Наркучкар Наркабилов

Страна: Узбекистан

НАРКАБИЛОВ НАРКУЧКАР РАХМАТОВИЧ (Кучкар НАРКАБИЛ) — родился 1968 году в селе Муминкул Алтынсайского района Сурхандарьинской области  Республики Узбекистан, в  1992 году окончил ТашГУ, факультет журналистики. Он член союза писателей Узбекистана, поэт, писатель, драматург.  

Автор прозаических книг«Цветок на ладоне», «Мой мир», «Цветок возле окна», «Плач за рекой», «Я пришел увидеть твои глаза», «2 рота: Афганистан», «Тайна под небом», «Мы не вернулись с боя..», «Самодил», «В далеке не было неба», «Первый день войны», «Улыбнись, любимая». 

 

Его драмы, такие как «Испытания судьбы», «Ты разбудишь солнце», «Луч не останется в тени», «Удача на нашей стороне», «Не снимай сапоги, не увидев воды», «Не уходи далеко от земли», «Пятно в душе», «Ищи счастье в своем доме», «Хитрые женщины», «Будь высоким, как горы!», «На все будет ответ» поставлены в республиканских и областных театрах.  Комедия драматурга «Пять вдов и один начальник» был поставлен на сцене Государственного драматического театра Азербайджана имени Джафара Джаббарли.   

Также, произведения писателя тепло встречены русскими читателями. В Российской Федерации изданы его книги “Хочу увидеть твои глаза”, “Тюльпан на снегу”, “Улыбнись, любимая”, несколько авторитетных изданий России постоянно печатают его повести и рассказы. 

В 2001 году Кучкар Наркабил удостоен звания Заслуженный журналист Узбекистана. 

В настоящее время является Главным редактором газеты “Инсон ва конун” (“Человек и закон”) Министерства юстиции Республики Узбекистан. Юридический консультант второй степени.  

Country: Uzbekistan

Отрывок из  прозы ”Хочу увидеть твои глаза

Я старался написать всю правду, но,

 к сожалению, ничего не написал.

Автор

  Эта книга о тех, кто не вернулся с войны, о любви, о жизни, о юности, о

Бессмертии

 

 

                                                                                                   Григорий Бакланов

 

 

 

 

I

Весь день небо оставалось мрачным. К тому же к вечеру начался сильный дождь. В воздухе похолодало. Казармы, столовые солдат и офицеров казались жалкими. Из окон виднелись тусклые огни. Строевая площадка части была настолько серой и неприглядной, что, если б не музыка, доносившаяся из громкоговорителя, установленного на крыше штаба офицеров, то, возможно, всю округу накрыла бы кромешная душераздирающая тьма. Вдоль тротуаров и напротив казарм тянулись ёлки, тополя, чинары в человеческий рост, глядя на которые, я часто уходил в раздумья. Человек всегда ищет в жизни утешения, ему хочется жить. Даже если он находится в самой гуще войны, не зная, что ждёт его завтра, он живёт по законам жизни, которых никто не изобретал: сажает деревья или красит вот эти хмурые здания, даже если в этом нет никакой необходимости, укладывает асфальт, перед казармами ставит специальные сооружения для чистки обуви, а если и этого мало, то ещё перед каждой дверью построит курилки. Словом, отвлекает себя каким-нибудь делом. Завтра солдаты этой части выйдут в бой. Они будут мародёрствовать: жечь дома, сады, травить воду, убивать людей и сами будут умирать. В садах, где они побудут, начнётся вечный мёртвый сезон. И, вообще, всякое «благое» дело, сделанное для войны и ради войны, намного позорнее даже такого грязного понятия как «двуличие».

Воины доказывают своё право жить на этом свете путём убийства себе подобных. Чтобы они ни делали потом, сажали ли деревья, слушали ли музыку, они будут это делать для того, чтобы как-то отвлечь себя. Солдату для того, чтобы понять, что он живёт, нужно всего лишь, чтобы видели его глаза. Вот эти казармы, территория военной части, окружённая высокими горами, холодный вид города Кабула со стороны восходящего солнца, лучи которого проникают сквозь тело, живые и мёртвые однополчане с одинаковой твоей судьбой, одежда и мысли которых не отличаются от твоей, бессмысленное времяпрепровождение – всё это особый мир, который запоминается на всю жизнь.    

