Страна : Россия
Герасимова Наталия Викторовна. Родилась в 1972 г. в г. Чебоксары Чувашской АССР. Профессиональный историк, люблю музыку барокко, джаз, французскую мемуаристку, поэзию ХIX века, а также кулинарию. Много путешествую. Жила несколько лет в Индии. Участие в конкурсе для меня является настоящей пробой пера, неким отчаянным нахальством, на которое способна только женщина в свои 40 с хвостиком лет. А если серьезно, то оно продиктовано желанием поделиться своими размышлениями, когда «сумрачный лес» уже давно остался позади.
Country : Russia
Mrs Natalia Gerasimova, born in 1972, in the city of Cheboksary, Chuvash Republic, Russian Federation. Ph.D. in History, Moscow University. Professional scholar of history. Fond of Barocco music, jazz, French memoir literature, XIX century poetry, and cooking. Travels a lot. Spent several years in India. For me participation in OEBF is a genuine test of pen, a kind of desperate audacity which can be shown only by a woman at the age of 40 and a bit more. Speaking earnestly, it was motivated by a desire to share thoughts when «la selva oscura» has been already left behind.
Отрывок из рассказа “В тот день”
Когда он проснулся, было 6 часов утра. За окном разыгралась непогода. Ветер, свирепо налетая на деревья, мощно клонил их ветви к земле. Снег все падал и падал. Казалось, что небо и земля слились в одном сером пространстве.
Все улицы в городе внезапно оказались вымершими. Духовная энергия живого оказалась погребенной под толстым слоем снега, хотя природа жила, жила жизнью вещей…
Он подошел к письменному столу. Выдвинув нижний ящик, до отказа набитый всякой всячиной, он нашел то, что искал: небольшую пачку писем в пожелтелых конвертах. Он вытащил из пачки первое попавшееся — строки выведенные торопливой рукой, такие наивные, такие бесхитростные… Письма… Жизнь проносится в них перед глазами, но что-то очень важное, существенное все же остается спрятанным между строк. Письма, годы спорят здесь меж собой за место в нашей памяти. Их рассыпавшиеся обрывки несет ветер воспоминаний, шелест их заполняет наши чувства и мысли. Читая письма, пласт за пластом мы, уподобившись тяжелому плугу, снимаем покровы с поля прожитой жизни, рыхлим, сеем, каждый свое, наблюдаем за вздымающими почву всходами, затем вдруг замечаем, что давно сами заняли место среди посеребренного золота взращенных колосьев, и рука свыше руководит нами. Таков уж наш смертный удел!
Воспоминания похожи на пухлый органайзер: здесь хранится запах травы одного субботнего лета, причем запах, не похожий на запах травы вообще, это специфический запах именно травы одного субботнего лета, причем вечерний запах, а здесь — запах мокрых ступенек вокзальной лестницы, на соседней странице — запах старой растрескавшейся от времени диванной кожи, смешавшейся с едким пыльным запахом табачных листьев, осенним запахом меда и прополиса, засушенных ягод черемухи и листьев мать-и-мачехи, цветов липы и веточек мяты… В воспоминаниях запахи, картинки и оживают, и звучат: то слышно патефонное шипение пластинки, то жужжание настырной мухи, то противоестественно кукольный голос конферансье. Здесь пятилетний мальчик, сидящий на заднем сидении дедовского автомобиля, прильнув лицом к стеклу, завороженно смотрит на облака, которые, как в трубе гигантского волшебного калейдоскопа, складываются то в узоры из грифонов и химер, то в шахматные фигуры, то в расцвеченного закатным солнцем хрустального коня, который скачет по крыше голубой ветряной мельницы, а в это время машина бойко двигается по коричневому асфальту, и живая стена лиственного леса тянет к ней свои трепетные пятнистые ветви…
Воспоминания многое говорят о прошлом, но и многое пишется под их диктовку в грядущем. Клубок воспоминаний разматывается, временная нить натягивается, и вот мы уже следуем за ней, касаясь головой сказочного небосвода. Реминисценции выхватывают из прошлого какой-нибудь его незначительный фрагмент, и вот в свете софитов появляется его величество ПРОШЛОЕ. Оно либо громко стучит в дверь, либо только тихо скребется в нее. Молчаливые руины воскресают. И вот на пластинке дагерротипа памяти пространственно-временной континуум оставляет мимолетное изображение. Невозвратное, потерянное, забытое, доброе, звенящее, грустное; все же почему-то чудится больше грустно-минорное, даже в сладостной полноте прошедшего счастья.
