Татьяна Богомолова

Отрывок из рассказа “Солнечный ребёнок”

Палата на одну роженицу была противна до тошноты для лежавшей на белоснежных простынях заметно зарёванной женщины. От плохих мыслей и уныния её хоть как-то отвлекал бы рисунок на стенах, но здесь не было даже намёка на гаммы цветов. Бэллу всегда удручала белизна любого предмета, как будто зовущая душу художницы заполнить его пустоту. В её небольшой жизни очень скоро исчезли белые стены, двери или обои. Родители быстро поняли какую-то, как им казалось, паталогическую ненависть девочки к белому цвету: она рисовала на нём всюду, где только видела. Другие цвета она берегла и не омрачала их, тогда ещё «каляками» и неумелыми рисунками.
Однажды, когда в детстве Бэллочка лежала в больнице после операции, мама, зная странную нелюбовь дочки к белым предметам, наклеила на стену возле кровати красивые и красочные фотообои с осенним пейзажем. Глядя на них, девочка легче переносила белизну противоположной стены, где лежала другая пациентка. Мать Бэллы считала, что именно поэтому их дочь выписали из больницы на четыре дня раньше, нежели её соседку по палате. По словам лечащего врача, состояние организмов обеих девочек было одинаково здоровым, они были одного возраста, но его удивляла странность: Бэлла после той же самой операции поправилась быстрее…
«Почему, почему?! — перебивал все остальные мысли отчаянный вопрос. — В чём же я-то виновата?» — с не проходящей злобой уже сутки думала Бэлла.
Молодая женщина повернулась на бок и почувствовала влагу на груди, вспомнив о материнской обязанности. Но ребёнок с другой стороны широкой кровати не шевельнулся и, казалось, спал, и мысли матери перекинулись на мучающий её вопрос.
В раздражённом сознании роженицы мелькали мысли об уморении ребёнка голодом: «Кто и узнает? Умерла и умерла… Не убила… Просто не выжил ребёнок и всё… На меня такое не подумают… Борис-то ещё не знает про… особенность ребёнка. Когда утихнет его горе, скажу ему…, от чего избавила нас с ним судьба. Родим другого. Какие наши годы? А так… Вряд ли муж останется… А я хочу с ним жить, мы любим друг друга!»
Женщина снова беззвучно заплакала. Ребёнок заёрзал и заагукал. Бэлле не хотелось поворачиваться и вновь смотреть на личико «идиотки», как она про себя уже называла новорожденную. Мысли злым галопом «скакали» в сознании роженицы, но усилием воли она заставила их угомониться и «поплыть» по другому руслу: «Понятно, почему шизики не могут вылечиться… в белых палатах. От этих стен можно с ума сойти. Наверное, поэтому и пациенты обычных больниц долго лечатся. Кто придумал это уродство? В СССР долгое время стены были зелёного цвета — говорила мама…»
Малышка захныкала и разразилась плачем. Бэлла помедлила, но быстро поняла, что увильнуть от материнских обязанностей не удастся: придёт «прикреплённая» к ней медсестра, или заглянет кто-нибудь, проходящий по коридору. Нехотя, женщина повернулась к ребёнку, прислонив девочку к груди. Новорожденная довольно зачмокала, высасывая густое, обильное молоко матери. Медсестра говорила Бэлле уже дважды, что так кормить младенцев нельзя. Роженица отмалчивалась, раздражённо ощущая тупую боль в детородных органах, да и сидение на ягодицах оказалось для неё болезненным процессом.
«Конечно, — неспешно думала женщина, — окажись она нормальным ребёнком…, то я бы всё перенесла…, пошла на любые жертвы. Но с этой…»
Бэлла подавила готовый вырваться всхлип и новые слёзы, когда в сознании мелькнуло: «Этак, превращусь в дурнушку, что Борис не узнает. И так уже глаза опухли, не узнаю себя. Из голубых стали чуть ли не белыми…, с красной каёмкой».
Молодая мать вдруг вспомнила первый день после родов, счастье быстрого разрешения от бремени, поздравления родных по смартфону. Это был самый радостный день её жизни, в который она впервые не заметила удручающего её цвета стен! Ведь как они с мужем ждали ребёнка! Оба сюсюкали над её животом, разговаривая с младенцем в чреве…
