Игорь Польский

Страна: Черногория

Магистр культурологии, кандидат философских наук. Член совета Союза Экопоселений и Экоинициатив, директор Школы-Сада “Компас” в Баре (Черногория)

Country: Montenegro

Master of cultural studies, PhD in social philosophy, board member of Russian Ecovillage and Eco-initiative Union, derector of the SchoolGarden school in Bar (Montenegro).

Отрывок из художественно-философской трэвелог “Пилигрим: дневники начала конца света ”

Читая крохотную книжечку Брэдбери о том, как большой писатель в действительности всему обязан маленькому мальчику, я вспомнил о собственном детстве и о печатных машинках. Брэдбери помнил, как сосал мамину грудь, а у меня не осталось воспоминаний из действительно раннего детства. Но печатные машинки – да, печатные машинки я хорошо помню. Их было две. Одна была у дедушки Лёши и бабушки Вали, электрическая, где клавиши нажимались так приятно, что сам процесс оказывался важнее результата. Собственно, только процесс я и запомнил: я хорошо помню, как плакал, если мне не разрешали посидеть за электрической машинкой, но ума не приложу, о чём рассказывала миру выходящая из машинки бумага.
Другая машинка находилась на правах сокровища у бабушки Маши и была совсем иного рода: старая, механическая. Для того, чтобы напечатать слово, нужно было приложить немалые усилия, стуча по клавишам маленькими пальцами. Если удар получался недостаточно сильным, буква оказывалась бледной или не оставляла следа вовсе. Может быть, именно из-за того, что эта машинка требовала гораздо больше усилий, я куда лучше помню, что именно я на ней печатал (пальцы ведь часто помнят лучше, чем глаза, язык и уши). А печатал я на ней вот что: я брал старый дедушкин “Атлас офицера” со звездой и открывал первую страницу. Смотрел на условные обозначения и отпечатывал на бумаге “Смешанные леса”. Затем пересчитывал значки смешанного леса на первой карте атласа и вбивал, например, “34”, после чего следовал следующий значок из условных обозначений, следующее число, а, когда все значки из условных обозначений были пересчитаны и инвентаризованы, можно было перелистнуть страницу и начать делать то же самое с новой картой – это была награда. Я никогда не начинал работать с середины атласа, а упорно шёл страница за страницей (эта ужасная склонность к последовательности сохранилась во мне до сих пор)… я не помню точно, но, думаю, что не сильно совру, если скажу, что я произвёл “учёт” не более пяти карт, в то время как в атласе их было несколько сотен. Бесконечность этого труда меня не пугала (кажется, и это сказалось в дальнейшем: я легко начинал большие романы, но ни одного ещё не дописывал до конца). Такой “учёт” и работа за печатной машинкой были столь увлекательны, что иногда я готов был забыть и о биологических потребностях, включая походы в туалет, что пару раз привело к досадным казусам в раннем детстве (печатать я стал гораздо раньше, чем пошёл в школу). Теперь вы видите, что с раннего детства я любил печатать, но то, ЧТО я печатал, свидетельствует скорее о том, что мне стоило стать бухгалтером или каким-то учётчиком, чем писателем (увы, в 13 лет, когда меня впервые обуяла писательская горячка, я не задумывался об этом, а ведь мог бы уже тогда понять, что писателем мне стать не судьба). Когда я проводил время со старой печатной машинкой у бабушки Маши, я считал себя пятилетним “вундеркиндом” и думал, выстукивая очередное условное обозначение из дедушкиного атласа (настолько тяжёлого и большого, что я и сейчас его с трудом поднимаю), что стану учёным, “профессором”…

