После окончания московского вуза много лет работал в журналистике- в Ямало-Ненецком округе, Республике Коми, в Краснодарском крае. Первые рассказы и повесть опубликовал в газетах в начале 90-х годов 20 века. Издано 11 моих книг прозы разных жанров; участвуя в российских и международных Литконкурсах -трижды удостоен Дипломов-в 2014, 2016 и 2018 гг.Так, весной этого года удостоен Диплома лауреата за рассказы в Альманахе (билингва) в честь 710-летия с начала создания “Божественной комедии” Данте Алигьери.
Country: Russia
Роман “Если настало время пираний, или Журналист, стреляй первым!”
Тревожно, нехорошо мне было весь вечер и всю ночь. Накануне волком выла метель, то затихая, то ярясь–щерясь одичавшей собакой- выплюйкой. Такую она нагнала тоску. Помолилась иконке Божьей Матери. Вроде бы, на душе стало легче. Переделала всю работу на буровой. Рассортировала керн, просмотрела и оформила всю документацию, прибрала наш вагончик. Жду тебя, Андрюша, мысленно разговариваю с тобой. Как-то ты в этакую завихрень-круговерть в машине? Мой бородатый, ершистый, худущий, пропахший мазутом, соляркой, с задубевшими на ладонях мозолями, дорогой мой Андрюша, мой рыцарь. Милый мой человек. Я люблю тебя, твои серые, с непередаваемым легким табачным отливом, глаза, мягкие губы. Дорогой мой, если бы ты знал, что сегодня, в эту шалую ветреную ночь, в эту счастливую для нас ночь я ощутила под самым сердцем легонькие толчки. Это он, наш маленький, или малышка, на своих крохотных нартах хочет приехать в наш дом. Сколько же мы ждали его! Целую вечность. Боже мой, длиннющая вереница дней, ночей, недель, месяцев. Мы так хотели его, а он не приходил, наш малыш. Нынче я надумала поехать в санаторий. Говорят, есть один под Евпаторией. И вот, радость моя, солнышко моё, наш малыш дает о себе знать. Прочь санаторий, прочь слёзы отчаяния! Как я молилась, как просила и Мать Кайгусей, и Богородицу Матушку Мира, чтобы родился у нас с тобой ребёночек. Я загадала невероятное: выйду из вагончика и увижу полярное сияние, то все будет хорошо. И что же. Открываю с опаской дверь. Пурга сгинула. Мороз вызвездил небо-эфир. Пусть эфир, мне так нравится. Я сегодня госпожа всему сущему, я теперь почти что Мать Кайгусей. Ведь ребёночек–это целый мир, а я мать его.
Ты меня услышал, Андрюша? Бирюзовые шторы окутали звезды, плясало северное сияние! На моих глазах счастливые слёзы. Так сладко в груди. Она скоро будет полна молока. Я это знаю. Потом я вернулась, легла в постель и вспоминала нашу поездку на мою настоящую родину. Помнишь, как мы вышли из вертолёта на малюсеньком аэродроме заштатного рабочего поселка. Ничего не осталось в нём от прежней жизни: ни бестолковых ватаг ребятишек с повизгивающими рядом собаками, ни чумов, ни нарт возле них. Не увидела я ни одного старожила моего стойбища. Стоят в мелколесье невысокие домики из бруса и даже кирпича. Помнишь, мы зашли в клуб, магазин, в контору маленького прииска. У школы брызнула врассыпную мелкота, среди мальчишек и девчонок немало смугляшек–моих маленьких земляков. И вдруг будто пролился свет, я так остро ощутила, что это же моя родина. Моя дорогая маленькая родина. Потому и берегу в нашей ленинградской, тебе не нравится это имя твоего родного города, поскольку оно не соответствует исторической правде, потому так–в питерской квартире мои детские торбасики, что кочевали со мной повсюду. На них бегут по окружности малюсеньких оленьих голенищ две параллельные голубые полоски, обрамлённые искусно сделанными из кожи и материи красными кубиками, белыми ветвями–рожками оленей, жёлтыми кружочками–это ягоды морошки, зелёными вышитыми листиками брусники. Как волнует меня этот орнамент. Торбасики сшили мама и папа. Те, кого я знала всего несколько лет. Смешной, невезучий папка, но талантливый резчик по дереву и кости. Моя красивая и добрая мамочка. Их давно нет на земле. Лучше бы мне не держать выструганых папкой деревянных олешек, не заливаться смехом от легкой маминой щекотки. Тогда бы проще сознавать, что в далёком Новохолмске есть ещё у меня мама и папа, они вырастили и воспитали меня. Веришь, я много пережила и перечувствовала, будучи девчонкой. Помню, как ушли из жизни папка и бабушка, как плакала я на груди холодной мамы в чужом чуме. Это ушло. Пусть в сердце навсегда останется только хорошее.
Я ещё хочу поговорить с тобой, Андрюша. Моя бородатая колючка. Не забыл, как мы посмеивались в моём родном поселке над названием «Отель «Испытай удачу». Спасибо все же автору неординарного: никакая глухомань не погасит у людей юмор.
