Елизавета Еленская

Отрывок из рассказа “Дом разваливается”

— Между прочим, — сказал Пашка, — у тебя отстрелена правая пятка. Пора бы тебе истечь кровью.                                                                 Аркадий и Борис Стругацкие

Они бегают под окнами и их голоса, звонкие и юные, отзываются в ушах эхом. Его поздно выпускают на улицу, поэтому он сидит у окна и слушает, как дети, с которыми он мог бы ходить в школу, проводят время. А потом, когда они уйдут, будет вечер, и он выйдет на несколько минут подышать прохладным воздухом и посидеть под деревьями. Его мать проведет рукой по его волосам и скажет:  

— Герой.

Так она его называет всегда: и в коридорах санатория, и перед приходящими к нему учителями, и между деревьями, которые засадили здесь дети в красных пионерских галстуках много лет назад. Дети, возможно, уже не живут, а деревья – остались. 

Мать уйдет. Тогда под его колесами будут трещать мелкие ветки и еле слышно рваться опавшие листья. Он немного посидит там, в парке, и будет смотреть в окна своего маленького дома. Это его любимое развлечение: пытаться догадаться, какие слова вылетают из беззвучно шевелящихся губ за пыльными стеклами окон. Бывает, он так далеко заходит в этой игре, что просто закрывает глаза и его ум продолжает генерировать лица и губы в жёлтом электрическом свете.

В этот вечер Герой тоже выйдет. Когда дверь за ним захлопнется и ключи сделают несколько оборотов вокруг себя, он поднимется в воздух и, покачиваясь, спустится по ступенькам вниз. Потому что лифт не работает так долго, что перестал существовать в его маленьком доме с пыльными окнами. Тогда бабушка упрекнет мать:

— Старая я, чтобы на горбу своем его таскать. Это он должен меня, старую, носить.

Мать промолчит и еще сильнее сожмет ручки коляски.

— Кто тебя с ним возьмет? Кому ты будешь нужна с калекой-то? — бабушка не отступит и ее голос будет рассекать прохладный воздух.

Они оставят Героя одного под деревьями и темнеющим небом. 

В этот вечер он так глубоко провалился в себя, что не заметил, как уже сидит в своем парке, укутанный в шарф, с книгой на коленях. В руках Героя безжизненно колышутся спутанные наушники, которые он не успел надеть. 

Кто-то произнес его имя, которое он плохо помнит, которое для него имеет значение гораздо меньшее, чем призрачные слова вылетающие из беззвучно шевелящихся губ. Его позвали со второго этажа, и вслед за его именем полетел бумажный самолетик. В густой темноте он кажется необычайно белым, но быстро исчезает где-то внизу. Герой успел увидеть, как белый лист бумаги, сложенный чьими-то руками по углам к середине, пополам и от середины в стороны, получил на несколько секунд жизнь и умер.

Если он влетел, это было кому-то нужно. И Герой улыбнулся про себя, посмотрев в небо, желая увидеть там звёзды. Но для звёзд слишком рано. Он так сильно их захотел, что почти бы увидел, но из окна на втором этажа высунулась она, с русыми волосами, прямыми как шелк. Она не перестает звать его по имени. Герой находит ее глазами, но не замечает, как наушники успевают распутаться и оказаться в его ушах. Теперь он только смотрит, как шевелятся ее губы, и представляет, какие слова из них могут вылетать вместо его имени. Она могла бы говорить разные вещи: от того, что собирается вывешивать постиранное белье, до декламирования его любимых стихов. В наушниках играет музыка, и ее губы наконец попадают в такт: “Я так люблю тебя, я так люблю тебя” говорит она чужим голосом. А должен был сказать он, или хотя бы ответить ей: 

 —Таня.

Но Герой молчит и в этот раз, решив про себя, что будет улыбаться ей в ответ, пока в него не врежется сосед. 

