Искусствовед. Изучала гуманитарные науки (история искусств, литература, кино и музыка, философия) в России, США и Германии. Пишу прозу, занимаюсь графикой.
Country : Russia
I am an art historian. I studied humanities, in particular art history, literature, philosophy, cinema and music, at universities in Russia, the USA, and Germany. I write prose and draw.
Отрывок из повести «Вода живая и мертвая»
Ямской наконец заметил, что его спутница со светлыми волосами исчезла. Наверно, ушла с блаженным трубочистом, подумал Ямской, потому что ее уже не было, когда они поднимались по лестнице. Он вспомнил, что у трубочиста были прекрасные глаза, и ему стало жаль, что он не стал всматриваться в них внимательней.
Не дожидаясь окончания совета, Ямской вышел из квартиры. Для большей решимости он запустил руку в карман и крепко держал веревку, чтобы все время ощущать ее шершавую поверхность и тонко вплетенную золотой нить.
В городе он заметил странное брожение и обратил внимание, что появилось слишком много стражи, которая была обеспокоена происшествием каким-то высокопоставленным лицом. На несколько секунд Ямской остановился и вдруг подумал, что, возможно, в толпе он увидит женщину с темными волосами, возникшую перед ним, как видение, несколько недель назад. Он искал ее глазами, но совершенно безуспешно. На улицы выходило все больше и больше народу. Возможно, подумал Ямской, это вызвано тем, что наконец начало светать, и люди спешили увидеть, как солнце появятся на горизонте.
Ямской снова оглядел толпу в надежде найти ту женщину, но вместо этого заметил существо без пола и возраста, которое стояло, прислонившись к стене дома на противоположной стороне улицы. Оно двинулось к Ямскому, никем не замеченное.
Ямской крепче сжал клубок из веревки в своем кармане. Он знал, что его замысел непременно осуществится.
Пока не перекрыли границу города и не издали распоряжения никого не выпускать до начала официальных допросов, связанных со смертью влиятельного министра, о которой оповестили граждан, Ямской поспешил к пешеходному мосту, ведущему к туфовой крепости. Старый город, обращенный колокольной башней к востоку, готов был принять первые лучи солнца. Снег в городе совсем сошел, и показалась земля и прошлогодние травы.
В старом городе Ямской медленно и тихо шел сквозь оставленные дома, пока снова не услышал за собой лязгающие доспехи стражи. Тогда он поспешил к канаве, которую показывал Абаисову и его спутнику. Возле сточной реки он обвязал веревку с золотой нитью вокруг выступающей балки и, несколько раз дернул, чтобы проверить, насколько крепок узел. Второй конец веревки Ямской обвязал вокруг пояса и спустился в канаву. Золотая нить блестела в сточной воде, и, посмотрев на нее, Ямской вновь подумал о том, что когда-нибудь погаснет солнце и все горы, которые он видит вокруг, станут космической пылью. Солнце станет холодной звездой, вокруг которой будут плыть по орбитам холодные планеты. Ямского, который и сам вскоре исчезнет, будут изучать по этой космической пыли, как доисторического кита. В таком случае, пусть я стану частью газового облака Юпитера или осяду моросью на льдах Урана, подумал он.
Уже спустя минуту Ямской пробирался по узкой лесенке из камней, ведущей в глубину ущелья. Лесенка шла вдоль крепостной стены и изредка осыпалась под его ногами. Камни падали вниз с глухим эхом. Ямской еще раз проверил, насколько туг узел веревки, обхватывающей его живот. Спустившись на сумеречную глубину, которая показалась ему вполне безопасной, Ямской посмотрел на крепостные стены. Он никого не увидел в бойницах и не слышал ничего, кроме шума приближающихся рек, протекавших по дну ущелья. Неожиданно Ямской заметил какую-то тень, промелькнувшую у сторожевой башни, и, замерев на несколько секунд, продолжил спускаться.
