Карыбек Байбосунов

Отрывок из прозы “Каскак, или злой рок невинности”

По слову Соломона: «Со смертью праведника не погибнет надежда» (Притчи, 11:7).

“Что ни день, горе не унимается!”  (из эпоса “Манас”)

То ли это сон, то ли явь, одному Богу известно: сегодня меня должны казнить. И всё.

Зал суда полон. После того, как конвой провел меня через заднюю дверь, ввел в клетку для подсудимых,  снял наручники и закрыл клетку на замок, народ чуть приутих. Судебный процесс прошел как-то буднично, как будто по заранее приготовленному сценарию. Обычные прения сторон, обвинительное заключение: все материалы указывали на то, что моя вина полностью доказана: “Умышленное убийство двух или более человек”. Помимо этого, было пришито немало моих “проделков”, которые подлежат уголовному наказанию.

Дали мне последнее слово. Обвинители буквально упивались своим могуществом, что проработали профессионально и раскрыли целую криминальную историю, расследуя скрупулезно и последовательно- всесторонне.

• Я не убивал никого, не воровал никогда, и не было у меня такого намерения.

Такова была суть моих слов.

Тот, кто побывал в шкуре подсудимого, тот хорошо знает, как грозен суд: перед ним испытываешь холодный пот и трепетную дрожь на коленях. Главное, велика цена лишнего слова. Для человека, не имеющего жизненного опыта в таких делах, нелегко сориентироваться в подобных случаях и найти САМЫЕ ПРАВИЛЬНЫЕ СЛОВА.

Состав суда, как мне показалось, даже не стал обращать внимания на мои жалкие филиппики и удалился в совещательную комнату.

Разговоры людей в зале стали постепенно сливаться в сплошной гул. Сижу , понурив голову, разбитый, весь в поту, скрюченный в единый нервный комок.  Такое ощущение, будто на голову надели стискивающий, горячий,  стокилограммовый чугунный казан, с электрическим током.

Раздался голос секретаря суда:

— Встать, суд идет!

Народ встал и выслушал молча приговор  по итогам сегодняшнего заседания.

— Именем Республики… Жансап Жаркынбаевич Касенов, 19… года рождения, ранее не судим, обвиняется по следующим статьям Уголовного Кодекса…

На основании совокупности доказательств материала дела, …приговорить к высшей мере наказания.

Итак, поставлена жирная точка на моей судьбе.

И всё.

Прощай свет, полный грехов и надежд.

Решение судьи не удивило и даже принесло некоторую толику облегчения. Какая разница, что сегодня, что послезавтра, когда предельно известна дата своей смерти. В глухом каменном мешке, полный тоски и отчаяния, я раздумывал свои “приключения” от – и до. Не было никаких сил услышать меня и понять меня, и мрачное одиночество взяло меня в свои тиски, раздувая пожар в душе.

До этой законоисполнительно-насильственной смерти, окончания земной юдоли остались какие-то несколько сот секунд. Тик-тик-тик, предсмертные часы неумолимо идут. В эти секунды жизнь прошла перед взором как кино, от сызмальствакогда сам себя начал осознавать по имени-отчеству («чей ты сын, малый?» -«Имярека». Аа, твой отец хороший человек. Твой дед был тоже замечательным. А вот твой род – самый видный в народе»).

В холодном каменном мешке тюрьмы думается по-другому, чем за ее пределами. На финале жизни гадкие мысли стали наведываться как мухи на пахучие вещества.

Мой оголенный донельзя занервированный организм устал ото всего: от тяжести обвинений, напористых допросов с пристрастием, применяя пытки, да и злословия людей. Я смирился со судьбой и утешал себя скорым завершением нечеловеческих страданий в дни расследований моего громкого дела. За этот месяц мои волосы начали седеть быстро.

Все это можно терпеть, но хуже всего – горькие слова матери. Вспоминая ее почерневшее от горя и стыда лицо, осуждающий взгляд, я резко соскакиваю со “шконки” и разрыдаюсь.

— Лучше бы я не родила тебя! То, что рукой совершил, тяни шеей, Жансап. Я по-особому любила тебя, в отличие от других детей, а, оказывается, лелеяла змею черную.

Не смея возразить ей, я столбом стоял перед ней, во рту пересохло, челюсти свело, и я желал, чтобы конвой быстрее повел меня куда-нибудь подальше от матери. Я от души возжелал, чтобы скорее меня забрала смерть.