Каждый вечер сосед выходит из парка тропинкой, на которой сидит Герой, и в темноте задевает его, царапает свои ботинки и, бывает, что рвет штанины. И каждый раз сосед говорит:

— Не знаешь, что тут люди ходят? — голос соседа, на первых трёх слогах громкий, а потом неуверенно затихает, и сам он сморщивается. 

После этого сосед обычно отрясает свой черный пакет и продолжает путь, шепча себе под нос:

— Нашли, где ставить ублюдка.

На что Герой отвечает соседу, как заученный наизусть урок:

— Простите Антон Семёнович, не заметили тропинки.

Сосед приостанавливается, но, не оборачиваясь, почти сразу ускоряет шаг, только его черный пакет шуршит и банки в нем стучат одна о другую. Потом эти банки моет его жена, и утром он уходит опять со своим черным пакетом и банками в нем, а в банках – может быть рис с подливкой, а может макароны с кусками фарша вперемешку с луком. Герой сидит дальше и уже не смотрит на светло-русую Таню, которая то и дело высовывается из окна второго этажа.

Герой ждёт, когда в окне выше в электрическом свете на старенькой кухне появится сосед, и как он поставит свой пакет на пол у холодильника и сядет за стол, и рядом сядут его дочки, но его жена не сядет — она будет мыть банки, пока остальные будут хлебать густой суп алюминиевыми ложками. Сосед будет молчать, а в его темных усах застрянут крупинки перловки. Его дочери, светловолосые и сероглазые, будут о чем-то болтать, может о школе, а может о листьях, которые падают в парке, и в конце концов, обе поставят согнутые в коленях ноги в разноцветных много раз стиранных колготках на стул. Младшая из дочек подопрет голову в золотых локонах об острую коленку, не переставая разговаривать. Сосед, так не произнеся ни слова, возьмёт в руки повидавшую жизнь красную льняную салфетку, вытрет ею усы, скомкает ее в правой ладони и, вставая из-за стола, бросит ее на изрезанную ножом столешницу. Он выйдет из кухни и, прежде чем в соседней комнате успеет зажечься свет, его жена подхватит салфетку, быстрым движением расправит ее, сложит в четверо и вставит ее в пластмассовый держатель. 

Песня в наушниках уже поменялась, а Герой так погрузился в свои мысли, что не заметил, как в  окне на третьем этаже, граничащем с кухней соседа, и правда загорелся свет. Девочки в смешных колготках продолжают сидеть на кухне, а их мать набивает вымытые банки новым содержимым. Все трое говорят, и Герой напряг лоб, вглядываясь в их губы, розовые и пухлые, не перестающие изгибаться и складываться во всевозможные фигуры.

— Мальчики из моего класса сегодня просидели весь урок в туалете. Отпрашивались по одному, пока не ушли полностью. 

— На каком уроке?

— История.

— Откуда ты знаешь, что они сидели в туалете?

— Рассказывали.

Звонит телефон. Жена соседа запустила руку в бездонный карман фартука. Меньше минуты она держит его у своего уха, после чего откладывает на стол. Ее губы сомкнулись.

Герой тихо смеется, смотря на них. Но вдруг понимает, что допустил ошибку. Потому что мама девочки не засмеялась вместе с ним, а на кухне стало тихо. Старшая дочка сняла ногу со стула и опустила голову. Он обращал внимание только на губы, не беря в расчет их лица, не примечая, как двигаются их глаза, как расположен нос, как дёргаются щеки. Словно он поверил словам. А сказать можно все, что угодно, глаза — предадут. Глаза старшей дочки предали.

— Я сбежала с уроков вместе с ними, и в туалете мы курили украденные у отца сигареты. Я не думала, что учительница знает. — вот, что он мог услышать, если бы слушал не губы, а глаза.

