Отрывок из психологической прозы “Свет после”

Глава 1

Океан без глагола

Море не было спокойным.

Оно было выжидающим.

Ни один звук не рождался без разрешения.

Вода лежала ровно — не в покое, а в наблюдении.

Будто всё живое замерло, и только поверхность двигалась, стараясь не выдать напряжение.

Марк сидел в лодке, не двигаясь.

Рыбалка давно перестала быть целью — осталась жестом. Ритуалом. Напоминанием себе: я ещё существую.

Он держал удочку двумя пальцами — как будто добавь ещё один, и она сломается.

Но сломаться мог не предмет, а он сам.

С тех пор как ушла жена — он перестал задавать времени вопросы.

С тех пор как исчез сын — он не ждал ответов.

Он выходил в море каждое утро, как в повторяющееся сновидение: не ради смысла — ради того, чтобы не исчезнуть.

Море давало ему то, чего он не просил: тишину, которую нельзя отменить.

Чайки летали низко. Без звука.

Он вспомнил притчу, которую рассказывал отец:

Море не наказывает.

Оно просто стирает тех, кто стал слишком лёгким.

Тогда он не понял.

Теперь — не забыл.

В этот день Марк не думал. Он смотрел.

Позволял глазам плыть по горизонту, будто что-то там, за полосой света, всё ещё может появиться.

Не чудо. Не ответ. Просто знак, что мир — не завершён.

И тогда он увидел её.

Бутылку.

Не прозрачную — мутную, будто она не хотела быть узнанной. Словно не собиралась явиться прозрачной надеждой.

Горлышко сбито. Внутри — что-то свёрнутое. Цветное.

Он пригляделся: ткань. Бумага. И слабый отблеск — как от пластмассы.

Бутылка дрейфовала не как мусор, а как послание из мира, где ещё осталась речь.

Он зачерпнул её веслом. Осторожно — будто доставал не предмет, а дыхание.

Она стукнулась о борт. Звук был глухим — но резанул в груди.

Он открыл пробку.

Вынул свёрток: влажная ткань, туго скрученная, будто оберегала не тело — воспоминание.

Внутри — письмо. Нет, страницы.

Детские.

Цвета — непривычные для взрослой руки. В каждом следе — отпечаток чьего-то времени.

Кулон. Пластмассовый дельфин.

Находка развернулась. Открылась.

Если ты читаешь это — значит, мы всё ещё где-то есть. Или хотя бы были.

Почерк — неуверенный. Детский. Имя: Лея. Возраст: десять.

Он не знал, откуда шёл холод: от бумаги — или от самого себя.

Он читал строки не глазами, а комком в горле.

Чувствовал, как бумага держит в себе не рассказ, а остаток чьей-то реальности.

Когда он сложил листы и убрал их в карман, море уже изменилось.

Оно не стало другим. Оно стало не таким, как прежде.

И он тоже.

Глава 2

Дневник Леи

9 июля

Если ты читаешь это — значит, нас всё ещё можно услышать.
И, может быть, даже найти.
А если нет — пусть хотя бы кто-то знает, что мы были.

Мы плывём уже третий день.
Папа говорит, что плот держится. Даже шутит: «почти круиз».
Мама не смеётся. Она просто держит Люси на коленях и смотрит в воду — как будто там ответ.

Люси — моя младшая сестра. Ей четыре.
Она крепко держит Дельфи — своего дельфина.
Он серый, с трещиной на спинке. Но он «знает дорогу». Так она говорит.

Я верю ей. Даже если это не правда.
Иногда вера — это единственное, что плывёт лучше, чем дерево.

Сегодня был шум. Не громкий, но странный.
Будто далеко-далеко кто-то дышал.

Я подумала: может, это берег?
Или кто-то другой плывёт навстречу?

Но никто не появился. Берег — тоже.
Может, и не должно было.

Мы едим по чуть-чуть. Один сухарь на троих.
Мама говорит: голод — не враг, а знак.
Если ты голоден — значит, жив.

Папа всё больше молчит. Но я вижу, как он смотрит на меня — не как раньше.
Не как на ребёнка.
А будто я держу что-то, что он сам уже потерял.

Он сказал вчера: «Надо написать».
Что если у кого-то останется дневник — значит, мы не исчезли совсем.

Я пишу не потому, что страшно.
Я пишу, потому что молчание ест время.
А когда времени мало — надо говорить.

Вокруг — вода.
Небо становится одинаковым.
Мы — как точка, которую никто не рисовал.

Но я верю, что кто-то найдёт это.
Или оно найдёт кого-то.

Найти — не значит спасти.
Найти — значит: мы были услышаны.

Я не знаю, кто ты.
Где ты.
Сколько тебе лет.

Может, ты совсем другой.
Но если ты читаешь это — теперь часть нас живёт в тебе.

Меня зовут Лея.
Мне десять.

Это не крик.
Это не прощание.

Это просто:
Я здесь. Я есть.

Глава 3

Дом. Карты. Решение

Дом встретил его не скрипом, а глухим выдохом.
Как будто слишком долго ждал — и теперь не знал, что сказать.

Марк не включал свет.
Тьма в прихожей была не пугающей — привычной.
Как старое одеяло, в которое уже вросла форма спящего.

Он прошёл на кухню.
Бутылка с дневником — на столе.

Он не садился сразу. Просто стоял, прислушиваясь —
не к дому, к себе.

Было ощущение, будто он принёс не предмет,
а чей-то след,
и теперь этот след начал отпечатываться в воздухе.

Он сел.
Открыл ткань.
Развёрнутые страницы лежали между ладонями, как хлеб.

Он читал медленно. Вслух. Самому себе.
Фразы, обрывающиеся на полуслове.
Наблюдения — как у взрослого, которому не дали времени дорасти.

Мы едим по чуть-чуть. Один сухарь на троих. Мама говорит: голод — не враг, а знак.

Он вспомнил, как когда-то держал сына за руку.
Как однажды его сын спросил:

— А если никто не услышит?

Он не знал тогда, что ответить.
Теперь — знал.

Он встал.
Прошёл в комнату, где хранил старые карты.

Они пахли солью и забвением.
Он разложил их на кухонном столе, убрав всё лишнее.
В центр положил бутылку. Рядом — страницы.
Взял карандаш.

Нанёс дату из записи.
Оценил направление течения.
Прикинул сдвиг по ветру и времени.
Обозначил сектор — не точку.
Точка — для тех, кто ищет место.
Он искал возможность.

Марк отметил окружность. Потом — вторую. Третью.
Сектор расширялся, как дыхание.

Он чувствовал:
если они ещё живы — они внутри этого круга.
А если нет — всё это было не напрасно.

Он открыл телефон.
Контакт: «Томас».
Один из тех, кого не удаляют даже после долгой тишины.

— Алло?
— Томас. Приезжай.
— Что-то срочное?
— Не знаю. Но… это не даёт мне спать.

Марк положил трубку.
Сел обратно.

Страницы лежали сгорбившись.
Слова — дышали.

Он подумал:

Иногда, чтобы кого-то найти, нужно сперва самому появиться.