Уже к вечеру родственники оповестили, что совместно купили всё необходимое для новорожденной, а дома маму с ребёнком ждут шары и цветы, множество подарков.
Но всё изменилось на второй день: именно тогда Бэлла узнала от медсестры и врача страшный диагноз дочери. По этой причине уже двое суток мать младенца пребывала в состоянии растерянности, в озлоблении на судьбу и саможалости.
«И какой будет облом, если я…». Женщина не успела додумать мысль до конца, как вошла в палату медсестра. Увидев ситуацию с новорожденной, она покачала головой и уверенно промолвила:
— Всё понятно: хочешь убить ребёнка. Хуже, если сделаешь её в чём-то другом калекой. Ты хотя бы придерживай её на руках. А лучше сядь. Есть же вторая подушка, давай подложу тебе. Просто будешь спать на одной. Ничего страшного.
Медсестра с первого же дня разговаривала с двадцатилетней девушкой на «ты», считая это верным по праву своего шестидесятилетнего возраста. Бэлла быстро поняла её настрой к своей проблеме в предыдущие дни и не хотела более «мусолить» эту тему. Хотя роженица не отвечала, медсестра не уходила.
Малышка откинула голову от груди матери и впала в сон. Молодая женщина положила ребёнка на кровать, попыталась встать с кровати, и ей услужливо помогла медработница. Пока Бэлла переодевала свежую кофту, медсестра душевно-сострадательным голосом произнесла:
— Как никто, понимаю тебя, поверь. Ведь моя родная сестра тоже имела диагноз «синдром Дауна». Моё детство было омрачено и дразнилками от сверстников…, и уходом за немощным иждивенцем. Мать-то колотилась на работе. Плюс я страдала об отце: как-никак жили вместе мы девять лет. А с рождением младшей дочери он через год нас предательски покинул.
Голос медсестры надтреснуто задрожал, но справившись с волнением, она продолжила, глядя в ставшие внимательными глаза молодой женщины.
— Когда я заканчивала десятый класс, мать рассказала: не от моего отца была девочка — нагулянная. Но уродец как будто отрезвил мать: бросила блудить и вообще грешить. Подалась к тайным староверцам: среди них тогда была её бабка. После этого признания мать повела и меня к жизни в Боге… Позже призналась: чувствовала, что пойду по мужским рукам, если она… не попытается увернуть меня на другую дорогу. У неё получилось: мы тайно с нею посещали духовных наставников. А в восьмидесятых уже и храмы открылись… Одним словом, помогла нам наша уродина-то.
Медсестра перекрестилась, быстро проговорив:
— Господи, прости.
— Зачем мне это? — удивилась Бэлла. – Я-то вышла замуж девушкой. Да и муж мой тоже — из семьи верующих в Бога людей. Сколько помню из детства, наставники говорили: не сей ветер, пожнёшь бурю. Но разве эти слова — про нас с Борисом? За что нам такая несправедливость?
Молодая мать, как будто обессилев, повалилась на кровать и навзрыд заревела.
— Кто знает, девонька моя? Только Бог знает — что у вас с мужем на уме-то… Много ныне в храм ходящих, да формально. Выходят с исповеди и идут себе грешить снова. Мы с матерью людьми стали, полюбили девочку-урода от всей души. И специалисты позже говорили, что Маринка лучше развита, чем её сверстники-то… Которых сбросили в Дом малютки. Или которых ненавидели в семье, где оставляли… Так что: мы с мамой прожили жизнь радостно, без злобы. Верю, что благодаря матери и замуж я правильно вышла, и аборты не делала. Сколько Бог дал, всех младенцев с мужем приняли и вырастили. Семеро их — у нас.
Медсестра говорила громко, перекрывая плач молодой женщины. На последних словах Бэлла затихла и внезапно рассмеялась, беззлобно проговорив:
— Семеро по лавкам.
Галина Владимировна пошла к двери и оттуда промолвила:
— Буду молиться за тебя, да мужа. Пусть девочка растёт с вами: не отказывайтесь, ради Христа! Будет вам тогда награда. Поверь!
Дверь палаты захлопнулась, и Бэлла, перебирая в памяти слова пожилой женщины, немного другими глазами взглянула на спящую рядом малышку.

(4 оценок, среднее: 3,25 из 5)

Загрузка…