Жена соседа тоже не слушала глаза, только телефонную трубку, но от этого узнала не меньше, чем Герой. Ее тело подрывается и намеревается пойти в комнату, где перед телевизором на краешке софы сидит сосед. Она врывается к нему, ее губы опять двигаются, правая рука отчаянно жестикулирует, а в левой она держит ворот поношенного платья старшей дочки. Жена соседа тянет ворот платья за собой так, словно забыла, что в это самое платье все еще одета ее старшая дочь, которая, к слову, тоже жестикулирует и чьи губы тоже двигаются. Сосед смотрит на них. Рот соседа ничего не говорит, только глаза сказали:

— Оставьте меня в покое, я не слышу, что происходит в Бразилии.

Жена соседа с треском рванула ворот платья на себя, и старшая дочка, старавшаяся вырваться, упала. Сосед продолжил молчать, только лицо его невероятно исказилось, выражая простой и ясный, как свет электрической лампочки, вопрос:

— Где я оступился тринадцать лет назад?

Эта гримаса задержалась на лице соседа, становясь все чётче и чётче. И Герой больше не пытается разобрать крики жены и старшей дочери, преградой к которым окно и слой пыли на нем. Он сосредоточился на соседе и его лице. 

Так этот вечер принес Герою новую забаву: мысли. И прежде чем его имя прозвучало ещё один раз прямо над его ухом, он почувствовал себя своим соседом и горько подумал о том как мечтал строить самолёты или крушить вековой лёд на ледоколе. Героя обступили мать и бабушка, и он отвел взгляд от окна соседа, зная, что будет дальше.

Они подтолкнут его сзади и его руки заработают, а потом он немного поднимется над землёй и за ним захлопнется дверь в подъезд. Лампочка на первом этаже как обычно не загорится, и Герой будет плыть вверх в полной темноте, пока его голова и плечи не достигнут второй с половиной ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, а точнее чуть больше половины второй ступеньки, несколько миллиметров от царапины, оставленной каблуком его матери несколько лет назад. Тогда свет на втором этаже загорится, и на третьем тоже. У своей двери Герой окажется на земле, и ключ начнет делать обороты в замочной скважине. Иногда ключ застревает, так, как сегодня, поэтому на лестничной клетке придется провести чуть больше времени. 

Герой выпустил долгий вздох и принялся осматривать замысловатые узоры на стене, которые создала облетевшая от старости краска. Кто-то любит смотреть на узоры, которые пишет на окнах мороз, и угадывать в них причудливые листья и экзотические цветы. Пусть такие люди лучше всмотрятся в стены старых подъездов, в них можно увидеть гораздо больше. Он, с улыбкой на лице, провел невидимые линии вокруг найденных им крокодила и разрушенного моста, когда дверь с шумом распахнулась. Герой резко выпрямился, приготовив руки, чтобы наконец переехать порог квартиры и закрыться у себя в комнате, но его остановили высокие голоса, тут же наполнившие подъезд. Дверь почти сразу захлопнулась, голоса стихли. Не дверь Героя, ведь его мать так и не разогнулась и скрестись не перестала. На лестничной клетке появился сосед в резиновых тапках и с сигаретой в зубах. Бабушка, стоявшая все это время за спиной Героя, развернулась к соседу и сказала:

— А ваши-то, Антон Семёнович, кричат.

Сосед чиркнул спичкой, запахло серой.

— Все кричат там ваши. Случилось чего? — бабушка имеет привычку вцепиться мертвой хваткой и не отпускать, если только ей вздумается.

— Говорил вам, не ставить вашего по среди тропинки? 

— Все кричат ваши и кричат. А нам спать скоро укладываться.

— Скоро. — сосед тихо засмеялся и выпустил немного дыма.

Бабушка отвернулась и потянула мать за рукав, та, отмахнувшись, попала бабке по губе. Сосед, зажатый в угол, закашлялся, и серый дым поднялся к потолку.

— На заводе все шурупы да резьбы? — бабушка не сдается.

— Резьбы да шурупы, баб Шур.

