Эльмира Хан

Страна : Россия (татарстан)

Молодой писатель- сценарист.  Родилась в Татарстане, по образованию юрист гражданской специализации.  Вдохновленная с детства  сказками 1000 и одна ночь, все больше погружалась в магию Востока и исламской культуры. К жанру мистический реализм пришла постепенно, большой отпечаток на творчество оказал опыт проживания в Северной Африке. 
 

Country : Russia (Tatarstan)

A beginning screenwriter. She was born in Tatarstan, a civil lawyer by education. Inspired by Shaherezad tales since the childhood, she little by little immersed herself into the Oriental magic and Islamic culture. Gradually, she came to the genre of mystical realism. Living in Northern Africa strongly influenced her essays.

Отрывок из романа “Красный лукум от Сююмбике”

Зубазга навестил Гурьям в башне. Солнечные зайчики веселились на полу, который мыла хранительница.

– Подожди немного, солдат, я уже заканчиваю, – прохрипела она и закашлялась.

– Вы больны? – Генеральный прокурор озабоченно посмотрел на женщину и закрыл дверь.

– Да, всю ночь не спала, что-то сердце не спокойно. – Гурьям поставила швабру и сердито посмотрела на чиновника. – Отдай, что тебе не принадлежит! Это мой дневник!

Прокурор послушно вытащил дневник из кармана.

– Я его не дочитал, возвращаю. Остановился на битве за Казань. Хотел, чтобы вы его дочитали сами.

Гурьям глянула исподлобья, зарделась и, включив самовар, погрузилась в историю.

«Коварная душная цепь славянских оков сжала казанское ханство. Призвали хана Едигера, разбив новые войска дворян.

Пернатые на зеленых лиственных каркасах трепетали от нашествия неприятеля, погибали под ружейными ударами, оставшиеся рассыпались в замызганной бедой кроне. 

По степной дали и голубым магистралям двинулись кавалерийские оккупанты. С грохотом поползла грузная артиллерия. 

Вены трещали по швам у разъяренных татар, от собственного бессилия они сжигали мосты.

Хан Едигер объезжал деревянную крепость.

– Наши стены прочны. Слава Аллаху, что мы проложили песок и камень меж брусами, они обеспечат твердую защиту, да и ров перейти не так просто.

Пушки крепости отбрасывали русских волков, подползающих к стенам, татарские термиты выскакивали из оков, но их оттесняли обратно. Дороги и проходы к казанскому ханству заняла русская конная пехота.

– Не выпускать чужеземных пленных, пусть обороняются как братья! – приказал Едигер. 

– Обезглавьте наглеца, возомнил себя русским зубром, устрашить помышляет! – негодовал Едигер.

Татары отбивали стрелковым огнем по фигуре Ивана Грозного, неспешно объезжавшего вокруг крепости в поисках новых мест для атаки. По сердечным венам нападающих запульсировала кровь победы – уверенный силуэт царя поднимал боевой дух.

 Ни одна мышца на лице императора не дернулась во время обхода, он даже не ускорил движение коня.

– Некрещенным – предостережение! Пусть знают, кому Господь дал истинную власть на Руси! – возвеличивались подданные, сжимая пищали.

– Безбожные червяки! Остановитесь! – содрогалась душа Сююм над русскими, роющими окопы. – Не трогайте землю наших отцов! Не смейте рыть из нее могилу! Народ мой, бездушные изуверы наступают! Очнитесь! Сюда! Все сюда! 

Дух Сююм воспарил над рыхлыми траншеями, и осознала царица – не окопы это, а капилляры, по которым украдкой будут высасывать животворящую любовь из ее кровной обители, превращая ее в иссохший трухлявый склеп.

Мортиры, тюфяки, пушки и бомбарды без устали дробили крепость Казани. Крошились нарывы. Бревенчатое сооружение все больше походило на покусанное хищником габардиновое полотно. 

Шрамы города кровоточили, но казанские орлы продолжали мучительно стойко держать оборону, как спасает родитель невинное чадо от кровожадного проходимца.

