Наташа Ридаль

Отрывок из исторического детектива “Последний вздох Аполлона”

Кэтрин Найтли вошла в Салон Муз в атласном платье апельсинового цвета, которое даже при неглубоком вырезе казалось вопиюще бесстыдным, учитывая недавние трагические события в семье девушки. Несколько секунд владелец отеля и его гости, уже сидевшие за столом, молча смотрели на нее. Наконец Лючия взяла вилку и произнесла нарочито равнодушным тоном:

– Разве в Англии не принято, чтобы сестра соблюдала траур по брату?

Шабо незаметно кивнул Бичему, и тот начал раскладывать по тарелкам говядину, тушенную по-бургундски в винном соусе с грибами и луком.

– Я надела это платье в память о Калверте, – ответила Кэтрин, усаживаясь за стол. На нее по-прежнему смотрели с недоумением. – Разве вы не видите? Это «последний вздох жако». Не правда ли, оригинальное название для цвета?

– Жако – это ведь говорящий попугай? – на всякий случай уточнил Дмитрий Гончаров.

Ответом его не удостоили.

– Я читала, что перед смертью желтые глаза жако приобретают оранжевый оттенок. Вот такой, – Кэтрин провела маленькой ручкой по атласной ткани на груди. – Мой наряд отражает мою скорбь.

Американец усмехнулся:

– Жаль, что королева Виктория не знала этой истории, когда ввела моду на траур после смерти принца Альберта.

Лючия одарила его взглядом, полным отвращения, и залпом осушила бокал вина.

– А вы, однако, сноб, Холлуорд, – сказала Кэтрин и принялась за свой бёф бургиньон.

Шабо снова наполнил бокал Лючии. Гончаров с мрачным видом смотрел в тарелку. Ни художник, ни певица не произнесли больше ни слова до конца ужина, а хозяин только и успевал подливать им вина.

Лючия мысленно оплакивала свою жизнь, покатившуюся под откос после смерти Альфреда. Он не только платил квартирной хозяйке и горничной, но и, как оказалось, материально поддерживал старика Морелли. Отец скрывал от Лючии, что один из его бывших помощников женился и открыл собственную аптеку на соседней улице. Из-за появления более молодого и предприимчивого конкурента Карло оказался на грани банкротства и лишь благодаря Альфреду кое-как сводил концы с концами. Именно тогда Лючия осознала все чудовищные последствия своей любовной связи. Она погубила свою репутацию, погубила свое будущее, в котором уже не могла надеяться на удачное замужество, наконец, погубила человека, от которого зависело благополучие ее семьи… Несколько нервных срывов последовали один за другим, а потом у нее пропал голос. Певице посоветовали на время оставить театр, чтобы восстановить здоровье. Но не прошло и года, как Лючия Морелли уже снова блистала на сцене Ла Скала и на вечеринках миланской знати, куда она приезжала в карете Гвардичелли…

Трудно сказать, какое впечатление произвел на Гончарова своеобразный траур Кэтрин – расстроил или скорее поразил, однако художник явно вознамерился забыться. Он выпил за ужином не меньше, чем Лючия. Они встали из-за стола последними и обменялись взглядами, в которых одновременно промелькнуло нечто, похожее на страх остаться в эту ночь наедине со своими призраками. Не заходя к себе, Лючия последовала за Дмитрием. Он поколебался секунду или две, а потом молча распахнул перед ней дверь.

Пока Гончаров возился с крючками на ее платье, ноябрьский ветер швырнул в окно лист платана, каким-то чудом занесенный с набережной на задний двор отеля. Несколько мучительных мгновений лист трепыхался за стеклом, царапая его сухими краями, а потом исчез.

– Это не моя сущность, – беззвучно, одними губами произнесла Лючия, падая на кровать.

Дмитрий неумело целовал ее, дыша в лицо винными парами. Ей было всё равно, кого он пытается забыть. Она зажмурилась и снова увидела Альфреда: серые глаза, устремленные в небо, кровь на виске, вместе с которой, слабеющими толчками, жизнь покидала его тело, нелепо распростертое на садовой дорожке…

Гончаров уснул, прижимаясь к ней сзади, а Лючия долго лежала, глядя в одну точку. Калверт Найтли сделал это со мной. Сделал из меня ту, кем я стала.