В сущности, Брэдбери прав. Почти все удачи и неудачи мы можем объяснить, заглянув в своё детство. Нельзя ли разглядеть причины моих неудач на писательском поприще уже в этом пятилетнем мальчике и печатных машинках? Что такое печатная машинка? Можно сказать, это что-то устаревшее. Настолько же устаревшее, как ремесло писателя. Я не хочу сказать, что не существует современной литературы, но, согласитесь, с появлением интернета, кинематографа и постструктурализма позиция автора (того самого, который когда-то мог написать “Войну и мир” и прославится в первую очередь своими книгами, а не тем, что по ним сняли “Игру престолов”) несколько пошатнулась. Конечно же, пошатнулась позиция того самого автора, а не всех авторов вообще, появились даже новые авторы и совсем другие позиции. Например, блогер. Блогеры – герои нашего времени. Но моя проблема в том, что я так и остался со старой печатной машинкой (в действительности её заменил компьютер и программа “блокнот”, но и мой компьютер, и эта программа то же успели устареть). Перебирая пыльные дедушкины книги, я продолжал печатать, как будто бы ничего не произошло. У меня до последнего не было аккаунта в Фейсбуке, и я не зарегистрирован в Инстаграме. Меня никогда не привлекала идея вести Живой журнал или писать для интернета. Литература для меня нечто, к чему можно прикоснуться, поднявшись на второй этаж читального зала и вынув с полки неизвестную или же, наоборот, слишком известную, ставшую опасно понятной книгу…
Но есть и еще кое-что. Я уже говорил, что с 13 лет меня стали посещать приступы писательской лихорадки. Пару раз я начинал писать романы, но никогда даже не то, что не заканчивал, но и не продолжал их писать, так же, как не продвинулся далеко в инвентаризации дедушкиного офицерского атласа… фактически, эти “романы” состояли исключительно из начала и никогда не прояснялись для меня, подобно сотням дедушкиных карт из середины атласа, о которых я знал только, что они есть, что дальше будет что-то яркое, большое и интересное, но что же именно? Этого я так и не узнал… зато с короткими формами, с рассказами дело пошло гораздо лучше. Я написал первый и единственный сборник рассказов, будучи подростком, и назвал его “Сказки для детей старшего школьного возраста”. Рассказы эти до сих пор нравятся мне, но сборник так и не увидел свет, не считая пары чувствительных комментариев на устаревших сайтах с названиями вроде proza.ru. Надо ли говорить, что в то время меня не особо заботила судьба моих рассказов, – важно было писать. Если чей-то отзыв и имел для меня значение, то это был отзыв девушки, к подъезду которой я приходил солнечным утром со стаканчиком мороженного после бессонной ночи, проведённой перед компьютером и на подоконнике с чашками чая или кофе. С гордым видом я вручал девушке распечатку нового рассказа. Эта проза была поэзией, и этот период был единственным в моей жизни, когда я мог писать о любви…
Что же произошло дальше? Почувствовал ли я “подставу”, надвигающуюся на меня оборотную сторону любви, опасную для творческих занятий, или же что-то внезапно стало для меня более важным? Как бы там ни было, я оставил рассказы о любви, и поэзию, и девушку, и всю мою подростковую жизнь (которую, кстати говоря, я так любил, и с которой прощался так упоительно). Я вознамерился, кажется, кем-то стать, кем-то совсем другим. А пока бродил босиком по ночным улицам, днём играл и дурачился, втайне планируя побег. С собой я взял одну книгу, сыгравшую немалую роль в истории того, как я не стал писателем. Это была “Планета людей” Антуана де Сент-Экзюпери. Не зная о нём почти ничего, во время одной из своих бессмысленных прогулок я забрёл в книжный магазин, и его книга мне подмигнула. Я сразу же купил её и отложил в сторону, не открывая. Почему-то я знал или чувствовал, что в этой книге мне встретится что-то новое. Я понимал, что именно её я возьму с собой в новую жизнь, когда решусь на побег. Так и случилось. “Планета людей” сменилась “Цитаделью”, за Экзюпери последовал Ницше, любовь сменилась философией.
Вскоре я написал свою вторую книгу – “Дневники ускоренного города”, посвящённую наблюдением за большим городом. Мой план стать писателем был до крайности прост – нужно было лишь написать хорошую книгу. Тогда я доверял Экзюпери безгранично, а тот писал, что по-настоящему нужная книга сама находит себе дорогу, даже если выйдет в паре десятков копий. Решив перестраховаться, я издал 300 экземпляров по методу “самиздат” и распространил их в течение пары лет. Я получил множество отзывов. Одно маленькое литературное агентство даже решилось издать мою книгу. Но не издало. Я ждал, что стану писателем, но этого не случилось. Делать же что-то специально ради этого я считал излишним, ведь “нужная книга сама найдёт себе дорогу”. Раз моя книга не нашла этой дороги (по крайней мере, достаточно широкой, чтобы удовлетворить моё самолюбие), значит, она не нужна. “Да и кто теперь читает книги? Их и так слишком много написано, и многие писали лучше меня” – думал я и приходил к выводу, что книги не могут ничего изменить, что нужно не писать, а действовать.
Последующие годы я действовал ради изменения общества, а затем стал описывать эту самую бурную деятельность. По ходу родилась новая книга “Дневники альтернативной культуры”, которая описывала культуру настолько альтернативную, что публикация такой книги даже в интернете выглядела на тот момент опасной затеей. На этот раз вместо 300 экземпляров я ограничился пятнадцатью и раздал их героям моей книги, тем, про кого она написана. И всё. Если настоящий писатель постепенно бы увеличивал свою аудиторию, то я сократил её до горстки людей и продолжал менять мир не словами, а делом…

Остаётся добавить лишь, что прошло ещё десять лет, что мир остался тем же, а я, собираясь несколько дней назад в большое путешествие, получил от друзей неожиданный подарок – сборник статей Рея Брэдбери под общим названием “Дзен в искусстве написания книг”; что я сижу сейчас под старыми каштанами в то время, как надо мной сгущаются тучи. Из книги Брэдбери я понял, что те десять лет жизни, которые я посвятил изменению мира, юный Брэдбери посвятил написанию (в основном, посредственных) рассказов и только спустя десять лет действительно научился писать. Десять лет, которые я занимался чем-то другим…

Начинается дождь, каштаны качаются, я смотрю на мир, который я не смог изменить и который ничуть от этого не стал хуже, и думаю, даст ли мне жизнь ещё один шанс? Хватит ли у меня решимости? И нужны ли ещё кому-нибудь печатные машинки?

 

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (3 оценок, среднее: 3,67 из 5)

Загрузка…