Страна: Казахстан
Когда я родился 5 марта 1953 года всё прогрессивное человечество радовалось, а я и родители плакали. С тех пор живу в Алматы в республике KZ.
В своё время окончил университет, аспирантуру и стал кандидатом физ-мат наук.
Но такое образование в Республике KZ не понадобилось. Пришлось переквалифицироваться в публициста, писателя и конструктора ударных концевых созвучий ритмизированного текста, а также в члена ECG.
Тем и живу.
Country: Kazakhstan
When I was born in march 5th in 1953, all of the progressive world was happy, but me and my parents were crying. Since then and now I live in Almaty.
Finished my studies in a university and post graduate, became a PhD physics.
Turned out, my specialization became unpopular in Kazakhstan. I сhanged it and deepened in journalism, writing and in the construction of the percussive ends harmonies. And also, became a member of the ECG.
This is who I am.
Рецензия на книгу Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза»
Роман «Зулейха открывает глаза» так подозрительно настойчиво хвалили на всех уровнях, что априорно был скептический настрой. Однако он быстро рассеялся, и я открыл для себя настоящего писателя-профессионала Гузель Яхину – яркую, оригинальную, самобытную!
С литературной точки зрения роман — это замечательная проза, особенно первая часть о татарской деревне, полная бытового колорита, деревенских духов, магии, сочных образов и чувственных подробностей. Безусловно, качественные диалоги. Оригинальные и неожиданные образы:
Велика страна, где живет Зулейха. Велика и красна, как бычья кровь.
…снег под валенками Муртазы хрустит особенно сочно – как свежая капуста,
когда Зулейха рубит ее топориком в квашне.
Дневной свет ударяет в лицо, как лопата.
На алом околыше фуражки греется солнечный луч.
Безусловно, надо отдать должное таланту автора и её яркой, образной, самобытной, текстурной прозе. Иногда даже чересчур. Когда детали окружающего мира или внешности персонажа описываются излишне подробно, вплоть до разнообразного хруста снега, или размера пор на носу персонажа, или цвета его языка.
В современном изобразительном искусстве подобная направленная детализированность называется гиперреализмом. Как утверждает Википедия: «Гиперреалисты создают ложную реальность, убедительную иллюзию, основанную на имитации реальности… что порождает новое ощущение реальности». Похоже, что такая тенденция есть и в литературе.
На мой взгляд успеху романа способствуют три составляющие. Кроме литературной, есть идеологическая и политическая.
Политическую составляющую быстрого успеха и перевода более чем на 30 языков обсуждать не берусь – слишком мало знаю, слишком много догадок и предположений. А вот идеологическая подоплёка текста видна невооруженным глазом.
Я отнюдь не поклонник патриархального домостроя, но на мой взгляд, роман пропитан феминизмом. Особенно описание патриархального быта татарской деревни, которое по самые уши наполнено унижениями героини и sexual harassment от мужа. Унижение нанизывается на унижение и унижением погоняет, так что чувствуется какая-то чрезмерность, гротеск, местами переходящий в карикатуру, которые наталкивают на мысль, что данный текст – это не результат незнания татарского быта, в чём обвинили автора татары, а заранее задуманная и спроектированная конструкция. Это специальная лепка образов проклятого патриархального мира не из плоти и крови, а из сажи и пепла; это символизм, олицетворяющий тяжелую женскую долю в патриархальном прошлом — мрачную, рабскую, проклятую; это тот черный фон, на котором должен ярче заиграть светлыми красками будущий социалистический рай, пусть и в трудовом сибирском спецпоселении Семрук. Кстати птица Семрук – татарское искажение древней персидской мифологии о шах-птице Симург. В известном суфийском переложении легенды от Алишера Навои она удивительно перекликается с пресловутым «методом соцреализма».
Принципиальное значение имеет эпизод смерти Муртазы — мужа главной героини. В этой сцене – никакой защиты собственности, никакого аффекта; Муртаза не вызывает ни капли сочувствия, ни микро, ни нано. Смахивает на самоубийство! Этот странный эпизод романа, стал ещё более абсурдным в фильме-сериале. Вроде Муртаза взрослый, рассудительный, опытный мужик, вовсе не похожий на шизофреника, а перед взводом красноармейцев-красноордынцев с винтовками и перед их начальником с наганом без всякого оправдывающего повода хватается за топор и получает пулю. При просмотре сериала возникла мысль, что это создатели фильма лоханулись, упустив какой-то скрытый мотив, но после чтения романа стало понятно, что с Муртазой и муртазизмом быстро, безжалостно и на первый взгляд не мотивированно расправляется сама автор. Почему?
За внешними хозяйственными способностями «хорошего мужа» и земледельца-единоличника спрятан изверг и мучитель — символ проклятия всего женского рода.
Яхина пытается уйти от сложившегося в литературе и кино стереотипа защитника собственности, который в момент аффекта, ради защиты дома или семьи забывает об осторожности и лезет под пули. Такая смерть может вызвать чьё-то сочувствие, которого персонаж не достоин, а автор не хочет делать из мужа и свекрови мучеников, невинных жертв коллективизации, не хочет к ним никакого сочувствия от читателей-зрителей. По её конструкции прошлое – это не доброе старое время, не повод для ностальгии, а проклятый домострой, эпоха sexual harassment, унижающая женщин и выжимающая из них все соки. Естественно автор, как современная женщина, должна заклеймить старый мир и принести в жертву его олицетворение. Так и есть! Муртаза получает пулю, а муртазизм — гранату от клуба татарских феминисток!
Другой главный мужской персонаж Игнатов – убийца Муртазы, комендант посёлка Семрук и впоследствии — любовник Зулейхи. Несмотря на демонстрации наигранной суровости и социальной справедливости, он тоже не внушает симпатии. Своими рефлексиями похож скорее на амёбу, а не на чекиста. А на современный взгляд – пьяница и дурачок с промытыми большевиками мозгами. Автор и его приносит в жертву самогону и более продвинутым (в чекистском смысле) коллегам НКВД-шникам. Таким образом, с главными мужскими персонажами покончено, и главная героиня остается в шоколаде, как self-made woman.
Для Зулейхи свобода на родине была хуже, чем тюрьма, а ссылка в Сибирь оказалось освобождением. Если в своей деревне она была забитой «мокрой курицей» без детей, под постоянными унижениями от мужа и свекрови, то в Сибири стала лучшим стрелком охотничьей артели, матерью сына, и стала сама решать, когда отдаться, а когда нет начальнику (да кто бы у неё спрашивал на самом деле!). Коллективизация и раскулачивание – величайшая трагедия всей страны, эпоха унижений всего народа, для Зулейхи оказалась возможностью открыть глаза.
В 30-е годы в Советской России гражданку Яхину обвинили бы в том, что она льёт воду на мельницу мировой буржуазии, и — в Сибирь, на поселение… В 90-е обвинили бы в приукрашивании. Сейчас обвиняют в очернении. На мой взгляд, бессмысленно ломать копья и обвинять Яхину в «очернении» или в «приукрашивании» истории, в незнании татарских традиций и быта. Её роман — не критический реализм русской классики, не трагическая драма эпохи сталинизма, а адская смесь феминизма, соцреализма и гиперреализма!
Рискну предположить, что и за успехом романа на Западе кроется (кроме политической составляющей) мода на феминизм на фоне всё ярче разгорающейся борьбы западной общественности с sexual harassment. Наверняка, у всех на слуху недавние скандалы в Голливуде и в Нобелевском комитете по литературе…