Как веселилась Сююмбике, когда ногайцы с черемисами атаковали русских воевод с тыла, превращая пушки в хлам, а людей сжигали и вешали. Знамя ислама, как светоч надежды, то и дело трепетало над горькой хмарью пораженного города. 

Но русские продолжали обескровливать ногайско-черемисские войска. И в Арском остроге они окончательно разгромили тыловые отряды мятежных казанцев.

Жестокая сеча разворачивалась на глазах Сююмбике. Она облетала стены города и чувствовала, как слабеет пульс Казани.

– Русский царь хитер, чужеземцы помогли ему предать огню и мечу мой очаг, придумали этих огненных чудищ, омерзительных, как сам шайтан! Бездушные кроты ползут к душе цитадели – к его мечети. Но как же стоек мой народ! 

Сююмбике разрывала боль от увиденного: клочья разорванных тел в траншеях! Она ревела волчицей, наталкиваясь на оторванные руки, головы и окровавленные бедра. 

Затравленные женщины с детьми молились, прячась в мечети. Имам Кул Шариф взывал к Всевышнему бок о бок с немощными стариками и женщинами, чтобы вражеские отряды не достигли божественного храма.

Осадные башни все громче громыхали у стен, бомбили крепость.

Капли крови и ошмётки плоти разлетались в стороны, как отсвет фейерверка, а из стен, местами пробитых пулями насквозь, брызнул каскад деревянной крошки, пыли и песка.

 Татары падали со стен цитадели с пробитыми насквозь шеями и стрелами, торчащими из глаз. Харкая щебнем на пробитую грудь, твердыня оседала на барханах собственного праха.

Татары поджигали огненных монстров, но русских было не остановить. Салатовая земля окрашивалась бурым оттенком последних мук, слышался треск сломанных костей, раздавались вопли боли и ярости.

Вновь и вновь в голове царя раздавался колющий ор татар, дравшихся за свою жизнь и пытавшихся спастись. Эхо криков звучало в мозгу русских и не давало ни секунды покоя.

 Неравный бой не пугал татар, они терпеливо копали рвы к башням, невзирая на ночь, обезвоживание, раздирающий тело голод. И с новым запалом обрушивались на славян.

– Аллах дал великую силу, народ мой, тайну которой русский никогда разгадать не сможет. Я осязаю дух предков, наших дедов! Они рядом, восхваляют и возвеличивают вас на небесах! – Сююм простерла руки к небу, возвышаясь над Казанской цитаделью и молилась. – Аллах, прими души погибших, преданных рабов, кто боролся на пути к Твоей милости. Они безраздельно, ревниво и жестоко защищали свой дом. Открой им врата в райские просторы, где они обретут мир. Лучшая награда для них – Твое прощение, великодушие и милость.

Рассыпалась цитадель, как песочный замок при подземной буре. Ворвались русские в город, злые и обессиленные, с надеждой, что наконец-то сломили оборону непокорных. Но оказалось, что проклятые термиты лишь окрепли и отражали удары царских войск с новым натиском, беспощадно рубили воевод и стрельцов.

– Если бы не коварные духи огня, которых царь призвал к битве, никогда вы не сокрушили бы Казань! – Сююмбике с печалью облетала новые подкопы с минами и шипела в лицо ползущих под землей посошных мужиков.

В русскую душу осело, несомненно, немало глубоких незабвенных впечатлений от казанской битвы. Они сохраняли пока крайне отважный вид. А когда прорвали оборону, надежда на победу зажглась с новой силой, как масло в светильнике.

Татары выступили с большим запалом, наперегонки отбивая царскую свару. Но численность была на стороне славян. Оборванные, измученные русские вступили в последнюю ужасную схватку, и вскоре они уже ворвались в укрепление, наповал поражая отчаянно защищавших татар.

– Слава Аллаху, как велик мой народ! – сокрушалась Сююмбике, облетая трупы своих воинов, головы которых были насажены на копья. – Даже мертвецы продолжают мужественно стоять!

