Сергей Листвин

Отрывок из литературных анекдотов “Путь философа в четырех анекдотах“   

1. СИЗИФ

Жил в древней Греции один чувак, которого боги прокляли неуёмной энергией и стремлением изменить мир. «Мы добавим к этой косной материи искру моего духа, — говорил он, — выйдет комбинация-огонь». Хватал гигантский бульник и пёр его в гору, думая, что знает как лучше. Кончалось это всегда одинаково. Что вам говорит фраза «весело подскакивая» применительно к трёхтонному камню?

Первые триста лет всегда самые тяжёлые.

Однажды он докатил каменюку почти до самой вершины и остановился в изнеможении у кривой сосенки. На её ветку совершенно без усилий вспорхнула птичка.

— Но почему? — крикнул в отчаянии чувак, — чем ближе я подхожу к вершине, тем разрушительней мои неудачи? Вот ты, птичка божия, порхаешь, как будто ничего легче нет. Что я делаю не так?

— Волею пославшего мя Зевеса сообщаю, — ответила птичка, — что специально для тех, кто, как ты, пытается обмануть богов и нарушить установленные порядки, придумали классный концепт, называется высота центра масс. Чем выше взопрёшь камень, тем больше его потенциальная энергия. Оценил красоту идеи?

Поскольку одновременно бить себя пяткой в грудь, вырывать у птички хвост и держать камень  не могут даже настоящие герои, здесь будет уместна фраза «очень весело подпрыгивая».

Говорят, он бросил камень, спустился с горы, нашел на берегу пустую бочку и стал в ней жить. Еще говорят, он написал песню со словами: «камнем лежать или лететь стрелой». Впрочем, возможно, это был совсем другой чувак.

1. ДИОГЕН

Так вот, был в древней Греции чувак, который жил в бочке. В юности он мечтал, как в скромном мраморном дворце с садом и фонтаном он, возлежа с друзьями и гетерами, обведёт взглядом окрестности и небрежно скажет заезжему философу:  «Моя академия, это вам non penis canis est». И философ крякнет, а гетеры захлопают ресницами, подняв приятный освежающий ветерок. Начал он с главного — стал зарабатывать деньги на дворец. Тут произошла какая-то неувязка — на шестом году закатывания камней в гору, птичка напела ему, что счастье — не в деньгах. По крайней мере не его счастье и не в его деньгах. Он не поверил, но на всякий случай вырвал птичке хвост, отпустил камень и пошёл бродить по берегу моря, где нашел упавшую с корабля бочку. Залез он в неё и, натурально, понял, что гетеры там точно не поместятся.

И когда к нему приходили и спрашивали, какого сатира он не участвует в создании и потреблении материальных благ, он отвечал загадочно: «Как говорила незабвенная Регина Марковна, идите вы в жопу. И не загораживайте мне солнце».

Но однажды ему приснилась страна вечноживущих и эльфийская дева, играющая на арфе. Проснулся он, послал по известному адресу пару туристов и понял, что принял фрустрацию за духовное развитие. А на следующий день сделал из бочки плот и стал расспрашивать у туристов дорогу в Тир На нОг. В общем, отряс он прах со всего, с чего положено, и уже собрался отплыть, но погнал его градиент давления в ближайшие кусты. И пока он решал задачу по прикладной гидравлике, с горы, весело подпрыгивая, скатился трёхтонный камень и попал точнёхонько в плот. Тот, конечно, хрясь —  и на мелкие кусочки! Посмотрел чувак на это и сказал:  «Дворца нет, бочки нет, девы нет, даже камня нет. У меня же ничего нет. И никогда не было. Всё — иллюзия». Тут-то он и стал просветлённым.

Говорят, он подался в монахи и основал монастырь в горах Китая.  Впрочем, вероятно, это был совсем другой чувак.

1. РИНДЗАЙ

Однажды в Китае во времена династии Чжоу на безлюдном острове, отрезанном наводнением от материка, встретились два великих учителя: аскет Высунь-Цзы и пьяница, обжора и потаскун Всунь-Цзы.

Они пришли завершить давний спор, нужно ли ограничивать желания. Высунь-Цзы, понятно, топил за умерщвление плоти, ибо все её желания порочны, а Всунь-Цзы утверждал, что наслаждение не нуждается в оправданиях и ограничениях.

— В этой скудной глуши я буду питаться рыбой О Кунь — костлявой, но сочной, как жена моего соседа, — сказал, Всунь-Цзы, — и докажу, что всё, данное природой, хорошо.

— Рыба О Кунь — порождение тьмы и вместилище порока, — ответил ему Высунь-Цзы, — не зря на языке западных варваров «О Кунь» значит  «кость пениса». Я не прикоснусь к ней и докажу истинную силу воздержания.

Через месяц молодой послушник Линцзи услышал на рыночной площади, что  «старый маразматик Высунь-Цзы окочурился от голода, а пьяньчуга Всунь-Цзы жрал рыбу О Кунь прямо с костями, пока они не проткнули ему горло, и он не издох в корчах».

Линцзи стал смеяться, как умалишённый, повторяя загадочную фразу:  «Господи Иисусе, ну и му…» [Далее неразборчиво].

На вопрос, что его так рассмешило, Линцзи ответил:  «Я смеюсь, потому что мир так прекрасен, а вокруг одни му…» [Неразборчиво].

Китаеведы до сих пор не пришли к единому мнению, использовал Линцзи слово  «му» —  «лошадь», или он хотел сказать нечто иное. Однако, доподлинно известно, что толпа приняла его слова близко к сердцу и с помощью бамбуковых палок разъяснила Линцзи закономерные последствия свободы слова.