По ходу я удивлялся, откуда столько мыслей у меня в голове, обошёл часть вдоль каменных троп. Вся одежда промокла до костей. Знаете, я очень тоскую, когда пасмурно и льёт дождь, поэтому не стал возвращаться обратно в казарму. Подняв ворот ватника, я дошёл до артиллерийской казармы. Когда я шёл обходным путём мимо штаба, вышел прапорщик и попросил у меня сигарет. За компанию с ним я тоже докурил одну штуку «Донских». Прапорщик пожаловался на погоду, сказал, что, если не выйдем в бой, то он умрёт со скуки. Я спросил, сколько лет он здесь служит. Он ответил, что с начала революции попал в Баграм, затем три года служил в Джалалабаде[1], два года в Гордезе[2] и ещё два в Кундузе[3]. И вот уже четыре года в Кабуле. У прапорщика были две «Красной звезды». По его словам можно было заметить, что он привык к такой жизни. 

Я понял, что прапорщик недоволен не тем, что погода хмурая, а потому что он сегодня дежурил. «Деды», повидавшие войну, не признавали такую работу, считали её уделом новобранцев. Прапорщик попросил оставить ещё две штуки сигарет. Когда я приблизился к своей казарме, недавно прибывший в роту новобранец, дежуривший у дверей, крикнул изо всех сил:

– Стой! Пароль: два!

Я чуть было не рассмеялся. В самом деле, какие же всё-таки странные, эти новобранцы. Они стараются выполнять каждую работу идеально, любят всякие геройства совершать. Подумать только, зачем врагу находиться в глубине части. Зачем нужна такая осторожность?! Любой из «дедов» на его месте точно промолчал бы. Тоже мне, бдительный солдат!

Не обращая на него внимания, я стал приближаться. Солдат снова закричал:

– Стой! Пароль: два!

Я разозлился. Но если не выполнить его требование, то он мог бы и застрелить. Пароль в этот вечер был «шесть». И я сейчас должен ответить: «четыре». Потому что дежурный произнёс два, а я должен назвать ту сумму, слагаемое которых должно совпадать с паролем. Я остановился. Солдат снова закричал. В это время из казармы вышел командир роты. Теперь я в свою очередь громко выкрикнул пароль дежурному.

– Пароль: четыре! Я свой.

Я по-военному поприветствовал командира и хотел войти вовнутрь, но он остановил меня.

– Где ты ходишь?

– Я был в первой роте, товарищ старший лейтенант.

– Зачем?

 – Иногда письма теряются, не доходят по адресу. Ходил узнавать, нет ли мне письма.

– Не надо гулять. Чтобы через час я не слышал и звука мухи. Спите.

– Есть, товарищ командир!

Командир роты направился в сторону модули офицеров. В казарме был полный бардак. Как только я вошел, в нос ударило запахом вонючих портянок. Никто не спал. Шум-гам. Кто-то писал письмо, сидя на кровати, кто-то чистил сапоги, кто-то пришивал белый воротник к гимнастёрке, группа ребят играючи боролись друг с другом, а некоторые, расположившись кучками по углам, ели, а кто-то, боясь выйти на улицу, курил прямо здесь в казарме. А ещё кто-то играл на гитаре и пел. Все было вверх дном.

Вообще на войне ничего не бывает ровно и стабильно.

Я разделся и растянулся на своей кровати. Чтобы поскорее высушить одежду, повесил её на паровую трубу. Я устал и, несмотря на шум и гам в казарме, лёг и укутался. В постели я блаженствовал. Сразу потеплело внутри. В эту минуту я больше всего не хотел, чтобы кто-нибудь беспокоил меня. Но не прошло и минуты, как кто-то дёрнул меня. Я сделал вид, что сплю. Он снова дёрнул. Тяжело вздыхая, я приподнял голову. Надо мной стоял мой механик Ринат.

– Что тебе? – сказал я.

– Вставай, выйдем на улицу.

– Я только что пришёл. Весь промок.

– Дело есть. Соглашайся.

– Вон, с Мумином сходи.

– Э, он же тупой в этом деле. Вставай же!

