Страна: Россия
Я люблю море, хорошее кино и шорох осенних листьев под ногами. Моя реальная страсть в жизни – чтение. В этом году я закончила магистерскую программу “Литературное мастерство” ВШЭ, в Москве, хотя уже имела высшее педагогическое образование. Я журналист-фрилансер, не стала учителем, но долгое время работала радио- и телеведущей. Свои первые рассказы написала на литературных курсах. Публиковалась в сборниках современной прозы ЭКСМО и Ридеро. Думаю, писатель – это человек, который чутко настроен на людей и время, в которое он живет. Он “слышит” жизнь и умеет о ней рассказать, даже если речь идет о больном или уродливом.
Country: Russia
I love the sea, good cinema and the rustle of autumn leaves under my feet. My real passions in life are reading and writing. This year I completed my master’s program “Creative Writing” at the Higher School of Economics, Moscow, although I already had a degree in pedagogy. I did not become a teacher, and I worked for a long time as a radio and TV presenter. Now I work as a freelance journalist. I wrote my first stories during some literary courses. They were published in the collections of modern prose EXMO and Ridero. I think a writer is a person who is sensitive to people, to the time in which he lives. He “hears” life and knows how to tell about it, even if it is sick or ugly.
Отрывок из рассказа “Качели”
I
Они сидели рядом, и каждая сама по себе. Влад увидел их со спины и, притаившись за гаражами, стал рассматривать. Розовая тесная курточка бойко подергивалась в такт каким-то ритмам – Тайка была в наушниках. А серое объемное пальто удерживало полнотелую стать Петровны ровно и прямо.
Он прилип взглядом к дорогим спинам, и тоска юркнула куда-то под сердце. Холодок вины, презрения к себе подобрался туда же, затянув все тонкой ненадежной коркой. Влад затоптался на месте. Под ногами липко захлюпали влажные листья.
К вечеру похолодало, рванул ветер. Хмурый октябрьский день все ниже нахлобучивал на глаза темную кепку. Словно кто-то угрюмый смотрел исподлобья, а потом закашлялся – неподвижное небо тронулось разбухшими промокашками облаков. Владу казалось, дунет сильней, и неопрятные белесые обрывки залепят глаза.
Тайка вдруг оглянулась, он подался назад, боясь быть застигнутым. Секунду выждал и снова высунулся. Маяки спин. Девочка и бабушка продолжают сидеть. Он заволновался – поди, замерзнут. Что с автобусом? Пять часов. Чертово расписание. Долго. Розовое и серое, размываясь, тонуло и таяло в пластиковом коробе остановки. Ветер лупил ее бока в бессильной злобе.
Тайка и Петровна сидели как чужие. Молчали. Стало темней, и Влад перебежал к кустам, чтобы видеть их ближе. Здесь топталась стайка голубей, нервно переступая лапами по остывшей земле. Показались дальние бледные огни автобуса. Внутри кольнуло – уедут. Серое пальто выпрямилось, потянув за собой курточку.
Через минуту двери со свистом закрылись. Влад беспокойно заметался взглядом по заднему стеклу, высматривая среди чужих спин свои. Розовый лоскуток мелькнул вроде бы, показалось ему. Автобус тронулся, и, лениво качаясь, отъехал, равнодушно превращаясь в ползущую жирную точку. Влад завороженно смотрел на нее, пока, точка, наконец, не исчезла с горизонта, увозя куда-то вдаль тещу и дочь.
II
Петровна сразу увидела – сахара нет, банка пуста, если не считать прилипших ко дну крупиц, обманчиво мерцающих из глубины. В сердцах двинула банку на место.
– Ешкин кот! Знала, не надо. Навела как на Маланьину свадьбу, – причитала она.
Посреди кухни стоял стол с большой кастрюлей. На желтоватой поверхности жидкого теста лопались пузырьки – Тайкина бабушка затеяла блины. Она ринулась к другому шкафчику и, достав коробку из-под печенья, стала перебирать содержимое. Где-то же был ванильный сахар.
– Таай-каа!
Молчание.
– Зову же. Поди сюда, – перебирала она пальцами упаковки.
Никто не отзывался. Шуршание в коридоре. Входная дверь хлопнула, и чашки звякнули – форточка была приоткрыта. Топили нещадно.
– Вот зараза, куда понесло?!
Петровна подошла к окну, держа в руках найденный пакетик. Сладко пахнуло ванилью – он был надорван. Она, прищуриваясь, стала всматриваться во двор. Увидеть бы внучку – куда пойдет. «Намаюсь я с ней. Ох, намаюсь», – думала она с тоской. Послюнявила палец, как сахар – не прогорк?
В эту минуту Тайка в куртке и короткой юбке появилась во дворе, мотая головой и задом в такт музыке. В вечных своих наушниках и без шапки. Сердце защемило. «Куда понесло?! Юбку какую напялила, срам один». Петровна тревожно следила за ней взглядом, пока та не скрылась из виду.
Она подошла к столу и стала ловко мешать тесто, решив, что испечет блины так. Без сахара.
– Ничего. Сгущенка вон есть. Варенье.
Петровна подходила к окну, поджидая очередной блин, и с любопытством разглядывала, что делается во дворе. С третьего этажа хрущевки двор просматривался как на ладони. Старые липы, детская площадка. Вон, Витька и Вовка, погодки из сорок пятой, катаются на горке, а молоденькая мамаша их, Лидка, сидит в телефоне. Вон Палыч пошел. Лихо швырнув пакет мусора в бак, заворачивает за угол, в магазин что ли?