Глаза заслезились от дыма, Герой с трудом посмотрел на соседа. Его щека покрыта темной щетиной, и глаза под черными ресницами – темные. Волосы соседа немного выбились из-под кепки, а на лице – тень от козырька. 

— Самолёты и ледоколы. — Герой перевел взгляд с соседа на бабушку.

— Какие самолёты? — сосед удивлённо повернул голову в его сторону, словно только что его  заметил.

— Эмбраэры, Боинги, Аэробусы.

— Перестань материться. Матершинник этакий.  — бабка отвесила Герою звонкий подзатыльник.

— Мама! — тяжело вздохнула мать.

А сосед опять закашлялся и приподнял засаленный козырек. 

— Понаберутся где-то этой гадости. — не унимается бабка, косясь на соседа.

— Баб Шур, ну в самом деле.

— Успокой своих, по-хорошему прошу!

Сосед закрыл лицо руками и стоял так, пока фильтр сигареты совсем не сгорел и не обжёг ему пальцы. Все ещё дымящийся окурок упал и закатился под колесо коляски. Герой закрутился на месте, а сосед с тоской в темных глазах посмотрел на свою дверь, из-за которой все ещё раздаются приглушённые крики. Бабка начала хлопотать вокруг Героя, попутно крича на соседа, который так и стоит в углу, смотря на свою дверь и тихо улыбаясь в усы. Эта детская улыбка выглядит странно на его взрослом лице, от чего Герою стало неудобно и он вспомнил про книгу, лежащую на коленях. На мягкой обложке синие буквы сообщают: “О. Генри”. Они посмотрели на него и сказали:

— Юноши и девушки так романтично продают свои волосы и часы, а через тринадцать лет они оказываются в старом доме с пыльными окнами, с черными пакетами и банками, с грязными салфетками и дочками в колготках. И в старом доме соседи не сварят вместе суп и не найдут утерянного счастья. Книги врут.

Герой не успел понять, прозвучало это в его голове или кто-то и вправду произнес это в слух. Впрочем, и так было слишком поздно: мать разогнулась и бабка, навалившись на коляску всем телом, вкатила Героя во внутрь.

***

Через сон Герой понял, что наступило утро и, накинув одеяло на голову, прислушался. Вот-вот за стеной хлопнет дверь, потом ещё одна, а на лестнице послышатся лёгкое цоканье каблуков и тяжёлые шаги. Сначала шаги соседа и стук его банок. Через час с этажей посыплются мелкие шажки босоножек и кроссовок, идущих в школу. После чего выйдет мать Героя, которая обязательно встретит свою подругу, с которой они запираются в туалете на долгие часы, и, когда они уходят, он чувствует терпкий запах сигарет и ещё чего-то кислого. Его мать уйдет с ней под руку, а за ними спустятся мужчины с седой щетиной и, независимо от сезона, в измаранных мазутом телогрейках. Так дом опустеет, и Герой заснёт опять, а когда проснется, на улице под его окнами уже соберутся дети в коротких футболках с телефонами в руках. Они будут громко подпевать музыке, которую кто-то из них включит из своей квартиры на первом этаже, а он – ждать тёмно-синего вечера. 

Герой облокотился на подоконник и просунул голову между цветами в горшках. Форточка приоткрыта и он слышит:

— Это приложение. Каждый день смотрю, кто от меня отписался.

— Там показывает?

— Нет, я помню, сколько на меня подписано и если вижу, что стало меньше, просто просматриваю всех своих подписчиков и вычисляю того, кто отписался.

Среди них сидит она. Ее светло-русые волосы расчесаны по бокам, а когда она улыбается, на обеих щеках появляются ямочки. У нее округлые плечи и колени, мягкая шея и маленькие стопы. Они называют ее Таней, а он не может подобрать ни одного слова, которым можно было бы ее назвать. Они касаются ее рук, а он смеет смотреть на них только украдкой. Они так близко к ней, что чувствуют ее запах, а он может только представлять, как она пахнет.

