Страна: Россия
Пишу, все пишу и пишу, пока пишется.
Country: Russia
I am a writer and I write. I’m writing about all the nags and beautiful abstractions of life .. Also? i`m from Russia and I suffer a lot, existentially.I am a writer and I write. I’m writing about all the nags and beautiful abstractions of life .. Also? i`m from Russia and I suffer a lot, existentially.
Отрывки из романа “Абстракционный кошмар”
IX
– Ну вот, передайте тарелку дальше, нашим двум путникам. Как ваши имена?
– Ни к чему нам имена. Мы не принадлежим этой жизни.
– Мы за ее ободом. – Добавил второй, которого порезал Иш.
– Нет, давайте как-то вас все же называть.
Старой рукою он убрал волосы со лба. Сухое, острое лицо, мягкий взгляд с
заворачивающимися слезами на глазах. Он поднял руку и перенес их в тихое и пустое
место.
– Ты будешь зваться Мыслью – указал он на поджигателя, – подобной Сизифу, а ты –
зовись Душою.
– Сизиф?
– Сизиф толкал свой камень в гору, так и ты толкаешь свой, бессмысленно и вечно ты
бредешь по миру, не обретая определенности, действительности. Пытаясь обрести разум
везде, но так и не дойдя падаешь. Это есть воля. Неведомо оставляя пепел от своего
яркого огня. Так же и Сизиф, в пелене бесконечных дней окутанный тщетой возносил
свой камень к вышине. И бремя человеческой души так же обременено роком страданий и
умиротворения. Великий свет человека не может быть обременен долгом, дух освобожден
от ярма, душа здесь времени заложница. Ты – есть душа.
– А я, значит Душа? – Невозмутимо спросил он, чавкая рулькой.
– Диоген – мудрейший из мудрейших, ты заручишься его именем, ибо тебе пришлось
отказаться от всего, чтобы видеть картину ясно. Ясно – значит видеть глазами всех
сторон. Тебе нужно лишь небо и познание. Познание мирское. Аскет, цинично
отталкивающий всякого человека.
– Я же глуп.
– Глупец чаще мудрее, а мудрость корень любого разума.
– Я – душа? Что за дрянь, верни-ка нас обратно, дядя.
– Вы должны понять, что взвести к одной бесконечной, новой звезде в гармонию себя.
Сейчас вы только две части расколотого мира. Я дам пергамент вам, ищите, что утеряно
всем светом было.
Слышу этот голос в тишине и наблюдаю, как во сне. Как я устал, Господи помилуй.
В тот же миг, я, прозванный мыслью, что бесконечна и не скованна ничем, ибо
думу думать можно о чем угодно, раз дали мне имя, то и насытили работою жизнь, как я
только влез из утробы в свет. С этой достаточно легкой мыслей я сел за стол. Стол
находился в библиотеке. Як уже собирался спать и обрабатывал свой подоконник, я
спокойно зажёг керосинку и сел за громадный стол, из темного дуба. Не знал я как
выразить мне свое существо воплоти и как доказать свое существо в прогрессе, ринулся
выцарапывать на могильных плитах слова, что, возможно, станут скрижалями веры.
Веровал я в разум, прогресс. Его было довольно много в мире. Мало было самого бога,
когда религия воплощалась в решительном заработке денег. Прогресс мой мог найти
утешение лишь в осознанности и раздумьях. Тут же в голову пришла затея понять, как
мне творить, если мораль сминает меня с двух сторон, второю стороною выступала
мораль. Цензура – подручный государства, политики и устоя, которые держат всю
мыслящую рать на поводке, не давая сказать и разумного слова, когда для меня разумным
словом являлось непредвзятость видения. Так я и понял, что если бы и надо было бы
ученье свое передавать, а именно как мыслить со стороны обидчика и обиженного, то я бы
просто не смог дать жизни своему ремеслу, или же, правильно сформулировать свою
мысль. Мысль ныне, завязана в чулке морали, диктуемой властителем, если немного
разобраться в поощрении идиотов, пишущих книги. Поэтому, мог бы я свернуть в сторону
морали, которую, к сожалению, я утратил давно, и веры во мне не осталось. Ибо мораль
обретает свои поводья в зачатках тупости, которые быстрыми кадрами закладываются в
умы людей, не давая мыслить полно и здраво. Мораль не должна быть, быть должна
мысль, какой бы она ни была, а если морали не будет, то любая мысль обзаведётся спором
и если мы, homo sapiens, начнем развивать спор в рамках разумного и без морали, то
придем к разумному решению, на пример смертной казни или растрат денежных средств,
именно о налогах. Если же говорить о высоком, а именно о Искусстве, а не культуре, то
придем к тому, что трогает фибры нашей души и очагов эстетического разума, который
вожделеет быстроты, красоты и резкости. Значит, опираясь на ту же мораль, я не могу
смеяться над Симоном, наворачивающем круги в нашем саду, ибо он инвалид, не
полноценный человек. Это говорят люди морали, назвав его неполноценным человеком. А
что делает человека полноценным? Самостоятельность и полноценность двигательных
способностей? Тогда большинство детей не люди, я всегда это знал. Или же, присутствие
смешных, закономерных для него же действий, что непривычны обычному человеку
будут казаться жалкими и смешными, но человек морали в виду своего лицемерия скроет
то, чего нельзя, а именно смеха, ибо каждый человек смешон в чем-то; во время сна,
эякуляции, бега, потугов, приема пищи и т.д. Напротив, это может не навредить, особенно
если смех не со зла, потому что нужно понимать, что человек в свою очередь
неполноценен в любом виде, а не только в виде недостатка двигательных способностей и
умений, что есть у одного и нет у другого, природа так распорядилась, а у нее лучшее
чувство юмора и великая жестокость. Понимание этого помогает немного обретать
самоиронию. С другой стороны – жалость, которая только убивает, как и человека,
подталкивая на низкие поступки, так и на пользование этими поступками и чувства
жалости. Не один здравый ум не пожелает, чтобы его жалели. Тут же возникает сторона
того же Симона, который не желает быть жалким, а понимая свою тщетность, может
улыбнуться, что означает благоприятного исхода на его нервную систему, всякую
разгрузку. Это идёт тоже от здравомыслия Симона. Он в этом случае в порядке, вечером
он кривлялся обычной походкой и был смешон, смешны были его движения, резки, как
дилетантская мультипликация или же перекошенность пьяницы. Мораль она существует,
как и религия – для манипуляции. Жалость нужно истребить.