– Сказал же, не могу, плохо чувствую себя. Смотри, как промокла одежда. Оставь, не беспокой меня. Не пойду, – сказал я, отвернулся и даже укрылся с головой одеялом.

Ринат был мой близкий друг. С ним мы были вместе в самые тяжёлые минуты нашей жизни, воевали на одной машине. Неизвестно, что нас ожидало ещё впереди, но одно было ясно: наши жизни в какой-то степени были в руках друг у друга. Ибо только профессиональный механик мог вывезти машину в целости и сохранности из огня да пламени. А Ринат, в свою очередь, считал меня искусным оператором, уважал как ценного солдата.

Вообще-то, дело не в том, что один из нас оператор, а другой механик одной машины, а в том, что в самые страшные мгновенья мы понимали друг друга без слов. Каждый раз после тяжёлых боев мне хотелось прижать его к груди, но что-то сдерживало меня. В такие моменты мы оба курили сигарету за сигаретой, глядя друг другу в глаза. Мне хотелось в его глазах казаться смелым и не удивлюсь, если и он в это время испытывал, то же самое. С Ринатом мы были близкими приятелями и в любой момент мы могли лишиться друг друга. А ещё во время напряжённых моментов мы как столетние старики, отжившие свой век, благодарили Всевышнего за жизнь.

Мы намного раньше, ещё ничего не повидав, успели узнать многое. Ещё в первые дни войны мы поняли, что для того, чтобы постареть не обязательно прожить много лет. Люди, которые всё время думают о смерти, как бы ни казались сильными, безразличными или волевыми, внутри давно уже готовы к смерти. Люди, которые внутренне страдают, внешне выглядят так, будто всё у них отлично. А чтобы понять это, надо побывать среди них и попробовать хоть малость того, что они пережили. Почти все солдаты роты в последнее время от нечего делать стали какие-то помешанные. Они были обречены на наказание, которое постепенно разрушает психику человека. Они жили в постоянном страхе и ожидании того, что не сегодня, так завтра, в любую минуту могли попасть под пулю или взорваться на мине, ждали несчастья, которое непременно происходило на проклятой войне.

Мне казалось, что от тех, кого сюда отправили, остались только тела, а души улетели. На мой взгляд, на свете нет существа более жестокого, чем человек, ведь он всё делает как бы идеально, а ещё нет существа слабее его, потому что он не может убежать от душевной боли и смущения. Каким бы ни был сильным человек, умеющий рвать и сметать всё на своём пути, в конце концов, он ломается изнутри. И только человек с прочным внутренним стержнем сможет противостоять всем невзгодам.

Ужас войны в том, что все его участники становятся калеками и место тайных чувств заполняет горсть пепла. Между человеком и ружьем есть расстояние размером в курок и приклад.

По мере того, как я стал привыкать квоздуху войны,мне казалось, что все солдаты и офицеры были отрезаны от жизни. Казалось, что какая-то невидимаяжестокая рука бросила нас в это жерло войны за наши большие грехи в упор смерти. Мы здесь становились бесчувственными.

Я понял одну истину, если человеку дать в руки ружьё, он как животное не побоится растерзать себе подобных. Не знаю, как насчёт превращения обезьяны в человека, но то, что люди умело скрывают жестокость, это намного страшнее зверства, что в голове у меня не укладывается. Жестокость ничто перед человеком с ружьём, но ведь война портит и тех, кто чист душой и сердцем.

Ринат снова стал дёргать меня. Я устало приподнялся на кровати. Продолжая стоять над моей душой, он положил руку мне на плечо. В казарме был полный беспорядок. Громкие голоса перебивали друг друга, каждый делал то, что ему вздумается.

Ринат присел на кровать напротив меня. Кажется, он прихорошился: одежда выглажена, шапка фиолетовая, пряжка ремня и звёздочка на шапке сверкали, и даже сапоги блестели, а голенища их он уложил гармошкой.

Его бравый вид разозлил меня. Будто этого было мало, он вынул из кармана американские сигареты и вставил одну меж губ.

– Что тебе? Чего так вырядился?

– Есть идея.

– Давай без меня!

– Так ведь не хочу лишать тебя такого шанса.

– Приятель, я устал, давай я посплю.

– Ладно, слушай. Ты вроде хороший парень, но не понимаешь элементарные вещи. Дослушай до конца, что я скажу.