К несчастью, люди поносили моих родителей последними словами. Небывалое испытание выпало на долю нашей семьи.В одночасье я сделал нашу семью, наш род изгоями. Вся наша родня испытала ужасы позора за меня. Весь аил погрузился в пучину позора и гнева из-за нас.

“Еще хорошо, — подумал я, — что меня поместили в камеру-одиночку. Хоть есть возможность думать в одиночестве, как я попал в такую оказию. Я-то ладно, ошибся, может быть. А как пережить смерть невинных людей?”

Разрыдаюсь, вглядываясь вверх, прошу у Бога прощения. Там взгляд упирается на потолок, только что забеленный на грязную поверхность. Встаю и прохожусь по тесной комнате туда-сюда. Засыпаю, и приходит в нос молочно-нежный запах материнского дыхания во время кормления грудью. Во сне я плакал на весь мир.

Кажется, приблизился час исполнения Приговора.

 Самое досадное в том, что ты уходишь из жизни в клеймом преступника-убийцы. Все факты – против тебя, они пронумерованы, прошнурованы, упорядочены, и твоя судьба – как у распятого на высоком столбу. “Эх, лучше бы погибнуть на войне!” – грезил я.

Еще раз не спеша прочел Обвинительный Приговор и Решение Суда на его основе. Решил подготовиться к расстрелу как достойный человек. Привел себя в порядок: побрился, почистил зубы, подтянулся, отжимался от пола до изнеможения. Еще раз разрыдался и успокоился опять, подбадривая себя: “Будь мужчиной, а не хлюпиком, Жансап! Этот мир полон несправедливости, и уйду из нее. Что за жизнь, если захотелось быть подальше от самой родимой души – Матери?”

Однако маленький штрих бодрил меня: отец мой был непреклонен: “Я все равно добьюсь справедливого решения суда!”

Присмотрелся в тусклое зеркальце: да, так и есть — за эти недели мои волосы успели обзавестись сединой.

Наблюдающий меня через камеру надзиратель, молодой сержант, временами посматривал через круглое отверстие двери с глазами сострадания, мол, как ты дошел до такой жизни…

Лёжа на спине, я подумал: хорошо, что меня разместили в камеру-одиночку. Хоть будет возможность подумать, как же я так влип в эту смертоносную историю. Тягучие минуты в горькой тоске, когда мой голос может слышать разве что только Всевышний Бог. Вот так, взять да погибнуть невинно, даже не нанеся урон полевой травке… Меня сюда привела призрачная человеческая страсть, борьба за свою заслуженную и незаслуженную награду в этом грешном мире! Поэтому  я стал жертвой людской низости. Ради удовлетворения своих желаний люди порой идут на всякие мерзости. Вот это я осознал, пережив ужасы следствия и людского гнева.

Думалось, зачем только родился на белый свет?

Особенно по ночам ухо воспринимает малейшие шорохи. Мой предельно обостренный слух улавливал всё: стук сердцебиения, ток крови по организму, будто горная река в сезон паводков; даже шуршание тараканьих бегов и ползание кровососущих мелких блох слышались как топот лошадей по степи. Я соскучился по мухам и их жжуанию! В это дно тягучее не проникает даже ни одно крылатое насекомое. Как над ухом раздается крик психопатов в других камерах и крики устрашения надзирателей, буквально оглушая нестерпимым гомоном.

В этот момент я услышал почти неразличимый шелест рядом. Смотрю – таркан! “Ох рыжий разбойник, откуда ты здесь?” – обрадовался я тихо. Он не испугался, а наоборот продвинулся поближе к посудине с остатками баланды. Я отошел чуть поодаль и наблюдаю. Таракан вполз в миску и стал трапезничать. Затем отошел от миски и шустрыми шагами прополз в сторонку. Но не совсем отошел.

С той поры он стал единственным моим “собеседником”. Тихо разговариваю с ним, а он будто понмая мои слова, старовится чуть поближе. Уже не чураемся мы друг друга.

Я говорю Таракашке моему:

— Мой друг, очень скоро мы расстанемся навегда.

А он, рыжий друг мой, будто понимая, бегает вокруг меня.

***

(Пока оценок нет)

Загрузка…