Страна: Франция
Меня зовут Татьяна Мохова. Я родилась 25 августа 1990 г. в городе Выксе Нижегородской области. В 2013 г. окончила факультет журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. В 2016 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Марк Твен-журналист: взаимодействие факта и вымысла». Принимала участие в конференциях, посвященных журналистике и литературе, в том числе в международной ежегодной конференции «Ломоносов». В течение двух лет преподавала историю зарубежной литературы на факультете журналистики Московского государственного университета. Работала над книгой «Искусство автографа» под редакцией М. В. Сеславинского. В 2016 г. опубликовала сборник «Эссе о литературе и музыке».
Country: France
My name is Tatiana Mokhova. I was born on August 25th in Vyksa, Nizhny Novgorod region, Russia. I was graduated from the Faculty of Journalism of Moscow State University in 2013. I am Ph.D. in Philology. The title of my Ph. D. thesis is “Mark Twain’s journalism: interaction between fact and fiction”. I took part in many conferences dedicated to literature and journalism. Among them is an annual international conference of students, postgraduates and young scientists “Lomonosov”. I taught American, English and French literature at the Faculty of Journalism of Moscow State University within two years (during my postdoctorate studies) and wrote several scientific articles. I also worked on a book “The art of an autograph” under the editorship of M. V. Seslavinsky. My book “Essays about literature and music” was published in 2016.
Отрывок из мистико-психологический романа «Желание жизни»
Отрывок из главы XV «Почти удавшаяся исповедь»
<…> Мистер Челленджворс замер на несколько секунд, как не верящий в свой успех игрок, который поставил последнюю фишку на игровое поле. Только бы не спугнуть этот благодатный момент!
— Всё началось во вторник на прошлой неделе, — начал он спокойно, титаническими усилиями сдерживая рвущиеся наружу пароксизмы и догадки. — Помните, я тогда забыл папку с бумагами и вы согласились принести её ко мне домой?
— Да, этот день я помню хорошо.
— Кажется, это было целую вечность назад!..
— Да, действительно… — тихо и без улыбки сказала Эмили.
— Так вот, — продолжал Джон со вздохом, — в тот день, после работы, я, сам того не желая, наткнулся на странный антикварный магазин в другой части города. Я до сих пор не могу понять, как тогда умудрился так грубо отклониться от своего маршрута…
И он рассказал девушке о подозрительном старьевщике, о впечатляющих дорогих товарах, которые походили на предметы прошлого, а то и позапрошлого века, и, по всей вероятности, таковыми и являлись. Наконец фармацевт подошёл к рассказу о своей покупке.
— Понимаете, я никогда даже не интересовался подобными вещами, но у меня вдруг возникло непреодолимое желание приобрести именно эту пишущую машинку. Не спрашивайте меня почему — я не знаю.
— А, та самая шикарная машинка, к которой вы запретили мне приближаться, — с сардонической ухмылкой произнесла Эмили, но ее глаза при этом по-прежнему излучали теплоту, и сердце Джона, совершив скачок, с трудом обрело прежний ритм.
— Ну, не то чтобы запретил…
— Нет-нет, вот именно запретили, — Эмили заулыбалась. — Вы просто тогда не видели своё лицо — вылитый тигр, у которого захотели украсть кусок мяса.
Мистер Челленджворс не нашелся что ответить и только глупо виновато заулыбался, опустив голову.
— Да, я действительно тогда не видел себя со стороны, — продолжал он спокойно. — И это был, увы, не единственный и не последний случай, когда я не понимал, что делаю.
— Что вы хотите этим сказать?
— Терпение, терпение, мисс Джинджер, сейчас вы все узнаете.
Он специально решил не рассказывать девушке о стихотворении сразу, сочтя лучшим подготовить её к этой ужасной загадке постепенно с помощью неспешного пересказа контрастных событий прошедшей недели. Начал он со своего неожиданного повышения, которое в одну минуту изменило всю его жизнь, и последующего приглашения на бал к мистеру Роджерсу. Не без стыда аптекарь припомнил свою первую встречу с эффектной мисс Мираггио, убеждая Эмили в фантастичности, изматывающей абсурдности происходящих с ним с этого момента событий, несмотря на такое внезапное, стремительное исполнение своих желаний, словно по мановению волшебной палочки. Мисс Джинджер сохраняла дипломатическое молчание, но по тому, как она нервно перебирала кисточки на длинном шарфе, мистер Челленджворс отметил с огромным облегчением и радостью, что всё им сказанное задевало девушку за живое.
— И вот наступил следующий день, я вас ещё тогда напугал своим растрёпанным видом и тем, что ввалился в аптеку, как сомнамбула…
— Вы преувеличиваете, — Эмили застенчиво улыбнулась.
— Ну, может быть… — мистер Челленджворс почесал затылок, — … немного. И всё с того момента перевернулось с ног на голову. — Он набрал в легкие побольше воздуха и без единого замечания или возгласа слушательницы поделился неприкрашенной откровенной историей череды своих поразительных побед и не менее ошеломляющих неудач. Речь неизбежно зашла о недавней болезни, и тут аптекарь запнулся.
— Именно в этот день я наконец-то почувствовал… Я кое-что понял, — начал он прерывающимся голосом, уставившись на горшок с фиалкой, — понял некую закономерность…
Эмили чуть слышно выдохнула.
— Я тогда написал на клочке два слова, вот они, — он быстро выдвинул маленький ящик письменного стола и дрожащей рукой протянул девушке смятый клочок бумаги. Эмили в замешательстве посмотрела на листок.
— Вы уверены, что я должна это прочитать?