Петровна отвлеклась от окна и, схватив блин, стала жадно есть, не разбирая вкуса. Они с Тайкой не шиковали – не на что. Блины предполагались вместо ужина. Обтерев жирные пальцы о фартук, она вернулась к обзору. Ее внимание привлек молодой мужчина в добротном пальто, с ярким пакетом под мышкой. Как-то подозрительно он топтался у гаражей, поглядывая в сторону подъезда.
Потом Петровне позвонила соседка – обсудить, что там у Малахова вечером. Потом она вытаскивала из машинки и развешивала белье. Потом глянула на часы, и, чертыхаясь – два часа возится, в сердцах загремела посудой, извлекая из ящиков на свет все свои сковородки. «Буду сразу на трех печь – чего рассусоливать». Когда Петровна вернулась к окну, про мужика забыла.
– Надо же, стоит. Ишь, землю топчет. И что высматривает?!
Тут мужчина двинулся через детскую площадку, видимо, собираясь уйти. Он шел размашисто, и усталые сухие листья роились вокруг ног осенней поземкой. Что-то знакомое почудилось ей в уверенной, чуть раскачивающейся походке, в глубоко засунутых в карманы руках, в сгорбленной покатой спине. «Неужто, Влад?!», – прикрыла она в ужасе рот рукой. Влад, беглый отец Тайки, о котором не было ни слуху ни духу почти три года, собственной персоной покидал двор. Ну, уж нет. Петровна рванула раму на себя, и, боясь не успеть, истошно закричала:
– Влааад!
Он остановился, поднял голову. Запахло паленым – блины горели. Сразу на трех сковородках. Петровна метнулась к плите. Засуетилась, стала переворачивать. Прижгла палец. Подула, но больно было в груди. «Хорошо, Тайки нет». Петровна открыла окно. Стоит, горбится. Сложила руки трубочкой:
– Тридцать шесть. Домофон. Тридцать шесть.
Домофон поставили, пока Влада не было. Дрожащей рукой он жал на блестящие холодные цифры, даже не пытаясь понять: кого из трех женщин боится сильней. Ему казалось, его путь на Голгофу пройден, осталось выдохнуть. Но теперь ощущалось остро – он только начат.
Через три минуты он ввалился в квартиру. Впалые глаза, яркий сверток. Надежда Петровна уставилась на него, ткнув пальцем в пакет:
– Что это?
– Это я.
– Вижу. А это?
– Да потом. Петровна, пройду?
– Потом-потом. Было уже потом, – ворчала она, посторонившись.
Протискиваясь мимо хлама, Влад зацепил взглядом Лилины сапоги и стеганое демисезонное пальто. «Надо было и жене новое взять. Вот дурак, принарядился», – корил он себя, заново узнавая свой дом. Вот оленьи рога со свисающими шарфами, вот старый молоток на покосившейся пыльной полке. Влад с облегчением вдыхал родной, затхловатый запах хрущевки, к которому примешивался расслабляющий дух домашней стряпни.
Они сели на кухне друг против друга. Петровна, потухшая, постаревшая, и тесть, такой же, как был – только потерянный, несчастный.
– Тайка где?
Петровна не удержалась, вскочила, подошла вплотную, и, схватив его за плечи, тряхнула:
– Где?! Тайка где?! В Караганде! Наглая твоя морда.
Влад потупил глаза, съежился, и лежащий на коленях сверток, свалился.
– Ладно, Петровна. Прости.
– Ладно?! Прости?!
Петровна чуть попятилась и, уперев руки в бока, голосисто запричитала:
– Да ты хоть знаешь, дорогой зять, что Тайке твоей двенадцать?! Девка в сок вошла. От рук отбилась. Шлындает. Сколько слез пролила, сколько в школу ходила.
Влад сидел как побитый, понуро склонив голову.
– Ни звонка, ни письма! Три года! Как сгинул! Я уж панихиду собиралась дать. Сволочь ты, Влад. Вот ты, кто.
Влад молчал, не зная, как оправдаться. Петровна достала валерьянку и, накапав в рюмку, залпом выпила. В голове шумело. Что сказать человеку, который вышел из дома два с лишним года назад и пропал. Ни разу не поинтересовался, как они. Она глянула на его сутулые покорные плечи, почти полностью седую, короткостриженную макушку и сурово спросила:
– Накапать?
Влад поднял лицо, они встретились глазами. И Петровна смягчилась:
– Ладно, рассказывай. Куда делся, что с тобой стряслось? – чаю давай налью.
Влад молчал, но тело его потихоньку оттаивало, распрямлялось, словно знакомые вещи – клетчатая клеенка, замызганный чайник, Тайкина чашка с котенком, принимали его. А значит, есть шанс объясниться, поправить все. Не знал он, как и с чего начать. Заготовленные слова выветрилась, как только он ступил на порог.
– Расскажу.
Надежда Петровна поставила перед ним блины, варенье яблочное. «Вот она, Маланьина свадьба. Сердце-вещун».
– Поешь вот. Успеется. Только сахару нет.
– Кончился? Сбегаю, я мигом.
(5 оценок, среднее: 4,20 из 5)
Загрузка...