Страна : Канада
Член Союза писателей Северной Америки. Закончила Политехнический институт в Ташкенте. В настоящее время проживаю в Канаде, в Монреале. С 2000 года работаю в канадских русскоязычных газетах и жypнaлax – в Монреале и Торонто. В 2013 году в Москве вышли два тома Антологии русско -язычных писателей Северной Америки с моими рассказами. Лауреат литературных конкурсов- ЛитЭлит, Книжная полка, Армения Туристическая, шорт- лист Open Central Asia Book Forum & Literature Festival 2017 года.
Country : Canada
Отрывок из романа ” Два времени года”
Изменяя место жительства, человек неизбежно теряет в трех вещах: в деньгах, в здоровье, в престиже. Аристотель
Глава 1.
Сентябрь в Монреале в основном бывает мягким и теплым. Медленно и лениво катит свои волны спокойная река Святого Лаврентия. Небо постепенно теряет летнюю пронзительно- голубую синеву, а белые барашки облаков, клочьями разбрасывая по земле бегущие тени, отражаются как в зеркале, в темных водах реки. Листья на деревьях неспешно меняют цвет, застывая навсегда сочными красками на палитрах художников. Ветер подхватывает и легко кружит паутинку бабьего лета, чтобы успеть наиграться вволю перед длинной зимой, приближение которой еще не ощущается, но сама неизбежность природного процесса многим здесь отравляет жизнь, да и кому могут нравиться метели за окном или откапывание из –под снега машины по утрам. Наверное, надо очень любить Монреаль, чтобы не замечать этих продолжительных зимних неудобств.
Лариса задернула шторку, не позволяя любопытным огням городских фонарей проникнуть в ее комнату. На улице было тихо, понедельник, пожалуй, самый спокойный день. После шума и веселья трех последних дней недели, всегда наступает недолгое затишье. Это только в короткий период с мая по сентябрь можно позволить себе гулять побольше и подольше, но стоит только однажды подуть северному ветру, который безжалостно сбрасывает желтые сухие листья с погрустневших деревьев и вертит осенний хоровод на улочках города, как на смену веселью, открытым маечкам, желтым тентам над вынесенными на улицу столикам в кафе и ресторанах, холодному пиву и ледяному мороженому, сразу же приходит своенравная и суровая канадская зима. Снова на несколько месяцев город окунется в уже привычный зимний график, при этом продолжая мечтать о первых лучах теплого весеннего солнца. Пока же только паутинки бабьего лета пролетают над золоченными куполами многочисленных церквей, над острыми шпилями города тысячи колоколов, да катит свои тяжелые свинцовые волны главная водная артерия страны- река Святого Лаврентия.
Как же быстро пролетает время. Подрастают мальчики, она сама становится старше. Хоть и не хочется об этом думать, но назойливые мысли все равно лезут в голову, особенно в такие одинокие вечера, когда она на короткий промежуток времени освобождена от домашних дел, от работы, от занятий. Уже два года, как она живет в Монреале. Много это или мало? Она уже научилась не задавать самой себе нелепые вопросы. Ведь спросить, посоветоваться часто бывало не с кем. Лариса зашла в спальню мальчиков. Оба спали крепким сном, но от скрипа полов, покрытых тонким коврелином, во сне зашевелился младший. Он натянул на себя одеяло, уткнувшись в него носом, посмотрел сонным взглядом на мать и перевернулся на бок. Лариса осторожно присела на край его кровати.
-Ты повзрослел, мой маленький сын, стал похож на своего отца. И глаза у тебя такие же доверчивые и распахнутые всему миру, и волосы. – Лариса провела нежно рукой по его голове. Густые каштановые волосы у сына на концах закручивались в кольца, отчего при каждом мытье головы, в детстве стоял крик и плач, хоть стриги его наголо. Волосы больше напоминали струящийся поток, как у древних ассирийцев, персов или греков. Она вспомнила, как Самвел гладил волосы сына и тихо, умиротворенно шептал: – Мой породистый мальчик.
Это никому не казалось оскорбительным. Напротив, Самвел авторитетно доказывал всем, что белая кожа, большие глаза, тонкие длинные пальцы рук, а также вот именно такие, как у его сына волнистые и густые волосы и есть признак благородных кровей, принадлежность к знати и к аристократии, словно это была тонкая генеалогическая нить, которая тянулась из туманного и далекого прошлого.
Язычок ночника над изголовьем кровати горел бледно- желтым светом, напоминая ей пламя свечи… Свеча… Не с нее ли и начались все беды, не она ли принесла несчастье в их дом, не в ее ли пламени сгорели все надежды и планы, которым казалось, никогда и ничто не могло помешать? Старший сын не задул последнюю свечку на праздничном торте, в тот же вечер из ванной комнаты, куда перед сном чистить зубы отправился младший сын, послышался звон разбитого стекла. Переливаясь в искусственном свете лампы, в осколках зеркала неровными кусками отражались потолок и выложенные белым кафелем стены, пушистые полотенца, висящие на бронзовых крючках, а также испуганные и встревоженные лица близких, которые прибежали на шум.