XII
От Серифоса я в мантии тряпичной путь держу, у ветвей забирая почки. Держу
начало я от перста отца своего, невидимого бога воли, через язву на родничке мне яду
дозу прыснули и велели плыть, идти, ползти. Я слышал звон огней, вышедших из кислого
и влажного хвороста, созревший на вершине горы, под звездным перигеем, проказа и
крылатое неосязаемое. Песнь в застывшем пламени и пепельная стужа моя родитель.
Вытянутые краски, богатый огнем мир и мрак. Никакой магии, я был показан миру путем
скальпеля и вертикального разреза, собранный в одну точку, насупившийся клочок
склизкой плоти. Я свят и изнасилован, я есть душа. Я – сверхсознание в исчерпывающем
варианте и виде импульсов мозга.
XIII
– Вы оба не верны. – Сказал Як, – Разум есть продолжение воли. Воля человека становится
разумом от потребности, воли к действию и познанию. Человек ходит, принимая волю и
говорит, принимая волю, если существует потребность человек ее приводит в действие
только силой воли. Чем больше разума, да, тем сильнее сострадание. Сострадание –
проявление к воле, ибо имеет место быть, но никак не может быть совершено по
собственному желанию. Оно требует усердия, чтобы сострадать, потому что направленно
не на самого себя. Умный человек не примет другого человека просто, он не начнет
сострадать просто так, он должен пройти жалость, огорчение, сами страдания для
сострадания. Разумный человек всегда томим сомнениями и даже ненавистью, и чтоб
научиться состраданию, нужна воля. Воля разума, воля к тому, чтоб направить разум в
ущелье людских жизней. Здесь же человек не сможет справиться просто, – указывая на
Сознание, – человеческая жизнь – эгоизм, величайший эгоизм есть онтогенез,
расправленный на удовлетворение своей собственной потребности. В любом ее виде,
просто это все обзывается довольно таки художественно. Душа страдает от своих же
болезней, от своих конструкций вопросов к себе, которых просто нет, которые рождаются
не от разума, а от неравенства от неспособности приятия себя в обществе, тем же,
воспринимая любую свою добродетель не разумной, для людей. Не от ума страдания
такого рода, а от Сознания. От глубины ума задаются вопросы и дается понимание, но
решенные вопросы запечатлеваются в душевной яме. Поэтому сострадание не может
осуществиться только силой воли, нужно найти нить к Сознанию и прийти к перелому
только лишь себя. Эгоизм же – есть человечество, каждая поданная монета есть эгоизм,
т.к. идёт от человека, потому что он так хочет, а ни потому что это кому-то еще надо,
соответственно перейдя от точки "я" к точке "человечество" и делая это от воли. Так,
осознавая и выполняя что-то волей, в душе зарождается воля к состраданию,
пересекающая к разуму. Вы должны понимать происходящее, понимать каждой свой
вершок, точно отличать эгоизм от человечества. Человек не обретает мыслительность, и
говорить здесь стоит не только от лица сострадания, но и касаемо всех вещей на планете.
Человек должен осознать себя по отношению к другому человеку, выработать волю к
действию и выполнить действие, переборов эго Сознания. Если разум порождает волю, то
душа проецирует себя на человечество и при помощи человеческой воли – имеет ни
только эгоизм, а вернее сказать, воля сломит эгоизм единственного экземпляра и обретет
сознательность действия в мире. Если каждый человек разделит себя на душу и разум,
обретет сознательность и человечность, при чем никак жалость или слабость, то станет
именно человеком сознательным. Тогда, возможно, мир наш не пропадет. Именно тогда, у
нас будет единство, где не люди думают друг о друге, а люди думают о себе как о виде.
Тогда зародится новая мораль, осознание, жадность будет исчерпана и люди, возможно,
не захотят крови.
(16 оценок, среднее: 3,81 из 5)
Загрузка...