Ирина Сазонова

Перевод малой прозы four-eyed cat “Michelandgelo“

 

Поэзия, проза — это искусство прошлого, оставшегося в далеком воспоминании. 

Цитозин, аденин, гуанин и тимин. 

Вам не нужно больше, чем аббревиатура этих слов, чтобы составить произведение, которое превзойдет книжный шедерв. Каждый ген расскажет историю, которая может потрясти мир. Каждый нуклеотид  — это глава в фантазии, ожидающая, что ее раскроют. Нет искусства более великого, чем его космическая последовательность; нет ничего прекраснее, чем  выстроить их в новом порядке и довести до совершенства. Только четыре буквы в импровизированном повторении дают уникальный ответ. Поймите их и каждый человек станет открытой книгой.

Давид появился на свет 8 сентября 2104 года. В то время как на рождение обычного человека уходит девять месяцев, – на создание Давида ушло более четырех лет. Видите ли, в отличие от всех других, Давид – это результат долгого трудоёмкого процесса, называемого генной инженерией. У него нет матери и отца, их место занимает создатель – знаменитый Микеланджело, который усовершенствовал искусство генетической скульптуры.

Со всего мира нетерпеливые родители высших эшелонов общества стекались к гению, умоляя подарить им дизайнерских младенцев, которые были бы ни чем иным, как их видением совершенства.

Но именно это и раздражало Микеланджело, поскольку он считал, что его клиенты, их требования и желания придерживаются ошибочной концепции человеческого идеала.

В каждом будущем ребенке он старательно гравировал черты харизматичности и красоты, но, к сожалению, всегда присутствовал один недостаток: генетический материал родителей. Микеланджело умел тщательно вычислять очевидные дефекты, такие как, например, слабость, приводящая в будущем к зависимости, но это никогда не удовлетворяло Мастера.

Нет, уж если создавать совершенного человека, то всё должно быть сделано с нуля. Он готов был потратить дни, чтобы найти идеальный цвет глаз, самый синий из всей лазурной палитры. Ему понадобились недели, чтобы безукоризненно вылепить черты лица и тела. Ни одна деталь не могла остаться незамеченной творцом, всё было важно: от плотности костей до бронзового оттенка кожи; совершенный человек должен стать физическим воплощением классической красоты Адониса, греческого полубога, бродящего по нашей грешной земле.

Когда в стерильной лаборатории Давид появился на свет, он не заплакал. Возможно, это было связано с тем, что ему не пришлось входить в мир обычным способом рождения детей. Или он понимал, что нет причин плакать, так как страх и смятение – это эмоции, которые ниже его совершенства. А может, Давид, очарованный безмятежностью и тишиной, не хотел нарушать деликатность молчания своим ещё никем неуслышанным голосом.

Когда он открыл миру свои сверкающие глаза, всё вокруг было чисто и ясно. Ни боли, ни грязи, ни крови; не было даже пуповины, что делало его третьим человеком, после Адам и Евы, у которого отсутствовал пупок.

Он лежал неподвижно в освещенном, стерильном кувезе, в полной тишине. Рядом не было ни матери, которая держала бы его на руках, ни медсестер, которые помогали при родах; ни отца, бережно принимающего его; даже сам Микеланджело не присутствовал в тот момент, когда Давид впервые открыл глаза.

Когда же наконец он пришёл, чтобы встретиться со своим шедевром, Давид мягко склонил голову и любопытно прищурил глаза, так же, как и его творец.

На лице Микеланджело не было улыбки; внимательно изучая глаза младенца, он скорее был похож на ювелира, который тщательно осматривает камень на предмет каких-либо изъянов. И конечно, в десятке тысяч карат драгоценных глаз маленького Давида не было найдено ни одного дефекта.

Удовлетворённо кивнув, создатель взял младенца на руки. Тепло, которое ощутил Давид, заставило его улыбнуться, но Микеланджело не обратил внимания на счастливую улыбку, появившуюся на идеально отточенных губках мальчика.

Покачиваясь на руках создателя, Давид испытывал почти те же чувства, какие мог ощутить, если бы мать убаюкивала его на своих руках.
Но это был краткий миг, так как вскоре его положили на платформу для дальнейшего обследования холодной аппаратурой.

Когда же Микеланджело уходил из лаборатории, Давид впервые протянул к нему свою маленькую ручку, будто надеясь уцепиться за жемчужно-белый халат покидающего его человека.

В этот день, 8 сентября 2104 года, о рождении Давида было триумфально объявлено миру серией сенсационных статей и фильмов. Его нежная улыбка и чистые глаза покорили сердца миллионов. Но хотя его появлению и рукоплескал весь мир, теплые пожелания и слова восторга не могли проникнуть сквозь толстые стены подземной лаборатории.

Когда Давид начал делать первые шаги в возрасте всего лишь пяти месяцев, идеальное строение костей позволило ему сразу же начать ходить с королевской грацией. В то время как обычный младенец только пробовал произносить свои первые «мама» и «папа», Давид уже складывал слова в односложные предложения.

Он по-прежнему находился в стерильной лаборатории и единственным теплом, которое он мог получить, было оптическое излучение, исходящее от голографической фигуры. Давид не мог физически обнять свою цифровую няню, но он быстро научился чувствовать её тепло, стараясь вообразить так называемые ласковые объятия, которые он видел в фильмах своей учебной программы.