– Ну, говори, только быстро. Кстати, мы машину закрыли? Если техник роты зайдёт в парк, нам несдобровать.

– Оставь машину. Да, я закрыл её ниткой и пломбой. Там не то, что техник, там даже командир полка не придерётся.

Ринат, не снимая сапог, подбоченившись, растянулся на кровати. Сдвинув шапку набекрень, он залихватски стал дымить недокуренной сигарой.

– И зачем я только послушался тебя и встал?! Э-э-э.

– Погоди еще, – сказал он и задымил в потолок. – Сейчас сходим в одно место. Одевайся.

– Ты в своём уме? На улице дождь. Более того, во всех дверях казарм дежурят «чижики»[4]. Они же расстреляют нас.

— Да, они шустрые. Но ты не спеши. Эти новички дрожат от страха и еле продержатся на дежурстве два часа. Ты прав, им нельзя доверять, но мы всё равно должны сходить. Это важно. Ну, давай, соглашайся!

– Сначала по-человечески скажи, куда?

– В модуль. Обязательно надо сходить. 

– Что? А что там делать?

– Дело есть. Только не проговорись, за компанию беру тебя с собой.

– Дай сигарет.

    Я понял, на что намекал Ринат, но в это сложно было поверить. Я даже не представлял, как это произойдёт. Ринат имел в виду женский модуль. Ведь в нашей части служили и женщины. Они выполняли работу в самой части. Были заняты в прачечной, столовой, финансовом отделе штаба, магазине, на тепловой станции, а большинство – в медпункте и библиотеке. 

    Но их работу большей частью выполняли солдаты. Словом, в части женщин было предостаточно. Бывало, когда рота строилась на завтрак, перед казармой отдельными группами проходили женщины, заставляя нас сильно волноваться.

    На войне для солдата любая женщина кажется лучом света. Между нашей казармой и женским модулем каких-то десять шагов. В курилке мы дымили сигаретами и наблюдали за тем, как женщины заходят и выходят в дверь. Мы даже знали их по именам. Знали подробно, когда, кто и через сколько месяцев уезжает, но я не понимал, что заставляет этих женщин мотаться здесь. Неужели они делают эту работу из-за денег, рискуя жизнью? Да, они не выходят в бой, но ведь и в части немало опасности, везде чувствуется дыхание смерти. Во время боёв сюда привозят трупы солдат, бесчисленное количество раненых. Иногда территорию части с гор атакуют ракетные удары. И всё-таки очень странно, что женщины находятся в самой передовой части – в 40-ой армии, где солдаты бились не на жизнь, а на смерть. Эти женщины хоть и не выполняли свою работу, но должны были развлекать офицеров. Солдаты знали, что большинство из них не скрывали своих отношений с офицерами. Некоторые были незамужние и флиртовали со всеми подряд. Среди них были и неописуемые красавицы, и было непростительно, что они тут скитаются, бросив дом и семью. Обычно таких женщин-звёзд главные офицеры сразу распределяли между собой. А солдаты довольствовались теми, что в столовой или медпункте.

В офицерской столовой работала стройная девушка лет девятнадцати по имени Лилия. Ростом она была маленькая, с тонкой талией, алыми губками, гладким лицом и большими черными  глазами. Когда она выходила в брюках и кофте, мы проглатывали слюны, любуясь её русалочьим станом. Её волосы всегда были распущены по плечам, с виду она была похожа на кавказских или азиатских девушек, но на самом деле была европейского происхождения.

Возможно, Лилия нарочно выставляла свои красивые ноги, потому что надевала только мини-юбку. Невозможно было оторвать глаз от её  аппетитных бёдер. Солдаты всегда ей вдогонку свистели, но она на них не обращала ни малейшего внимания. Лилия была похожа на спелое яблоко и все желали от неё откусить. Но в этом саду, наверное, и не было целых и не прогнивших яблок. Сложно было даже представить, чтобы такая красивая, статная женщина с пышными грудями могла спать одна на территории, где полно мужчин с налитыми кровью глазами. Лилия была очень красивой, но она была продажная. Её  легко можно было подкупить. Офицеры и женщины части не держали между собой дистанции. Для того, чтобы вместе провести ночь им хватало одного намёка. Но, к сожалению, эти красотки не признавали солдат.

