрой, брови – вербой, а губы, поди, вязки точно мёд, – обратился он к Ждане, снимая шапку и спускаясь с крыльца.
– Ёрник ты, как я погляжу! – отвечала она ему, и по щекам её полыхнул румянец. – Зачем косу отцовскую с места двинул!
– Не брал я её, сама со стены ухнулась, дюже плотно дверь за собой затворил! – и незнакомец виновато приставил к стене рядом с входом старый серп на коротком древке. – Давно брожу по лесу, никак не могу в утишье остановиться, вот набрел, наконец, на деревню твою, да нет никого в ней, где поселяне-то?
– Давно все ушли, да сгинули! Бают, что бесталанные мы, али с глазу дурного, али после осуда злого, – и, пристально посмотрев на парня, будто что-то почуяв, добавила, – и ты уйдешь.
– Самдели! А покусакать что-то у тебя есть, красавица?
– Было бы, что кусакать, сама бы не отчуралась, второй день ничего путного не жевала.
– Ну, небось, я тебя прижалею, мы с тобой теперь куропаток зажарим, сей раз ощипаю, выпотрошу, растагарю очаг, и буде нам тепло и сытно! – и он, заулыбавшись, пошёл в дом, шумя на ходу и распоряжаясь точно хозяин.
В доме запахло березняком, трескучий огонь засопел в печке, Ждана затеплила гасницу, расстелила скатерть и поставила самовар. Аромат древесины смешался с благоуханием тлеющих смоляных шишек и расплылся по хате, навевая давно забытые воспоминания о полном доме, заботе и мужском участии.
Ждана ела падко в полной тишине, не роняя ни взгляда, ни слова. Незнакомец с умилением смотрел на неё, разгребая что-то за пазухой своей шубы, выглядел что-то понравившееся ему, сунул в карман и, подойдя к столу, сел рядом.
– Ну, выбирай, – и он рассыпал перед ней ладони, а на них ленты разноцветные, одна румянее другой.
Ждана несмело взяла жёлтую и спрятала у себя в руке, незнакомец положил на стол рядом с ней ещё красную и синюю, остальные убрал и, подмигнув ей, принялся неспешно есть.
– Спасибо тебе за гостинцы, путник, а сам-то откуда такой?
– Да я уж теперь и всю память заспал, давно маюсь по свету, долю свою ищу, износилась и душа, и тело. Кем только в миру не оборачивался: и охотником, и старателем, и бродягой. Да всё как-то мимо шло, и нет боле воли скитаться.Обещался вернуться тем, кого покинул, когда опостылю. Туда и путь держу, – и он опустил глаза, отставив тарелку.
В висках у Жданы застучало от этих слов, надежды её опрокинулись. Она захотела вскочить, схватить посуду, сбежать из-за стола, но он перехватил её руку своей тёплой, обжигающей ладонью. Кровь от того у неёзакипела, губы сделались влажными, сердце её, захлебываясь, стало выскакивать из груди. Заметив волнение, он расцепил руки, а она вышла из комнаты, где, переводя дыхание, окончательно убедила себя, что он пришёл, чтобы её оставить.
Путник сел на крыльцо, а Ждана вскоре уместилась рядом. Она часто раньше сидела так одна и смотрела на дорогу, всё ждала кого-то, тосковала о чём-то.
– Ну а ты? Как здесь одна? – заботливо спросил он и будто ненароком дотронулся до неё вновь. Касание его на морозе было холодным, грубые от работы десницы остыли, но она не отняла своей руки, и, прижавшись к нему, заговорила:
– Много дворов полных было в нашей деревне, всего всегда в избытке и в достатке. Не смотри, что лесом село обнесено, мужик наш добычливый, всякий раз не пустой возвращался. Повадился как-то в зиму шатун по околотку слоняться, скотину валил, житницы рушил. А один раз на поселянина ночью напал, помял немного, да бросил. Тем и споганил души наши, грех великой взяла на себя деревня. Вышли охотники, загнали, да ушибили. А как утробу вспороли, ба, там медведята махонькие, прогрызли почти шатуна изнутри. Что делать? Своротили и их тоже. Да видно не мирские то были медведи, а заветные. С тех пор лихо пошла жизнь наша. Скотина и птица издохли, амбары заполонила шушара, люд стал хворать и сумасбродить. Решили тогда односельчане покинуть деревню, скоро засобирались, да по весне и ушли. Наш двор только и остался, мать сделалась хворой. Отец с братом и до того не часто ласкою нас окружали, а тут и совсем истязать стали и требовать. Доставалось мне дюже, до слёз, до изнеможения. Мать на поправку не шла, совсем ослабела, не выходила из хаты, всё перхала, много молилась. Тогда мужики в путь и пустились, за дохтуром говорили, за подмогой. Я же осталась с больной, да меня и не звал никто с собой – обуза, да хлопоты. Мать скоро целыми днями уже стала с закрытыми глазами лежать, близко к ней не подойдёшь: пропастиной смердит, протухла вся изнутри. А там, как-то ночью пошла горлом кровь, и осталась я сирой. С тех пор много всего утекло, весна прошла, лето сменилось осенью, зима теперь уж на исходе, а мужиков своих я боле так и не видала, и ждать уж отказалась, толи не дошли, да верно просто покинули. И ты пропадёшь. Верно дед говорил, что сила какая-то злобу затаила на меня за красоту мою, да за нрав скромный… – и Ждана заплакала, закрывшись ладонями.
– Ну, буде, любая моя, буде. Вернутся они. Да, и я никуда пока не собираюсь. Помогу тебе во всём доколе я здесь.
– Знаю я баи твои, да и чем помочь мне хочешь? Разя воды накипятить. Стосковалась я по силе мужской, наколи мне путник дров. А то я все чурки невеликие уж повытаскала, да пережгла, а с большими мне и не сдобровать. Топор принесу, поленница за домом, – и Ждана отправилась в хату.
Вскоре на заднем дворе, рассекая головешки, мерно застучало лезвие. Впервые за долгое время Ждана почувствовала какое-то успокоение, какую-то совершенную безопасность. Она водрузила громоздый котёл над очагом, напитала его водой, снарядила парню для сна полати, а сама села в полудрёме на лавку, ошалев от воспоминаний и давно позабытого счастья.
Могутный стук в окно всколыхнул её, она кинулась к стеклу, но путника во дворе не увидела. Он входил в хату и, заметив оробевшую Ждану, жахнув дрова на пол, спросил:
– Что там углядела, милая?
– Шумнул под окном кто-то. Думкала ты, ан, нет, – и она, закрыв занавеси, продолжила: – Мерекали в старину в нашей деревне, что по ночам упокойники к домам своим приходят, проведать, всё ли там, как было в их времена. Давно никто уж меня не беспокоил. А ты всё же не выходи ночью, мало ли что. Настил тебе справила, а я у себя лягу, с водой зарешу только. А ты, поди, устал, отдыхай, – и Ждана, наполнив кувшин, ушла.
– Глупости всё это, – бросил он ей вслед. – Небось, не сбегу!
Путник устроился на полатях, загасил лампадку и скоро забылся нерушимым сном. Ему впервые было так ладно в чужом доме, нравно от того, что он нужен и мил. И теперь уже меньше тревожила его незнамая доля сродных ему людей. Быть может, сыскал, наконец, он упоение своё, обрёл мимовольно кров, который так долго страждал…
06.04.18, город Москва
(22 оценок, среднее: 4,09 из 5)
Загрузка...