На площади перед мечетью, которую потомки назовут Кул-Шарифом, развернулась последняя битва за Казань. Под хрип умирающих братьев за стенами мечети Имам Сеид Кул Шариф преклонившись взывал к Аллаху:

– Смилуйся над рабами Твоими, обрати Свой взор на сердца верующих, на обитель Твою. О Аллах, уповаем на Твое могущество, помощь ангелов и вечную жизнь! Благослови нас перед сражением, вдохни в нас силу несокрушимую, укрепи веру в победу и справедливость Твою! 

Жители шептали молитву за имамом. Стены сотрясал диких рев русских войск и рокот пушек, лязг мечей и стоны раненых и умирающих.

– О Аллах, пощади! – горько с надрывом шептала женщина. Усыпи нас навечно, не унижай участью пленниц! 

Она рыдала, склонившись на полу, рядом ползал ее годовалый ребенок, подбирал крошки хлеба с пола, хныкал, вращая в руках медный гребень матери.

Но книга судеб развернула неизбежное крушение цветущего оплота боголюбивых. Сбросили стрельцы Сеида Кул Шарифа с минарета и посадили на кол. Только Аллах ведает, как остервенело кидался на врага имам Сеид за дитя свое обессиленное, за безоружный кров благочестивых, за святые столпы религии мира.

Осквернили дом Аллаха. С остервенением топтали конницы лунные символы единобожия, пока не раскрошили в пыль и хлам. Играли бесы в барабаны, раздувая пламя факелов, плясали и распевали частушки на головешках рухнувшей мечети. 

Душа Сююм раскапывала обломки месяцев под траурной известью подожженной мечети. Казалось, даже мумии павших героев, нанизанные на копья, оплакивали, очищая слезами павшую обитель мира.

Распахнулись ворота Нур-Али, и остановился у ханского дворца великий царь Иван. И не мог оторвать глаз от пылающей Казани. 

Сквозь дымку его век мерцал огонь восторженного исступления, но не от триумфа над строптивым татарским духом: «Воистину, эти люди, дерзкие и неразумные, крепки были и сильны. И умерли по своей воле, моей воле не покорившись…»

Гурьям лихорадочно задышала, глаза потеплели, казалось, ее накрыла солнечная тень. Она уселась на табуретку, пролистала дневник до конца и продолжила тихо читать, а прокурор снял ботинки и подошел к стене, где снова появилась картина царицы, свежеотреставрированная.

«В воздушной, потухшей, безмолвной пелене разносились стоны пленных женщин и мужчин, гремели цепи в степных лугах – прощальная конвульсия заносчивого исполина. Ответили им небеса угрюмым рокотом, бросив ветра, гасившие агонию Казани.

Душа Сююмбике распростерла крылья над Казанью, обняла, заслонила собой убогие останки дома, как побитая орлица – разоренное гнездо.

«О, мой народ, еще вчера ты продал свою царицу, как дань в ответ на мир. Из степной и резвой лани я превратилась в куклу для иноверцев, навечно скованную кандалами.

Сегодня же пришел и твой черед!

Аллах не отозваться нам не мог!

О, как утешить мне тебя, твердыня гордая моя?

А кто осушит червонные глаза?

А крылья кто расправит ей?

Сююмбике не жить отныне на Земле.

Увяла загнанная лань…»

Гурьям затихла, потерла колени, расправила маки на платье, перевела дыхание и дочитала последние абзацы.

«Не печалься Сююм, взрастил Я для тебя сады пышные, пустил реки янтарные, золотые, кремово-миндальные. Не оплакивай чужой грех, не горюй и не серчай! 

Взмыла душа Сююм по семи уровням башни, как по лучезарной лестнице к Аллаху, по семи божественным столпам в пристанище обетованное. И каждый уровень, как завещанное испытание».

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (73 оценок, среднее: 4,27 из 5)

Загрузка…