Молодцы золотодобытчики. Все-таки сколько в мире парадоксов. Мой народ жил в бедности века, даже не подозревая, что под ногами, за мхом и грунтом, таятся несметные сокровища. Мои сородичи довольствовались охотой, рыболовством, оленеводством. Итак, по моей прихоти мы оказались на моей родине, скрытой далью и дымкой расстояний – зубцами гор, тундрой, тайгой и лесом. Оказия в Большегородск–через сутки, отсюда на самолёте в Ленинград, а затем к морю, к теплу, к неге и фруктам. Всё это было впереди. А сейчас нам с тобой в столовую. Помнишь, она неказистая с виду, однако помещение оформлено со вкусом – резьба по дереву, чеканка. Меню восхитило: свежие огурцы, помидоры, зелень. В буфете апельсины, яблоки. Свежие овощи из местной теплицы. Грунт её защищён стеклянной крышей, трубы центрального отопления обогревают помещение. Зимой тут, как в Ташкенте летом. А после я повела тебя на берег быстроногой Кадельги. Я назвала её Катенькой. Легкая на ногу, доверчивая, до другого берега её не то что тынцзян долетит, а того проще – варежка. Мы пошли с тобой вверх по течению, удаляясь от шума рабочего поселка. Тогда-то я тебе и рассказала всё, что знала о своей семье. О, моя бабушка, взывающая к Кайгусь-нам, о, моя мама, с журчащими словами любви ко мне, о, мой папа, со своими божками алэлами. Здравствуйте, тени ваши дорогие, незабвенные. Здравствуй, Кайгусь-нам. Я просила у матери нашей, у земли всеродящей и у Великой Божьей Матери Мира, чтобы слились тела- моё и супруга нежного, души наши в одно малюсенькое тельце и душу, чтобы я наконец-то стала матерью. Неслучайно нас свела судьба на горе Райской. Ты отыскал тропу моей жизни, а я твою. Почему возле наших тропинок не появиться ещё одной – крошечной?
Какие всё-таки судьба порой делает в нашей жизни невероятные кульбиты. Отчего-то вспомнился тот журналист, Василий, кажется, нет, Виссарионом звать. Мне поначалу он понравился: симпатяга, нашел как-то ко мне, совершенно незнакомому для него человеку, подход: разговорил, даже шутили с ним по-дружески, я удивилась какой-то его детской привязанности к бабе Варе-редакционной машинистке. Видно, давно живёт без матери. Одно время мне даже показалось, что позови он меня в тот момент с собой, и я бы сорвалась с Райской. Я ж была совсем девчонка, по людям соскучилась, и в школе за мной ведь мальчишки бегали. Да, а он не догадался, не позвал. Но всё-таки впервые рядом находился настоящий журналист. Мы потом даже сколько-то времени переписывались. Но вот как только на моём горизонте замелькал ты, Андрюшечка, я вон Васю-Виссариона из головы. Что-то мне подсказало, что ты моя половинка и судьба. Так и вышло. Дорогой мой, у тебя настоящая мужская профессия и я счастлива, что приобщилась к ней и стала твоей верной помощницей и подругой. Ты не раз доказывал отважность, преданность делу, любовь ко мне. Милый, Андрэ, Андрюша, Помнишь, как стояли мы на берегу моей реки Катеньки? Ты взобрался на валун, а я опустилась на землю на одно колено. Знай, я, глупая женщинка, просила у Матери Мира и у Кайгусь-нам, чтобы они подарили нам ребёночка. «О, Великая Мать Мира, о Кайгусь-нам,-шептала я,- внемлите словам моим, пробудите во мне зерно материнства, пробудите в Андрюше зерно отцовства. Святая Земля моих родичей, влей в меня соки свои, я так хочу стать матерью. Развейте, Великие, сгущающиеся над нами сумерки уныния. Помоги мне, родина дорогая. Я припала к ногам твоим, к груди твоей. Помоги, Хозяйка Мира, помоги Хозяйка земли моей, Кайгусь-нам, пусть аркан моей любви будет крепок. Молю Вас, подарите нам ребёночка».
Дорогой Андрюша, я чувствую, у нас будет маленький. Кроха. Только приезжай скорее. Вот вернёшься, станем с тобой думать, как нам насовсем выбраться на материк, на Большую Землю. Приезжай, я так жду тебя. У нас всё будет хорошо. Ещё там, на моей родине, я поверила, что у нас непременно появится сын. И он, разбойничек, даёт о себе знать. А из транзистора льётся моя любимая песня. Помнишь? Я чуток напою:
– Мне белая вьюга уронит в ладони
Перо с крыла.
И ветры заплачут над снежным раздольем…
Но вдруг уронила мне вьюга в ладони
Перо с крыла.
Мне не спится. Вот подбросила в топку угля. Добрый нынче завезли, антрацит. Горит жарко, ровно, как моя любовь к тебе. Знаешь, в эту минуту я чувствую, что ты где-то близко, рядом, наверное, за перевалом. Не можете его взять? Крутой. Ничего, я подожду. Я терпеливая. Нет, сейчас я уже нетерпеливая. Я сама пойду тебе навстречу. Только пусть немного рассветёт. Не беспокойся, я оденусь тепло, возьму ружьё, кликну дурёху Вьюгу, с ней, милой собачонкой, веселей. До перевала всего ничего – километра полтора по распадку, потом подъём такой пологий, а там чуть к небу- и перевал. А тут и ты будешь на вездеходе. Я иду к тебе, мой добрый рыцарь.
* * *
Вездеход, куда перебрался Виссарион, развернулся, и, набирая скорость, помчал к базе геологов. А в это время на вершине перевала возникла тёмная точка-фигурка. Навстречу ей спешила машина с Андреем. Летят в стороны комья снега, тревожат тишину фиолетовые залпы выхлопных газов. Над вершинами гор вставало солнце. Ослепительное солнце.
После командировки Стражин обычно дома отмечал на карте области жирной красной точкой то место, откуда вернулся, где повстречал недругов или новых друзей. На сей раз карандаш остался незаточенным. Только в комнате сына высвечивали грани маленькой хрустальной друзы – обломок воспоминаний о поездке в Хорейскую экспедицию.