Не обрадованный приёмом, он удалился из Китая, произнеся прощальное хокку:

В деревню,

Где тётка седая моя

В единстве с природой живёт

Через год японские туристы нашли в отрогах горы Фудзи хижину Линцзи, где он проводил время в уеднинённой медитации.  С тех пор к нему начались паломничества местных искателей истины. Когда они очень доставали Линцзи просьбами учить, он молча жарил рыбу, съедал мясо, а кости сплёвывал в чан с помоями.

 «О, учитель Линцзи, как глубока мысль твоя!»   — с восторгом говорили искатели и кланялись, ударяясь лбом о скалу. Это производило низкий протяжный гул, который отпугивал медведей от хижины Линцзи и извещал жителей долины, что дневное поучение Линзци окончено.

Строго говоря, вместо «Линцзи» у местных получалось  «Риндзай», но это — особенности японской фонетики и совершенно другая история.

1. НЬЮТОН

Так вот, жил в Англии некто Сэр Исаак Ньютон. Его живо интересовало тяготение, и задачку о камне, затащенном в гору, он, не напрягаясь решил. Сложно сказать, это ли вызвало недовольство богов или они ему выдали авансом, а он уже в ответ решил вывести их на чистую воду, но случилась с ним такая история.

Сидел он как-то в саду с Вильямом Стьюкли, дул сидр и за оптику тёр. Разгорячился, рукой махнул — тут кружка со стола — бряк на землю. Ньютон посмотрел на неё задумчиво и говорит:

— Смотри, Билли, вот почему она всегда вниз падает и никогда вбок? Что-то, значит, влечёт ее к центру земли?

— Эх, — Стьюкли ему отвечает, — кто о чём, а Ньютон о физике. Вон лучше глянь соседская дочка старшая через изгородь на тебя пялится. Неужели не влечёт?

— Наука едина, — ему Ньютон отвечает, — а через женщин только зло  приходит.

И давай опять про радиус кривизны вещать.

А ночью приснилось ему, как дочка соседа его пальчиком манит и смеётся. Вся призывная такая. Проснулся в холодном поту и давай сразу про оптику думать:

 «Надо такую зрительную трубу изобресть, чтобы в инфракрасном диапазоне работала. Тогда покровы внешние не смогут воспрепятствовать лицезрению красот сокровенных».  

— Тьфу, напасть!  — говорит. — Пойду лучше Апокалипсис толковать, не будет сегодня работы!

А следующей ночью снится ему блудница Вавилонская с лицом дочки соседа. И говорит она ему:  «Тяготение-то, Сэр Исаак, обоюдное. Не только я вас привлекаю, Вы меня тоже притягиваете пропорционально Вашему внутреннему величию».

Проспал Ньютон до обеда, встал разбитый. Телескопы из рук валятся, теологическая мысль буксует.  «Надо — думает — решать вопрос радикально, пока не кончился я как учёный».

Пошёл к соседу, попросил дочку в жёны. Сосед рад, жена его рада, а дочка закобенилась:

— Мы, — говорит, —  конечно в патриархальном обществе живём, но могли бы для приличия моим мнением поинтересоваться. Я вот вас совсем не знаю. Вы бы меня сначала на культурное мероприятие сводили, цветы подарили.

Ньютон ей:

— Был неправ, погорячился. Ща я тюльпаны из Голландии выпишу, а вечером давайте на Шекспира сходим, а то я это современное искусство не понимаю.

Поехали, значит, в театр, а девица перед представлением Ньютону и говорит:

— Карета у вас стильная, а вот штаны по цвету с камзолом не сочетаются.

И сидит себе, представление смотрит и смеётся. А Сэр Исаак напрягся, всё представление и по дороге домой про цвет думал.

Дома достал призму, посветил на неё, разложил свет на составляющие. Записал всё, цветовой круг нарисовал. А на следующий день нагнал домой художников и давай расспрашивать, какие цвета с какими сочетаются и почему.

Через неделю приходит к девице и говорит:

— Милая, Вы меня влечёте до потери интереса к геометрии, но я хочу, чтобы между нами не осталось неясностей. Вы мне давеча сказали, что мои штаны по цвету с камзолом не сочетаются. А я вам как первый авторитет в теории цвета говорю: это элементы типичной контрастной триады, и цвет камзола — ближайший к комплементарному цвета штанов. Это сочетание обладает меньшей напряжённостью, чем чисто комплементарные цвета, и по мнению дизайнеров лучше подходит для одежды и мебели.

Девица вздохнула и отвечает:

— Вы, Изя, первый в Англии зануда. Я цветов вообще не различаю, и сказала чисто, чтобы вас позлить, а вы колористику развели. Не пойду я за вас замуж. Лучше в Биробиджан эмигрирую. Там все весёлые и на скрипке играют.

Ньютон, даром что учёный, а мужчина нервный был. Схватил с земли яблоко и в девицу метнул, та еле увернулась. Плюнул он и собрался домой идти, но тут ему обратно в лоб прилетело — девица метчей была. Сидит Ньютон в траве, яблоком контуженный, глазами лупает и, натурально, понимает, что F = -F.

Потом в письме Бентли он писал:

 «Я излечился совершенно. В женском обществе не нуждаюсь от слова «совсем». Мыслю ясно, генерирую уйму идей. Вчера после ужина наблюдал за звёздами и открыл первый закон Кеплера».