— Тебе вчера досталось от матери. — Танин голос такой низкий.

— Досталось. — старшая дочка соседа слабо улыбнулась, вскинув острый подбородок, потерев шею, всю в фиолетовых синяках.

Волосы старшей дочки соседа зачесаны в высокий хвост, а на веснушчатых щеках играет искусственный румянец. Герой бы не узнал ее без детских колготок и без руки матери, схватившей ее за ворот. Только то, как двигаются ее губы, выдают в ней вчерашнего ребенка за кухонным столом сербавшего суп алюминиевой ложкой. После каждого слова она легко прикусывает нижнюю губу передними зубами, поэтому губы такие обветренные. Она продолжает говорить и с каждым ее словом Герой просовывает голову все глубже между зеленых листьев денежного дерева и сочных колючек алоэ. Старшая дочка соседа прикусывает нижнюю губу и каждый раз особо крупная трещина, протянувшаяся с середины почти до самого уголка, соприкасается с ее белыми зубами. Он смотрит на ее нездорово алые губы и чувствует ее сладкую тонкую боль так четко, как никогда не чувствовал своей. Если бы только из трещины наконец брызнула кровь, теплая и яркая, как лужи на раскаленном асфальте, как застоявшаяся вода в замоченной на ночь посуде, как кисель, как мокрая от пота постель в летнюю ночь. Если бы она только брызнула, Герой бы ушел от окна и никогда больше не подслушивал, оставил бы попытки ухватить уходящую от его жизнь и лег бы назад в кровать, накрылся бы одеялами и стал ждать вечера.

— Сложи три последние цифры своего мобильного телефона, потом сложи их с тремя первыми, раздели на шесть и отними от полученного цифру по середине. — шепнула в круг склонивших головы девочек одна из них, — округли в свою пользу – столько у тебя будет детей.

— Четыре. — ответила Таня.

— Два. — ответила ее рыжая подруга.

— Ноль целых три десятых. — пожала плечами старшая дочка соседа.

— Это все случайность. Я знаю лучший способ, как узнать во сколько лет выйдешь замуж. Если сумма трех первых и трех последних цифр совпадает, то это точный возраст.

«Семнадцать» тут же прозвучало у его в голове.

— Семнадцать. — ответила Таня.

— А если цифры не совпадают?

— Значит где-то между.

Герой понял, что улыбается, а его губы шевелятся. Он больше не слушает их, в его висках оглушительно стучит кровь, а на его губах беззвучно перекатываются цифры Таниного мобильного.

Две шестерки, пять, четыре, двойка, семь, двойка, девять, шесть. 

Герой подался назад и закружился по комнате, зажевывая колесами разбросанную одежду. Голубые рубашки, в которые любит его надевать бабушка, натянулись и затрещали. Герой резко развернулся и задел стол. Карандаши и тетради, кружки и книжки, диски и фарфоровые фигурки, все с грохотом посыпались на пол. А он продолжает кружиться, и под колесами рвется бумага, ломаются карандаши, крошится фарфор, мнется картон. Его губы шевелятся: две шестерки, пять, двойка, семь, двойка, девять, шесть. 

Из коридора ворвалась в его комнату бабушка и заголосила, она схватила его за ручки коляски, под ее ногами захрустели обломки белочек и грибов. Она взвыла еще громче, а Герой не перестает шевелить губами и его руки поднялись в гору, его указательный палец нашел в воздухе циферблат телефона и быстро набирает две шестерки пять двойку семь двойку девять шесть. Бабушка затрясла его за плечи, не переставая кричать, а разговоры под окном прекратились. Герой закрыл глаза и замотал головой, вне себя от счастья, он круто развернулся, подписав смертный приговор еще одной рубашке.

— Родила выблядка! Выблядка родила! — взревела бабушка.

(56 оценок, среднее: 4,36 из 5)

Загрузка…