Arkadij Frejdlin

Страна : Чехия

Я давно увлекаюсь литературой, много читаю, рецензирую книги. Писать начал со школы, но кроме коротких эссе в журналах публикаций не было. Создал и модерирую большой литературный клуб в ФБ. В 2019 году стал дипломантом международного литературного конкурса со своим первым романом. Другим моим увлечение является художественная фотография. У меня также есть несколько дипломов с международных фото-конкурсов.


Country : Czech

I have been fond of literature for a long time, read a lot, review books. There were short publications in different magazines. I founded and moderate now a popular literary club in the FB. I became a diplomat of international literary contest with my first novel In 2019. My other hobby is artistic photography. I also have several diplomas from international photo contests.


Отрывок из романа-сюита «Голубой Майзл»

…Я же во времена беспечного моего отцовства объездил с дочками на машине множество подобных, спрятавшихся на другом уровне бытия человеческих муравейников, где сонные туземцы с трудом могли сфокусировать свой тлеющий взгляд на нашей немногочисленной, но очень шумной семейки из двух баловниц и одного отпускника. Однако этот, совсем уж неприметный безропотно остался тогда в стороне. Для выбора наших кратких ночевок в незнакомой в ту пору Италии мы повиновались слепому наитию старшей моей Юлии, выбирающей пальчиком на обычной бумажной карте самые странные и неподходящие для этого места.

Я приехал сюда вечером, когда уже редкий свет из окон на главной улице мягко желтил плитку мокрых тротуаров. Моросило. В воздухе явственно ощущался запах моря. Я остановил машину, когда навигация бодрым голосом сообщила, что искомый мною приют находится справа от меня. С трудом рассмотрев вывеску пансиона между двумя кустами все еще цветущей жимолости, я вышел без зонта, запрокинул голову до хруста в шее, и влага мелкой вездесущей мошкарой из капель мгновенно облепила мне лицо. Затянутое чернеющее небо с просветами в гамме цветов сумеречного моря, казалось, опустилось как можно ниже в желании рассмотреть уставшего меня с легкой беззащитной лужайкой на макушке, благодарно вдыхающего неведомые запахи, полные теплой сырости угасающего лета.

Я не знаю, почему она вышла замуж за того итальянца — “милого увальня”, который вдруг прославился своим малоподвижным, почти кастрированным от чувств, однако все же редким по природе басом-профундо. “Ты бы слышал его Командора!…И он такой дуся, тебе бы он понравился!” — объясняла она мне, лежа обнаженной на кровати одного из наших очередных альпийских пристанищ. Тапок с вышитым золотом вензелем отеля при этом плавно покачивался на самом кончике ее изящной ступни. Вот благодаря этому «дусе» мой малодушный вопрос — “А как же теперь быть мне, свет мой?” — лишь покалывал кончик моего языка в боязни ее внезапно страшного ответа.

Невысокая девушка, почти подросток, с трогательным бейджиком “Габриэлла” открыла мне тяжелую дверь и буквально затащила во внутрь. Ее взгляд блуждал у меня по рукам в немом поиске какого-нибудь подобия багажа. Я покачал головой — нет, в этот раз я представлял собой облегченный вариант “пришельца”.

Я поехал без смены одежды, даже без бритвы — просто сунул в карман Майлз и обыденно нажал пульт от своего гаража. И все потому, что она сказала “через два дня” и назвала город в пятистах километрах от меня и в получасе езды от нее. Я же со своей актерской невостребованностью всегда нуждался в выстраивании нужных мне мизансцен, подборке расшитых природой занавесов и режиссерской определенности интонаций. В таких случаях я редко заигрывал со временем.

Когда она ответила согласием встретиться, её голос был торопливым и озабоченным. Бог дал мне слух настройщика, и это дополнительное преимущество позволяло мне улавливать в ее глубоком сопрано быстро сменяющие друг друга модуляции ее настроения.

Как-то в Монтрё, куда я повез своих погодок на кладбище к теще, я познакомил их с ней, лукаво поиграв со случаем. Мы вместе гуляли по верхнему парку какое-то недолгое упоительное время. И мои девчонки наперебой пытались убедить ее, что именно с этого места, откуда открывался вид на весь залив, молодые пустельги учат своих птенцов летать, и смешно взмахивали руками, показывая, как. Она заливисто смеялась и тепло смотрела на меня. Потом выждав момент и почти прикоснувшись к моему уху своим тонкими губам, тихо сказала на своем переливчатом итальянском: “Я бы тоже хотела иметь от тебя… таких дочек”. Я никогда не слышал у нее ранее такую глубокую тональную перебивку, когда гортань слегка спазмирует на непривычной для нее модуляции… И через полгода позвала на свою свадьбу: “Знаю, что ты не придешь, поэтому и зову”.

