Елена Данилова

Страна: Украина

Я родилась и выросла в Украине – в городе Харьков. Читаю запоем с четырёх лет, а с 2016 года пришло большое желание писать самостоятельно. До 2021 г. включительно работала коммерческим автором для самых разных компаний. По специальности логопед-дефектолог: учу малышей и подростков правильному произношению, работаю с аутизмом и другими сложными диагнозами; восстанавливаю речь взрослым после инсультов. Сколько себя помню, всегда смеялась над собой в любых неудачах и по-доброму подкалывала друзей и знакомых. Давно поняла, что без чувства юмора жить слишком непросто. В настоящее время нахожусь в эвакуации в Молдове. Продолжаю писать, любить и отчаянно верить, что жизнь продолжается.

Country: Ukraine

I was born and grew up in Ukraine, in the city of Kharkov. I have been reading nonstop since I was four. In 2016 I felt a great desire to write. I have been working as a commercial writer for different companies up to 2021. My profession is a speech pathologist – I teach kids and adolescents correct pronunciation, I also work with people with autism and other complicated diagnoses and help adults to regain their speech after stroke. Ever since I can remember, I was always making fun of myself during my failures and playing good jokes on my friends. I realized long ago that it’s not easy at all to live a life without sense of humor. I am a refuge in Moldova now. I keep writing, loving and badly wanting to believe that life is go on.

Отрывок из сатиры “Сама себе тамада”

        

А я смеюсь — смеётся вся улица,

и не заметно, что в глазах моих — слеза.

А я смеюсь — все со смеху катятся.

А я смеюсь, чтоб не расплакаться.

Верка Сердючка «А я смеюсь»

Сама себе тамада

Профессиональный тамада работает по установленному сценарию, но в его работе всегда присутствует большая доля импровизации. Тамада не употребляет спиртные напитки сам, или употребляет их в гораздо меньшем количестве, чем гости.

(из Сети)

Не знаю, для кого там вся жизнь ― театр, а у меня всё похоже на вечную свадьбу. Сначала большей частью всё благопристойно, потом какой-то период ― веселье, а после ― бах! ― и слишком горько. Сталкиваешься с поступками сомнительно адекватных людей, и завершается часто определённый этап, будто в тяжёлом похмелье: в делах и планах ― бардак, тяжело морально, физически, и жаль убитого времени. А ты крепко примятая вихрем событий, переевшая сюрпризов Вселенной, но нарядная и вечно трезвая, потому что иначе нельзя. Ещё и эти бесконечные сценарии жизненных конкурсов, потому что неконкурентоспособная ты никому не нужна.

Вот так и получается, что кто-то сам себе режиссёр, а я ― сама себе тамада. Отказываюсь от участия в пьесах, обхожу драмы десятой дорогой и отчаянно импровизирую, даже если тошно и горько. Периодически на моих «свадьбах» совсем немного гостей. В таких случаях каждый «сценарий» предстоит обыграть мне одной вне зависимости от сложности задачи и налёта трагикомичности.

Помните, что советовал мудрый Мюнхгаузен? «Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!». Мы совершаем глупости большие и малые. Бывают и вовсе катастрофические. Но как минимум те, что кардинально не меняют чужие сценарии, в чём-то даже грешно совершать с серьёзным лицом. 

Импровизации со здоровьем

Сейчас я в том возрасте, когда грядущая старость не брехня недоброжелателей, а, скорее всего, что-то реальное. Возраст, когда, расчёсывать комариные укусы ― приятнее и проще, чем секс.  

Я покупаю всевозможные книги на тему, как умудриться не умереть, или всё-таки умереть, но хотя бы лет через сто восемнадцать. Обложки прекрасны, заголовки заманчивы, почему бы не украсить книжные полки? Что я и делаю уже пару лет. Этих книг на сегодня так много, и стоит любую открыть, как автор паникует с самой первой страницы: «Ты живёшь, как самка дикого хряка! Опомнись! Если ты не умерла молодой, совсем не значит, что не умрёшь прямо завтра!». 