Иногда Давиду разрешалось провести ночь со своей суррогатной призрачной матерью. Это было удовольствие и для мальчика, и для искусственного интеллекта, так как в те заветные ночи потолок превращался в небесный театр с бесчисленными звездами и созвездиями, из которых Давиду больше всего нравился Альдебаран. И такая востребованная любовь друг к другу двух искусственно созданных существ была самой органичной в мире.

С её легкой руки Давиду понравилось учиться и уже в четыре года он овладел десятками языков и диалектов. Он знал наизусть много классических произведений от Пушкина до Кафки, восторженно декламируя их на языке оригинала. Но, изящно нараспев произнося главы, он чувствовал, что слова звучат безлико и пусто, так как сам он не улавливал всей глубины, заложенной между строк.

Там, где действовали законы астрофизики и квантовой механики со строгими теоремами и законами, Давид, казалось, все понимал самым естественным образом, и только тайна человеческой природы продолжала ускользать от него. В чём логика страдания? Какова причина душевной боли? Он часто спрашивал об этом свою цифровую наставницу, но даже в ее обширной базе данных не было ответов, которые могли бы удовлетворить его любознательный ум.

Но неуёмная жажда знаний Давида и порой неспособность его наставницы ответить на вопрос находились под строгим контролем. И однажды, вопреки их желанию и без каких-либо объяснений, голографическая няня была признана устаревшей моделью и удалена из информационной системы.

Для мальчика это стало настоящим потрясением. Он мечтал хоть на секунду ещё раз увидеть её, чтобы попрощаться, поклявшись, что обязательно вернёт её обратно, при первой же возможности.

В его распоряжении осталось множество компьютерных программ, с помощью которых Давид пытался вновь воссоздать её. Но каждый раз у него получалось лишь жалкое подобие. Давид бился отчаянно, страстно, со жгучей энергией и решимостью.

Идеально воссоздав внешность, он не мог вернуть её душу. Общение с каждым новым двойником никогда не было таким же близким, как с оригиналом. Его память не была виновата в неудачах, поскольку Давид был наделен совершенным эйдетическим умом и был способен запоминать исключительно всё, лишь бегло взглянув на объект исследования; именно поэтому он доверял собственным суждениям.

Он безжалостно уничтожал все эти тусклые копии, снова и снова пытаясь воссоздать её, но чем больше бесплодных попыток он предпринимал, тем стремительнее угасали его порывы и надежды.

Сколько бы мальчик не пытался вернуть её, он всегда получал пустую оболочку. Сейчас, более чем когда-либо, Давид ощущал духовный вакуум голограммы. Даже излучение, одинаково исходящее от новой копии, не согревало его так же сильно, как когда-то её тепло.

В один судьбоносный день он перестал надеяться. Давид лежал на спине и не отрываясь смотрел в потолок на проекцию звездного неба. Глядя на сияние звёзд над головой, Дaвид вдруг почувствовал облегчение. Она не ушла навсегда; она просто отправилась в путешествие на Альдебаран, в путешествие, для которого он ещё слишком мал.

На следующий день Давиду объявили, что он впервые в жизни отправится во внешний мир и займёт свое место в начальной школе среди дюжины обычных детей. Хоть никто и не знал о его истинном совершенстве, когда Давид впервые вошёл в класс, было похоже, что все поражены его великолепием. Казалось, что они устремились к нему, как мотыльки к пламени, но при этом отворачивали головы и отводили глаза, чтобы не ослепнуть.

Первоначальное волнение Давида вскоре исчезло из-за прохладного отношения к нему. Всякий раз, когда учительница задавала вопрос, он первым тянул руку. Поначалу она восхищалась юным Давидом и его эрудицией, но он знал ответ на любой вопрос и это приводило её в замешательство.

Всё началось с обычных вопросов, но вышло из-под контроля, когда преподавательница стала спрашивать вещи, на которые даже студенты не смогли бы ответить, не то, что сверстники Давида. Чем больше он отвечал, тем сильнее росло её ущемлённое самолюбие. Она возненавидела ребенка и весь класс разделял её ненависть.

В очередной раз, когда Давид поднял руку, она повисла в воздухе, словно забытая и незамеченная ни учительницей, ни детьми в классе.

Тем не менее, трудно игнорировать такое яркое дарование; при виде вскинутой вверх руки Давида кровь в жилах остальных закипала. Она кипела и бурлила неделями, пока в один прекрасный день Давид не столкнулся с самым задиристым мальчишкой в классе. Имя его не имеет значения, а поступки и влияние на происходящее в мире абсолютно ничтожны. Но осознавать это в столь юном возрасте ужасно; поэтому забияка жаждал показать своё превосходство. И все дети в классе требовали расправы.

Когда он вместе со своими трусливыми шакалами и верными лакеями окружили стол Давида, совершенный ребенок в замешательстве посмотрел на учительницу, удивляясь, почему она не обращает внимания на ссору и продолжает листать невидимые страницы электронного журнала. Давид знал, что она в курсе происходящего, и поэтому был в полной растерянности.

Маленький король-самозванец столкнул Давида со стула; даже не спросив, в чём причина такой агрессии, тот снова встал на ноги. Видите ли, Давид никогда не относился с презрением к своим сверстникам. С того момента, как он вошел в класс, он знал, что ни один из них не имеет тех способностей, которыми наделён он. Он никогда не хотел выставлять напоказ свои таланты, поскольку в мальчике не было ни капли высокомерия.

(26 оценок, среднее: 4,31 из 5)

Загрузка…