Темирбек Джолдобаев

Отрывок из повести “Вещий сон”

Посвящается светлой памяти моего отца Джукоша и брата Кылычбека

ПРОЛОГ
Джуке остановил на обочине дороги телегу, запряжённую сивым конём, и бросил взгляд на дверь с красной звездой. Сидя в телеге вместе с тремя сыновьями-погодками, он застыл, уставившись на этот дом. Большое здание, побеленное свежей извёсткой, словно белое яичко, выделяется среди менее ухоженных построек, радуя глаз. Джуке и сам не поймёт, привлекателен ему этот дом или ненавистен…
Дети молча сидят, удивлённо тараща глаза то на отца, то на здание. Джуке представил себе, что из этих дверей с большой красной звездой вот-вот выйдет долгожданный человек. Он с нетерпением и надеждой уставил увлажнившиеся глаза на звезду из масляной краски, позабыв обо всех житейских заботах, поглаживая по голове сидящего на коленях малыша…
Перед его взором предстала старая дверь, снующие вокруг люди из прошлого…
Дверь распахнулась и выпустила высокого джигита с сияющим лицом в военной форме и в шапке, отороченной рысьим мехом. Рука oб руку с ним шла красавица, девушка-тростиночка с закинутой за спину длинной косой. Джуке казалось, что он воочию видит этих двух молодых идущих, прильнувших друг к другу. Хотелось бы, чтобы это мгновение длилось вечно…
Дети смотрели, недоумевая, то на отца, то на эту таинственную дверь…
Джуке ясно представил эту картину…