Но я читаю что-то с более динамичным сюжетом, а эти зануды ровно и красиво стоят. Даже напечатанная красота должна быть благородна, а не вызывать дополнительный стресс и уныние от каких-то бесконечных проблем в этом цилиндрическом теле.

К тому же моё тело как минимум четыре месяца из года в год очень красиво блестит. Почти как у фотомоделей и порноактрис. С той разницей, что я не просто таким образом никого не соблазняю, а наоборот изо всех сил отпугиваю, потому что все летающие мелкие твари планеты откусывают от меня по кусочку, оставляя такие следы, будто меня ели двадцать восемь злых тойтерьеров и три канализационные крысы.

Но как ни крути, а самый первый признак того, что безвозвратно уходит ядрёная молодость, ― периодически возникающие болячки и проблемы с кратковременной памятью. 

Например, я по-прежнему периодически достаю из кошелька счастливые билеты и ем. Обидно, правда, что не пойму сбывается загаданное или же нет, потому что не помню потом, что загадывала. Плюс уже года три барахлит левая почка. Что-то ей неймётся время от времени. Бывает, в течение двух-трёх дней одолевает прострельная боль в пояснице, и каждый шаг левой ногой как наказание. В эти дни я выгляжу очень необычно и странно. Походка у меня такая, будто я княгиня Вяземская и гуляю по набережной с зонтом в кружевах. Иду очень медленно, с высоко поднятой головой: не знаю, за счёт чего, но так легче. В общем чеховская муза ХХI века. А чтобы не перемещаться всё время со страдальческим от боли лицом, я делаю выражение собаки-подозреваки: смотрю вперёд и по сторонам очень серьёзно, с прищуром. Будто в тревоге, что сам Антон Палыч затеял пульнуть в меня мёртвой чайкой из-под какой-нибудь лавки.

Но всё ерунда на фоне того, как в эти дни я перехожу через дорогу. 

Стою на пешеходном переходе. Пару секунд все несутся, потом тормозят. Стоят, как белые зайчики, и с одной стороны, и с другой. А мне так неловко. Они же не в курсе, какой будет цирк. Делаю жест рукой: «Езжайте, езжайте, я не спешу!». А они моргают мне фарами: «Проходите-проходите, мы джентльмены!». Я им опять: «Премного благодарна, но нет!». Начинают сигналить и из окна улыбаться: «Идите-идите!».

Ну, думаю, всё. Я вас предупреждала. И иду. О-очень медленно. С высоко поднятой головой и выражением лица собаки-подозреваки. Можно только представить, что в это время обо мне думают штук двадцать водителей. А как мне объяснять автомобилистам, что у меня почка болит?! Нет, можно, естественно, сделать невнятный мах рукой в области копчика. А если кто решит, что я таким образом отправляю всех в зад?! А если там где-то дачник с веслом? Я ведь даже убежать не смогу. Замру, как в «море волнуется три» и вдобавок получу веслом по хребту.

— Ты бальная! Тибе нада личицца, ты знаищ аб этам? ― громко интересуется в открытое окно молодой армянин. 

— Конечно, знаю, — говорю. — Но мне некогда, очень много работы! — и иду медленно дальше.

Импровизации с возрастом и близкими родственниками.

Импровизация первая. Сын

А дети? Взрослые дети! Это ж вообще никуда не годится. Теперь нельзя говорить, что мне двадцать семь, потому что у сына появились усы.  

Уходил спать милым мальчиком, а утром вышел на кухню какой-то Клаус из Копенгагена.

— У тебя же усы! ― недоумеваю я шёпотом.

— Какие усы?! ― говорит сонным басом. ― Это не усы!

— А что?! ― негодую. ― Где ты их взял?!

— Да что ты несёшь?! ― сын тревожно шарит рукой над верхней губой.