Вокруг искрились от влаги серые камни с белыми прожилками, а на глубине литаврами гремели реки. Первая из них была ледяной и полупрозрачной, как лунный камень. Наверно, подумал Ямской, ступив на дно ущелья. местные рыбы и не ведают о своем счастье – плыть в воде, не ощущая ее холода, – и единственное, о чем им стоит беспокоиться, это острые камни на дне, которые могут вспороть им брюхо. Ямской смотрел на мелькающих в воде рыб и завидовал их чешуе, но вскоре вспомнил, что и рыбы способны ощущать холод и вполне возможно не столь молчаливы, а говорят на своих рыбьих языках о делах пресных и соленых вод. Мысль оборвалась в голове у Ямского, когда он поранил ладонь. Воздух в ущелье был до того влажен и душен, что Ямской тут же ощутил на языке соленый привкус собственной крови. Замотав рану носовым платком, он зашагал вдоль ледяной реки, пока не заметил, что его пояс все еще обвязан бесконечной веревкой с вплетенной золотой нитью. Ямской развязал узел и оставил ее на земле. Ущелье было так глубоко, что след веревки терялся из виду. Казалось, на ее противоположном конце извивался воздушный змей.
Ямской пошел прочь от крепостной стены.
Реки в ущелье были порожистыми и узкими, но, если бы Ямской смог найти брод, он перешел бы их в десять шагов. Они мчались бок о бок, пока где-то в глубине ущелья не сливались в полноводную реку, спускающуюся в долины, и их разделяла лишь узкая полоса каменистого берега. Ямской думал о судьбе экскурсантов.
Вдруг у противоположной горной стены он заметил движущуюся фигуру. Ямской различил обрюзгшее тело, и пыльную рубашку из мешковины, под которой на дряблом животе лежали обвисшие плоские груди. Фигура шла грузно, и ее отекшие ноги были густо вымазаны синими венами и ушибами. Ямской никак не мог ухватить ее одним взглядом. Он моргал, и замечал лишь морщинистые ладони с темной грязью под короткими ногтями. На одной из рук был нелепый изящный мизинец. Идущий по противоположной стороне тяжело дышал чуть приоткрытым ртом и нащупывал камни и валуны, вытянув перед собой руки и широко растопырив пальцы.
Продолжив наблюдать за ним, Ямской сел на камни у ледяной реки. Сначала он почувствовал навалившееся на него отчаяние. Он понял, что никогда не сможет спрятаться от этого существа, сшитого из тысячи кож; что ни глубочайшее ущелье, ни темная вода не сокроют его от пустых глазниц. Существо остановилось и обратило к нему свое безглазое лицо. Оно стало совершенно неподвижным.
Ямской ухмыльнулся. Он нашел печальное очарование в своей участи. Ему никогда не найти утраченных глаз, никогда не избавиться от тени, преследующей и не оставляющей его. Тогда, набрав полную грудь тяжелого воздуха, он крикнул: «Я! Я буду твоими глазами!» -и шагнул в ледяную реку. Его тело тут же пронзили жгучие иглы, а хладные воды накрыли с головой, и, выныривая, Ямской лишь задыхался и видел, как крутится над ним узкая трещина светло-серого неба, в которую падали горные стены. Оказавшись на галечном берегу между реками, он надеялся, что больше не будет чувствовать своего тела, но боль дышала в нем, и, когда он вошел в кипящие воды, она обожгла его кожу, горло и легкие, и он тогда снова забыл, что когда-то был Ямским. Разъяренные жаром воды лишили его памяти и тела, способного обладать возрастом или полом. Выбравшись на край каменистого берега, он сжался в комок и разразился рыданиями, словно рыба, захлебывающаяся воздухом. Он видел перед собой лишь черноту и не ощущал ничего, кроме острых камней, впивающихся в его бока и спину. Горячие воды омывали ущелье, и ослепший Ямской вслушивался в их рокот, пока не ощутил рядом с собой запах человеческого пота. Чьи-то мягкие руки обняли и укрыли его от жгучего ветра и стали слегка покачивает его тело. Кончиками пальцев он нащупал грубые нити. Ими был заштопаны живот, к которому прижималось его лицо, и ладони, крепко державшие его за плечи. Эти руки были неловкими и сильными — будто только привыкали держать и баюкать что-то живое и хрупкое…
Ямской лежал и чувствовал, как на него наваливается сон. Во сне он видел женщину с черными эбеновыми волосами и бирюзовым кольцом, которая исчезала в лазоревой тишине и серой пустоши. Во сне он все еще слышал шум рек, рассекающих тени ущелья.