— Абсолютно!
— Но это, наверное, личное?
— С меня хватит личной жизни, — ответил Джон, многозначительно поставив ударение на предпоследнем слове.
Эта затянувшаяся головоломка начинала изрядно утомлять, и Эмили решила больше не деликатничать.
— «Я — другой»? — она подняла на мужчину недоумевающий взгляд.
— Да, я написал это в тот поздний вечер. Видите дату? Я специально её поставил, чтобы ничего не забыть, но, к несчастью, вспомнил об этой записи только сегодня.
— Но какой во всём этом смысл? — продолжала несчастная Эмили. — Я всё ещё ничего не понимаю.
— Оно и понятно, — ответил аптекарь, помрачнев. — Этот клубок я и сам еле-еле распутал, а пазл все равно до конца не складывается… Скажите, — продолжил он после небольшой паузы, — только, пожалуйста, со всей искренностью, на которую способны: замечали ли вы за прошедшую неделю какие-либо во мне перемены? Только прошу вас, Эмили, отвечайте так, как если бы перед вами был священник на исповеди.
— Первый раз слышу, мистер, то есть … Джон, что вы религиозны, — не удержалась девушка от сарказма, но мгновенно пожалела об этом, увидев потухшие от душевной муки глаза собеседника. — Да-да, хорошо, — добавила она поспешно и протянула руку, которую мистер Челленджворс тут же сжал в своей.
— Я ведь менялся за эти дни?
— Д-да… Вы… вы как будто превращались в другого человека…
— Вот видите! Вот видите, вы ведь сами произнесли это — в другого человека! Ровно то же самое, что я написал на этом жалком клочке.
— Но почему же так происходило?
Мистер Челленджворс уперся ладонями в колени и тяжело встал, чтобы открыть полированную красивую дверцу антресоли.
— Я специально убрал её перед вашим приходом, — он поднял над головой пишущую машинку, — в глупой надежде, что таким образом её влияние, возможно, ослабеет. А вот это, — он помахал перед своим лицом листом бумаги, — вот это ужасное доказательство того заколдованного круга, в который меня угораздило попасть, я хотел прочитать еще раз вместе с вами.
— Бумага для деловых отчетов мистера Грейтгрина? Джон, мне всё-таки кажется… Вы, наверное, слишком волновались эти дни, и если вдруг… если вдруг на вас так сильно повлияло моё увольнение… Я знаю, что поступила дурно, не предупредив заранее, и вообще… В общем, я готова остаться, если это так…
— Остановитесь, Эмили! Пожалуйста. Я в здравом уме, и как бы безумно меня ни расстроил ваш уход, этого потрясения всё-таки недостаточно, чтобы лишить меня способности адекватно воспринимать реальность. Хотя всё и противится такому выводу, — добавил он горько.
— Посмотрите на это стихотворение, — продолжил он, подойдя к Эмили ближе, — представьте себе, машинка каким-то образом сама его напечатала! Может быть, она была заранее запрограммирована… А может, всё дело во встроенном секретном механизме или, в конце концов, просто невидимый дух отбивал её клавиши. Но клянусь вам всеми святыми — эти строчки появились сразу же, как только я установил проклятую бумагу за валиком.
Эмили посмотрела на взволнованного фармацевта в неподдельном страхе.
— Какой невидимых дух, сэр? Вы… вы говорите сейчас серьёзно?
— Ох, Эмили, умоляю, только не делайте таких испуганных глаз, — в сердцах воскликнул мистер Челленджворс, не в силах справиться с гремучей смесью из лихорадки тяжёлых мыслей, нетерпения и досады. — И перестаньте, пожалуйста, говорить мне «сэр»! Хорошо, будь по-вашему: сойдемся на том, что стихотворение было напечатано на бумаге раньше. Но тогда как вы объясните, что оно как будто бы случайно зло насмехается над моей новой жизнью, которая началась в тот же вечер?
Мисс Джинджер попросила шефа успокоиться и заботливо налила ему из графина стакан холодной воды, но мистер Челленджворс категорически от него отказался и сказал, что не выпьет ни капли, пока девушка внимательно не прочтет послание от начала и до конца. Эмили дрожащей рукой взяла листок и быстро пробежала глазами ровные чёткие строчки.
— Напоминает загадки, которые печатают в журналах для детей, — наконец сказала она задумчиво.
— Да это и есть загадка. Но только персональная. Для меня, — мистер Челленджворс порывисто обхватил ладонями голову. — И частично я её уже разгадал.
— Но вы-то тут причем? — продолжала недоумевать Эмили, растерянно просматривая строфы во второй раз.
— Видите, что написано в первом четверостишии? «Получишь радость ты, потом — печаль». В точности так же, как происходило со мной! Сначала я получал то, о чем давно мечтал, а на следующий день все мои желания разбивались в прах.
— Допустим, — неуверенно проговорила девушка. — Но что это за «прелесть страданий»? И строчки потом… Я не понимаю, какое отношение они могут иметь к вашей жизни.
— А это потому, что вы не побывали в моей шкуре, — просто ответил Челленджворс. — Поверьте, за эти шесть дней я прошел через столько мучительных встрясок, сколько не случалось со мной за всю прошедшую жизнь, и я не мог даже догадываться вначале, что в конце концов буду по этому поводу неимоверно счастлив.к
Чтобы не дать Эмили возможности опять усомниться в его душевном здоровье и опять вставить свои удивлённые замечания, фармацевт решил продолжить проникновенный монолог без передышки <…>
(12 оценок, среднее: 3,75 из 5)
Загрузка...