-Мама, я не специально. –едва не плача, повторял он.
-Ты не порезался? Нет? Это самое главное. – заверила она сына, поднимая его на руки.
Свекровь побледнела и перекрестилась, шепча губами молитвы, словно хотела взять на себя все те беды, которые должны были выпасть на долю семьи. Разбитое зеркало в доме – это плохой знак, к несчастью. Свекровь знала все приметы и верила в них. К ней часто приходили соседи и знакомые за разгадками снов, за советами, она хорошо гадала на кофе. Вот только своим- сыну и снохе никогда не гадала. Боялась увидеть в кофейной гуще знак судьбы, а уж кому, как не ей это было бы понятно.
-Мама, -едва сдерживая себя, спросила тогда Лариса, – ну это же все- таки ребенок разбил.
-С божьей помощью, Лора. Все в руках божьих.
Свекровь ушла к себе в комнату. Лариса знала, что весь вечер она будет молиться, чтобы избежать того, что неизбежно должно было произойти в доме, а беда и не замедлила. Она давно караулила возле дверей, подглядывала в незакрытые окна, прислушивалась к звону разбитых зеркал, ловила пламя не потухших свечей, подстерегала тревожные сны. Она как никто другой умела ждать…
Может быть поэтому, когда уже спустя год с лишним, Лариса, получив независимую иммиграцию и приземлившись в монреальском аэропорту, едва слышно прошептала: -Боже, пусть этот мой шаг будет правильным, пусть эта страна станет мне родной! Боже, прошу тебя, помоги мне, отведи от моей семьи, от моих мальчиков все несчастья, дай нам подняться на ноги.
Иммиграция редко у кого проходит спокойно. Вечная нехватка денег на фоне богатых и битком забитых магазинов, тяжело дающиеся нюансы чужого языка, сложности с трудоустройством, с адекватным пониманием реальной ситуации, не говоря уже о том, что и друзей настоящих здесь уже никогда не завести, что все надо начинать с нуля, и что надеяться в старости на детей, наверное, не стоит. Сколько же граней белых и черных у иммиграции, которая тем не менее звала и манила тысячи людей, заставляя их покидать привычные и насиженные места и перебираться с востока на запад? До решительного шага жизнь за кордоном всем видится в мажорных тонах. Разве плохо они жили в Союзе? Сколько было рядом друзей и родных! Какими веселыми были праздники, которые отмечали все вместе, накрыв красивые столы! Может поэтому особенно тяжело было перенести то незаметное разрушение громадной страны, когда все, как крысы с корабля заметались в поисках лучшей доли, понимая, что жить на тонущей и шаткой палубе сложно, а колбасная иммиграция манила и звала своей шуршащей и яркой упаковкой, помидорами и огурцами, ананасами и мандаринами, которые независимо от сезона круглый год горками возвышались во всех супермаркетах.
Последние годы даже ее муж стал подумывать об отъезде, несмотря на сильное чувство патриотизма и привязанности к своей стране. Воспоминания о Самвеле давно должны были спрятаться в потайных складках ее души, но они выползали, вновь и вновь раня ее и без того больное сердце. Лариса легла спать, отгоняя от себя грустные мысли.
Утром она зашла в комнату мальчиков и негромко запела: – Я пришла к тебе с рассветом, рассказать, что солнце встало…
Именно так каждое утро ее будил отец, когда она была школьницей. В памяти остались освещенные утренней зарей розовые стены ее спальни, окна которой выходили на восток и добрые глаза отца, который, сидя на краю ее кровати, целовал сонное лицо и слипшиеся от сна глаза любимой дочери. Но ее сонные мальчики прореагировали совсем иначе.
-Мам, опять ты со своими песнями. – заныли оба, кутаясь в одеяло с головой. – Дай хоть еще минутку полежать.
-Мы были другими. –подумала Лариса, готовя им завтрак на кухне. Проводив обоих сыновей в школу, она быстро помыла посуду, все разложила по местам, прослушала сводку погоды и пошла одеваться.
Бутик, в котором она работала, располагался между двумя кафешками, из которых одно было чисто американское, а во втором даже беспристрастный взгляд обывателя уловил бы оттенок восточного колорита. Кафе имело ностальгическое название Касабланка. На стенной афише под дымчатым стеклом куда -то торопилась прекрасная Ингрид Бергман, в шляпе и с сигаретой во рту дымил Хамфри Богарт.
(5 оценок, среднее: 2,60 из 5)
Загрузка...