Комната, в которую я поднялся, встретила меня последней вспышкой ушедшей в небытие лампочки. В другой момент я счел бы это плохим предзнаменованием, но на сегодня всё моё всевластное суеверие было беспомощно как заблудившаяся в Ватикане античная богиня. И пока растерянные глаза блуждали по темноте, пришлось споткнуться о кровать и познакомиться с твердым углом письменного стола: “Черт!”. Возвращению в богатую фотонами реальность я стал обязанным какому-то позднему шоферу, нагло выхватившему светом фар из полной кромешности всю комнату на вполне достаточное для узнавания расстановки сил моего мебельного противника мгновение.

Уже по памяти найдя настольную лампу, я как Аладдин потер ее, чтобы выпустить на волю свет. Первое, что я увидел — себя в зеркале над столом. Еще влажное лицо, неприятно знакомые глаза, сдобренные кругами цвета только что ушедшей темноты, прядь волос над правой бровью и безвольная обреченность как контрапункт всему моему нынешнему я.

Пришлось немного полежать на кровати в слабой попытке унять головокружение от быстрой дороги. Однако через несколько минут нервозный голод все же заставил меня спуститься вниз. В призрачной надежде для этого сонного безвременья я обратился к Габриэлле с мольбой о помощи. Та секунду-другую, вытирая фартуком и без того чистые руки, размышляла над чем-то, а потом уверенно направила меня в Ristorante на углу: “Смело требуйте что-нибудь горячее у Вико. Он ленивый, но добрый! Думаю, печь ради одной пиццы он разжигать уже не будет, но его знаменитые каннеллони вам еще удастся попробовать.” Не предусматривающим возражения жестом она сунула мне в руки купон на скидку и огромный зонт цвета хаки.

Дождь, как оказалось, зарядил сильнее. Когда часть видимого мира закрыта зонтом, воображение дает себе волю. Пока я шел до ”угла”, а это, как оказалось, еще добрый километр пути, то по разноцветному отблеску витрин, по мигающим оранжевым пятнам от скрытых взору светофоров, по отраженным буквам светящихся вывесок я без труда дорисовывал перекрестки, выстраивал дома, додумывал вывески и пытался объять всю полноту угасающей к ночи незнакомой жизни. Влажный воздух, еще местами теплый из-за нагретых за день стен домов, уже заигрывал среди лета с запахами осени, как бы пробуя на вкус новые ароматы, только-только входящие в моду.

В моем кармане зазвонил телефон. Я не стал смотреть на экран. Жена сама поставила мне на свой звонок отрывок из Вагнера, и теперь валькирии торжественно закружились у меня в кармане, удивительным образом попадая в такт роящемуся вокруг близкого фонаря мошкариному стаду. Я несколько секунд полюбовался игре природы в совпадения и сбросил звонок. Она меня поймет.

Я познакомил ее со своей женой из-за легкого опьянения. Ни она, ни я почти никогда не заговаривали о моем супружестве. Этот неоспоримый факт не обговаривался нами по умолчанию. Так забывается среди близких родственников какое-то увечье или врожденная патология одного из них.

Однажды, когда в моем любимом Вербье начинался фестиваль, и я, зная, что она будет там, неосторожно сказал жене о желании съездить — развеяться, послушать Чон Кён Хва, рискованно решившую тогда сыграть редко исполняемый скрипичный концерт совсем позабытого Макса Бруха. То ли Эмму заинтересовали имена, которые я назвал, то ли она решила потакнуть моему спорадическому интересу к классической музыке, но ее желание сопроводить меня оказалось неустранимым.

Вечером после концерта мы сидели с ней чинной семейной парой в Le Rosalp. Раклет уже дотекал еще теплой лавой на зопф, когда я увидел ее, поднимающей в зал со своей давней подругой, которую я, кстати, неплохо знал и терпел её явную глупость лишь за благосклонность нашим встречам.

В своих дальнейших поступках я обвинял смесь кирша с шампанским. С каким-то театральным взмахом руки, с надуманным смехом, я подбежал тогда к ним и напугал обеих до полусмерти. На объятия она еле ответила, не понимая, что происходит. Приподнявшейся над стулом и не менее удивленной жене она была представлена как моя “дальняя-дальняя” родственница с отцовской стороны, которая “так выросла, так выросла” с последней встречи, что с трудом стала узнаваемой. Я назвал ее настоящим именем, стараясь не смотреть в глаза. Слава богу, она отказалась присесть, сославшись на близящуюся встречу, и мы на удивление спокойно и быстро разошлись. Однако испуганная тональность ее голоса при прощании еще долго звучала в моей мгновенно протрезвевшей голове…

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (13 оценок, среднее: 3,15 из 5)

Загрузка...