  • Пойдёшь? Что, сердце в пятки ушло?

Я понимал, что туда бесполезно идти.

  • Послушай, подумай сам. Ладно, ты пойдёшь туда, а с кем ты будешь общаться?
  • Это моя забота, а ты собирайся. Сейчас принесу тебе бушлат Мумина, наденешь его.

Ринат подошёл к группе обедавших ребят. Мумин был с ними. Ринат что-то шепнул ему на ухо. Мумин, снимая бушлат, улыбнулся глядя на меня. Одевшись, я почистил сапоги. Ринат вынул из тумбы бутылку “Столичной” и спрятал за пазуху. Карманы бушлата тоже топорщились. Наши взгляды встретились.

  • Скажи честно, ты это серьёзно?
  • Я уже поговорил. Чего ты так перепугался? Сейчас сам увидишь. Глотнёшь немного?
  • Дай-ка.
  • Вон Мумин пьёт. Троцюк привёз из Кабула. Он две принёс, одну я забрал.

Все, кто находился здесь, уже полгода как служили в Афгане. Этих ребят вместе со мной забросили сюда, на войну. Мумин наполнил кружку столичной и, улыбаясь во весь рот, протянул её мне:

  • Удачи вам! Главное, чтобы завтра вы не опозорились перед полком и не попали на гауптвахту. Ну, бери, друг.
  • Что бы ни было, надо попытаться. Всё равно мы не знаем, что нас ждёт завтра. Надоело. Да.
  • Пей-э, твою мать. Они что, ангелы что ли с крыльями за спиной.

Я допил кружку до дна. “Столичная”[5] обожгла мне горло и у меня приятно потеплело внутри.

Ринат предупредил дежурного солдата о том, что мы поздно вернёмся, а если кто из офицеров будет проверять, сказать, что все отдыхают и никто не выходил из казармы. У меня в голове прояснилось, настроение поднялось. Я кивнул Ринату и мы вышли.

– Фрейштэн! – сказал Ринат по-немецки, хлопнув по бронежилету дежурного.

Солдат отшатнулся назад. Его автомат с шумом грохнул в дверь, а каска, висевшая на груди, слетела набок.

– Фрейштэн! – ответил «чижик».

Я рассмеялся. Мне было легко на душе, и даже проливной дождь был приятным, а вечер казался таинственным. Мы шли вдоль казармы по узкой тропинке, дверь женского модуля была открыта, свет в коридоре горел, и видно было, как женщины сновали туда-сюда. Когда мы приблизились к модулю, я остановил Рината.

– Слушай! К кому мы идём? И вообще, есть резон туда заходить?

– К Лилии.

– А-а! Врешь. Не делай из меня идиота!

– Теперь молись за то, чтобы нам повезло в охоте. Вчера я договорился с ней в офицерской столовой, подарил ей магнитофон “Панасоник”. И вот ещё, вчера Юра привёз, японский платок, на три тысячи афгани[6]. Он указал на свой карман.

Я недоверчиво остановился. У него действительно был магнитофон и денег хватало не на один японский платок. В Афгане для солдата деньги не проблема. Часть была расположена недалеко от Кабула. Магазинов там навалом. Более того, из кишлака, расположенного на севере части, приходили мальчуганы, чтобы поменять вещи на алюминиевые ложки, чайник или консервы. Здешние люди обожали торговлю: брали всё: вплоть до старой солдатской одежды и сапог с портянками. Семи-восьмилетние мальчишки продавали немецкие жевачки, анашу[7], японские часы. Они даже пытались купить сигнальные ракеты или гранаты. Видимо, эти железяки, уже непригодные для нашей техники, были нужны этим мальчикам. В Афгане деньги заработать – не проблема, но труднее всего для солдата в части – найти расположение женщины, которая ему понравилась. Хотя женщины приехали в эти места именно для этой цели.

[1]Областные  и региональные центры Афганистана

[2]Областные  и региональные центры Афганистана

[3]Областные  и региональные центры Афганистана

 

 

[4]Чижики-новобранцы

[5]«Столичная» – водка

[6]Денежная единица Афганистана

[7]Наркотическое средство

 

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (Пока оценок нет)

Загрузка…