— Иди побрейся немедленно.

— Не буду я бриться! Пусть растёт борода!

Сижу в ужасе над остывшим кофе и крошками грустных печенек. Вот так жил-был в квартире миленький мальчик, а потом ― хоба! ― и бородатый мужик. К такому повороту я конечно была не готова.

Что теперь дальше? Раз, два, три ― и пять внуков? Семь сортов огурцов в огороде, а в Закладках ― «Как связать одеяло деревянным крючком»?

Нет-нет, ребятки, давайте помедленнее. Я же записываю!

Импровизация вторая. Дочь

Когда гуляю с собаками, заворачиваю время от времени на улочку частного сектора. Любуюсь еврозаборами, присматриваю себе варианты, летом ем по пути абрикосы, а весной балдею от запахов всяких сиреней.

И вот в этом тихом уютном раю появились у меня три новых друга. Точнее, два друга и дочь: то под кустом, то под забором сидят три алкаша. Два мужских пола и один женский. Беззубые, морщинистые, в засохшей зловонной одежде застольничают прямо в траве: водка, пиво, раскрошенный хлеб и всякое разное в грязных пакетах.

Самая первая мной прониклась именно дама. Да не на шутку. 

— Мамка! ― кричит мне. ― Мамулька! Привет!

Прохожу с ментальным посылом из-под тёмных очков «Идите, женщина, нафиг. Вы мне не дочь!». Пёс Иннокентий смотрит на меня в изумлении. 

— Это не то, что ты подумал, — говорю ему. ― Я тебе всё объясню. 

Но, похоже, он мне не верит.

После двух-трёх таких пересечений осмелел мужской пол. Дочь всё так же светится счастьем при виде меня, а те тоже радостно скалятся и приглашают к столу. Благодарю товарищей за гостеприимство, но уклоняюсь. Собаки за это на меня обижаются. Иннокентий им даже виляет хвостом, и готов принять в семью мою блудную дочь. Лет на 20-25 она выглядит старше меня, но дурачка это не настораживает.

И конечно же это случилось.

Гуляем с собаками вместе с гостями из Польши: подруга детства, её муж и родная сестра. Солидные люди, владельцы доходного бизнеса. Идём, наслаждаемся вечером и обсуждаем варианты сотрудничества. Я вся на рабочей волне и напрочь забыла о возможной опасности. А дочь меня не забыла.

― Мамка! Мамулька, привет! ― кричит беззубая Шапокляк и выбегает навстречу. 

Навстречу ей бежит Иннокентий и истерично виляет хвостом ― он по-прежнему ждёт гостинцев из грязных пакетиков. Мои поляки вопросительно замерли.

― Не мамкай! Иди спать немедленно! ― рявкаю на беспардонную дочь. А та не унимается: «Я так долго тебя не видела! Ты где была?!»

― Это не то, что вы подумали, — говорю полякам. ― Потом объясню. На чём мы остановились? 

Но, похоже, они мне не верят. Надо старой хамке пригрозить детским домом. Совсем от рук отбилась.

*****

В детстве, как минимум лет до одиннадцати, когда я слышала хоть что-то про «бальзаковский возраст», всегда считала, что речь идёт о бальзаме. О Бальзаке как таковом я даже не помышляла, а о бальзамировании и не догадывалась. Оставался только бальзам. 

Зачем женщины, начиная с определённого возраста, до конца своих дней потом ходили в бальзаме осознать было сложно, и я над этим не парилась. А сегодня, перешагнув этот «страшный» рубеж, могу сказать, что это прекрасно. 

Нам, «бальзамовским», уже можно решительно всё: менять сценарии собственной жизни, неистово импровизировать, и даже договариваться с собственным телом. А это же почти всемогущество. И теперь совершенно без разницы ― сам себе режиссёр или сам себе тамада. Театр или свадьба ― всё равно, если радуешься жизни, как празднику.