***
…Ранняя весна. Мрачные тучи, сгущаясь, наматывались клубами на подпирающие небо скалы, и под своей тяжестью опускались всё ниже. Неугомонный ветер, пригнавший эти тучи, усиливался, выказывая особое старание. Скребущие небо вершины скал тонули в пучине, будто навсегда. Наблюдая за клубящимися тяжёлыми облаками, Джуке, глянув безучастно – “навидался я капризов природы”, зашёл в укрытие, куда не попадала ни одна капля дождя и, укутавшись потеплее, подоткнув подол своего рыжего тулупа под себя, опустился на серый валун, глядя на лошадей, пасущихся на склоне горы, как на ладони. Те паслись, не поднимая головы от только что пробившейся мокрой травы, и им явно было не до стонущего ветра. Холодный ливень припустил, как из ведра…
Шёл второй год войны. Когда он пошёл в военный комиссариат с заявлением на фронт, комиссар не принял его: “Сейчас едет комиссия из центра. Спустишься с гор в следующий раз, тогда и встретимся”. Учитывая, что действительно нельзя оставлять табуны на ночь в горах без присмотра, он уехал в надежде, что вернётся ещё к этому вопросу.
Тяжело вздохнув, поглядывая на скучивающиеся облака: “приеду ещё, когда прояснится…”, он погрузился в глубокие раздумья, взволнованно наблюдая за потоками воды, струящимися к подножию горы и не успевающими просочиться в почву…
Только через три дня разъяснилось. В табуне находятся только жеребцы, не считая двух-трёх меринов. Колхоз собрал их с намерением отправить откормленными на фронт. Адское дело – пасти жеребцов без кобыл: то и дело, разгорячившись, жеребцы норовят спуститься вниз, скача по хребтам.
Джуке снова направился в военкомат на своём сивом жеребце. Он ездит лишь на нём, заботясь, как о ребёнке и держа его всегда в форме. Сивый тоже привык к хозяину, не отходя далеко на пастбище, готовый в любой момент прискакать на зов.
Спозаранку Джуке спустился вниз и поехал прямо домой. Соскучившийся по дочкам, он поцеловал их, прижав к груди, отчего на душе стало легче. Жена, как и обычно, занималась хозяйством; на этот раз красила шкуры…
***
Наутро, привязывая своего коня к дереву у комиссариата, увидев Сабыркула, выходящего оттуда, Джуке опешил. Он совсем не ожидал увидеть его здесь. “Уехал в центр, приедет вечером”, – думал он. Предчувствуя нехорошее, он мягко спросил, пожимая руку младшему брату:
— Ты что здесь делаешь?
— Вызывали, брат. Опять на работу иду.
Чувствовалось, что Сабыркул что-то скрывает.
— Брат, я поднимусь в горы завтра, встречусь с Вами. Закончу дела в райцентре и ночью прибуду в горы… Обязательно… Tам и поговорим. Всего хорошего, брат! – он резко отвернулся и ушёл.
Ясно поняв, что неспроста младший брат приходил сюда, Джуке обречённо промолчал. Он посмотрел вслед Сабыркулу и зашёл в военкомат. Военный комиссариат – одно из видных зданий в районе, изначально было построено для конюшни. Затем из него сделали церковь и время от времени оттуда доносился звон колокола. Во время войны власть отдала здание комиссариату, а церковь перевели в другое место.
В те годы запрещали молиться, мечети и церкви ломали или передавали в другие организации. Одним из основных требований Советской власти была жёсткая борьба с религией. Народ дружно восстал против старого времени. “Ленин, Болшабек, Советская власть”. Понятия религии на арабском языке уничтожали с корнем и зажили по законам большевиков. И даже, глядя на старцев, читающих намаз, их старухи бранились:
— Даарат*(омовение), даарат говоришь, а штаны рваные! Аллооху акбар, Аллооху акбар говоришь, а весь скот потерял!
Джуке был одним из тех кыргызов, которые тайно читали намаз…
Увидев вошедшего Джуке, комиссар встал с места и обойдя стол, покрытый зелёным сукном, поприветствовал его:
— Заходите, заходите, Джуке… Как жеребцы? – пожал он обеими руками руку Джуке.
— Слава Творцу, всё на своих местах. В горах непогода только вчера прояснилась. Я специально пришёл к тебе… – ответил табунщик в подавленном состоянии.
— В прошлый раз не смог тебя принять… – произнёс виновато комиссар.
Джуке пододвинул стул и, садясь, произнёс:
— Ничего, твоя работа, как испытание в судный день. – Он решительно вытащил из нагрудного кармана сложенный листок бумаги и кинул перед комиссаром. – Прими моё заявление…
Комиссар быстро пробежал взглядом по бумаге, положил её на угол стола и сказал:
— Джуке, сядь, поговорим с тобой… Он достал папиросу из кармана, закурил, глубоко вдохнув дым. – Та-ак, Джуке… Мы с тобой – приятели. Сейчас, когда на долю всего народа выпало такое горе, не найдётся наверняка человека, лежащего на боку у себя дома. Вчера я, как и ты, пошёл в надлежащее место с заявлением и получил отказ. И о тебе был разговор: пасти коней в целости и сохранности – твоя обязанность. Эти кони отправятся на фронт, а для этого необходим такой человек, как ты. Все отправимся на войну, а кто фронту будет помогать? В Ооруке одни старики-старухи, бабы да дети. Все, кто способен как-то передвигаться, на колхозном поле трудятся. Что ж теперь, женщину отправить пасти коней? В горах и волки “дерут за подол”, знаем. Ты не слишком геройствуй, Джуке, тем более – без помощника справляешься. Это ли не геройство? Подходящего паренька тебе в помощники ищу, никак не найду.
Джуке выслушал комиссара, не прерывая, и спросил:
— Значит не примешь заявление? – сложил кнут и нахмурился. Но, с другой стороны был согласен с комиссаром: сколь ни спорь, а то – правда, все уйдут на фронт – остановится жизнь в тылу.
Комиссар обречённо посмотрел на него:
— Да, Джуке, твоё заявление не принимается. Передавать лошадей для фронта кому-то ещё – большой риск, идти на такой опасный шаг – не дело! – чуть повысил он голос.
Джуке заколебался на мгновенье, затем тихо прошептал, будто боясь, что кто-либо услышит:
— Тот парень, что до меня был здесь, зачем приходил?
Он пристально уставился на комиссара, желая незамедлительно получить ответ.
— Аа, тот парень, который сейчас заглядывал ко мне? Герой! С заявлением пришёл, ну я его и подписал. Отправится в следующую неделю. Ещё молоко на губах не обсохло, а назначен директором школы. Если бы не война, получать бы ему глубокие знания в столице… Видно по нему – способный, может, ещё послужит народу, будучи в руководстве. Но, война есть война… ничего не поделаешь. Сколько наших молодцев на войну снаряжаются! Приходят и похоронки…
Комиссар в отчаянии поднялся с места и задумчиво подошёл к единственному окну в кабинете. Майору по званию было около сорока лет, высокий, сдержанный, прежде чем говорить, всегда обдумывал приглаживая усы, военная форма была ему к лицу, ходил с хорошей выправкой, стуча каблуками блестящих крымских сапог. Встретив его, другие военные вытягивались в струнку и отдавали ему честь. Ему были не по нраву люди, говорящие вяло и бессмысленно. “Говори по делу!” – делал он замечание такому собеседнику.
К Джуке же он расположен. Они с полуслова понимают друг друга. В разговоре никаких личных вопросов не затрагивалось, табунщик решает вопросы, связанные с конями, и уходит. Поднимет проблему, наилучшее решение сам и предложит, услышит ответ – “да” или “нет” и сразу уходит. Комиссар за этот характер ценит Джуке. “Были бы все люди такими, как он…”, – думает он, наблюдая за поведением табунщика, слушая его речь, довольный его подходом к делу.
С начала войны военный комиссар – первый человек в округе, которому подчиняется даже глава района. Ни одно дело не выполняется без его указания и не оспаривается. Обойдя все колхозы в районе, просмотрев всех коней до единого, он передавал их Джуке на откорм от имени военного комиссариата. Затем откормленных коней отправляли на фронт.
В настоящее время он уточняет списки новобранцев, проводит через комиссию и занят отправкой людей на фронт – это была трагичная рутина его работы.
Услышав ответ про Сабыркула, Джуке словно почувствовал пуд соли на своих плечах, руки его повисли, и он совсем сник. Перебирающий спешно бумаги на столе комиссар не заметил изменившегося лица собеседника и, подняв голову от бумаг, сказал:
— В следующем месяце отправим откормленных коней. Сейчас собирают со всех колхозов взамен этих. Не знаю, сколько времени будут отбирать. Может сам и погонишь в горы, уточнив количество. Вот, возьми этот бинокль. И порох захвати. Хотел передать через кого-нибудь, хорошо, что вручаю в руки, – он вытащил узел из железного сундука и передав, попрощался:
— Джуке, не серчай! Счастливо добраться! Постараюсь найти тебе помощника.
Табунщик взял узел из рук комиссара, молча вышел, еле добрёл до своего коня и, взобравшись с трудом в седло, двинул лошадь.
Огорчённый поступком младшего брата, он пробормотал: “Не надо было Сабыркулу писать заявление…”

(4 оценок, среднее: 3,50 из 5)

Загрузка…