Она проснулась оттого, что Дмитрий возбужденно перекладывал тюбики с краской в ящичке для рисовальных принадлежностей. Этюдник уже стоял на треноге посреди комнаты, пустой подрамник в ожидании холста был прислонен к комоду. Не замечая пробуждения Лючии, молодой человек бормотал себе под нос:

– Я должен жить дальше без него. Я должен освободиться от него.

– Что ты делаешь? – спросила она.

Художник обернулся. В его взгляде промелькнуло воспоминание о минувшей ночи, и Лючия сразу поняла, что он сожалеет о случившемся.

– Я напишу картину и посвящу ее Калверту, – сказал Гончаров, отводя глаза. Слова сами полились из него, хотя, вероятно, он полагал, что Лючия не способна его понять. – Это будет шедевр. Шедевр импрессионизма. Крупные мазки охры и кармина в технике импасто. Просто мазки – по всему полотну. Но если отойти на несколько шагов, глаз уловит только один цвет – «последний вздох жако»!

Он наклонился к рулону с чистыми холстами, развязал ленту и вдруг замер. Лючия свесила голову с кровати. В следующую секунду она сжалась от страха, не решаясь взглянуть в лицо Гончарова. Определенно, она не должна была этого увидеть. В развернувшемся рулоне поверх нетронутых холстов лежала картина. Украденная картина Верещагина.

– Это не я, – упавшим голосом произнес Дмитрий, словно прочитав ее мысли.

Но Лючия уже спрыгнула с кровати и проворно подбирала свои вещи. Затянуться в корсет без помощи Камиллы нечего и думать. Придется просто надеть платье поверх сорочки.

Когда она потянула на себя дверную ручку, молодой человек вскричал с неподдельным отчаянием:

– Да послушайте же, Лючия! Я не крал картину! Мне ее подбросили.

– Не подходите! – певица сделала предупредительный жест, заметив, что Гончаров намерен помешать ей выйти. – Зачем кому-то подбрасывать вам картину, которая стоит целое состояние? Разве не из-за нее стреляли в Найтли?

– Холлуорд заходил в мой номер перед самым обыском, – внезапно припомнил Дмитрий. По морщинкам на его лбу было видно, как лихорадочно он соображает. – Ну конечно! Я проспал завтрак, а когда проснулся, Холлуорд стоял у моей кровати. Возможно, я и правда забыл запереть дверь. А он, узнав о предстоящем обыске, поспешил спрятать картину там, где она не вызовет подозрений – среди холстов художника! Пока полицейские рылись в моих вещах, я был внизу. Богом клянусь, я ни о чем не подозревал до сегодняшнего утра!

Лючия, в расстегнутом платье, одной рукой всё еще держалась за дверную ручку, а другой прижимала к груди те детали гардероба, которые не смогла надеть самостоятельно.

– Тогда вам следует немедленно сообщить о находке комиссару Пикару.

– Не могу, – простонал Гончаров. – Кто мне поверит? Холлуорд будет всё отрицать. Картина – это неопровержимая улика. Меня наверняка арестуют!

В его опасениях, определенно, имелся здравый смысл. Салон Муз был хорошо известен в артистических кругах Парижа, к тому же убитый являлся английским подданным, так что на Пикара, вне всякого сомнения, давили, чтобы он побыстрее раскрыл дело. Лючия вполне допускала, что американец может выйти сухим из воды, а молодого художника обвинят во всех грехах.

Она сделала глубокий вдох, чтобы голос звучал ровнее.

– Дмитрий, давайте рассуждать логически. Раз он подбросил вам картину, чтобы ее не нашли при обыске, то теперь наверняка попытается ее вернуть. Будьте начеку! А когда он заберет ее, поднимите шум. Холлуорд не сможет отпереться при свидетелях.

(2 оценок, среднее: 3,00 из 5)

Загрузка…