Возможно, это только засушенный гербарий воспоминаний, ничего не имеющий общего с переливами цвета и красок, и звуков реального Былого. Как в них мало от биения живого сердца, живой мысли, правды настоящего…Однако, как они ни обрывочны, ни стенографичны, это все, что у нас есть. Они создают и определяют наше сознание. Завязывают узлы субъективного времени. Они — почва, хотя и очень зыбкая, на которой мы стоим… Хотя прошлое в своей полновесной наполненности, увы, навсегда утрачено, пуповина, связующая нас с прошлым давно обрезана, мосты разрушены, уничтожены безжалостной рукой провидения, единственное, что у нас осталось, — это воспоминания… И прошлое живет не только в форме субъективных воспоминаний, но оно вполне способно властно явиться перед нами из сумрачной, туманной и позабытой страны с ее идолами, богами, пирамидами и мертвецами, восстать в виде пророчества в настоящем, и даже заставить будущее писать под свою диктовку.
Письма…
Была ли у него жизнь до НЕЕ, было ли у него прошлое без НЕЕ, будет ли будущее. Может, выбросить ее вещи, письма? Или лучше их сжечь, испепелить все, что есть, уничтожить любое напоминание, сбежать? Но куда? Будет этот акт нравственного аутодафе бегством труса? Смерть нанесла страшный урон, который Он нес где-то глубоко в себе, в недрах души, скрывая его под личиной бесчувственного эгоизма…
Чтобы понять, что такое любовь, надо не только почувствовать в поцелуе романтическую прелесть вкуса соленого моря и залитого солнцем золота песчаного пляжа, но и почувствовать в нем вкус слез, разочарования, отравляющей горечи ревности и безысходного тупика недопонимания, надо погрузиться в глубины безумства бессонной ночи, проведенной в постели с любимой, и вынырнуть, чтобы оказаться в гнетущей тишине умирающей, сгорающей жизни!
Вы знаете, что значит стоять под окном любимой, стоять под окном с плотно задернутыми занавесками, стоять под окном под струями ледяного февральского дождя, униженно стоять, как нищий на паперти, клянча скорбно и печально у Любви?! Но она птицей-невидимкой, расправив широкие крылья, реет над городами, селами, земной ширью, острой вздымающейся грудью девственных гор и темными водами океана. Кружит она, кружит, чтобы упасть на землю либо с диким воем и плачем, либо со страшным шепотом, либо с гнетущим молчанием, либо с тем и другим…
Мужчина и женщина любили друг друга. Эти двое смеялись, плакали, ссорились, были не только любовниками, но и друзьями. Что может быть лучше того, когда видишь любовь в глазах любимой, видишь ее лицо, на котором расцветают тысячи улыбок, каждая из которых не похожа на другую и по-своему хороша?
Но теперь Любовь умерла.
Раздавленный болью и отчаяньем, он будет долгие месяцы стоять у окна, никем не примеченный и никем не ободренный.
Сможет ли он легко пройти по горю, как по стеклу льда, проскользнуть, как водомерка, по гладкой водной зыби?
Пространство медленно сожмется вокруг него, одновременно уплотняясь так, что ему будет трудно дышать. Жалкий, задыхающийся, схваченный осознанием собственного ничтожества, зависший между реальностью небытия и фантомами настоящего, солдат, с пламенеющим, вырванным из груди сердцем, воин, проигравший битву.
…Острые зубы барракуды гнева, сожаления, несправедливости, возмущения впивались в душу человека, вызывая кровотечение, которое невозможно было остановить. А Бог смотрел на эту кровоточащую рану и слушал в безмятежном спокойствии Баха. Плюмаж из перистых серебристо-розовых облаков украшал его голову и кантата Баха плыла в хрустальных сферах Вечного:
Пойте Господу песню новую,
Пойте стройно, восклицайте громко,
Он своей рукой истребил врагов.
Дал победу нам.
Древний бог в такт царственно покачивал седой головой, и небо над ним было настолько пронзительно синим, что на него невозможно было смотреть. На яркой, голографической, небесной и бесконечной синеве проступали слова: МИЛОСТЬ, ИСТИНА, МУДРОСТЬ и КРАСОТА.
А как же ЛЮБОВЬ, как насчет нее?.. Старик был занят, занят великолепной музыкой…
И правда, что такое любовь? Понять ее природу можно, только пережив ее, а затем утратив ее со смертью близкого человека. В скорби снежной ночи, в последнем глотке коньяка, в последней сигарете, в дешевой гостинице, в номере с постелью с затхлым запахом несвежего белья, в полном одиночестве и в полном отупении. В чернеющей пустоте разинутого рта ночи, и в желтом отблеске кривоглазого фонаря, и в хлопьях белого снега. Отрешенность и отчаянье — вот спутники роковой любви, которая когда-то была, а теперь навеки утрачена.
Можно прожить одну жизнь, можно несколько, примеряя на себя роли: сына, юноши-студента, друга, писателя, любовника, отца-патриарха, христианина, проповедника, и, наконец, смертного. Звезды вспыхивают на небе, утомительно долго живут, а затем, старея, гаснут во Вселенной. И только ЛЮБОВЬ, НЕЖНОСТЬ, ПРЕДАННОСТЬ наполняют смыслом невыносимую безразличность бытия. Если они есть… У него по крайней мере была любовь. Ему ли вопрошать и жаловаться…
Тягостные часы размышлений, дни, затуманенные алкоголем и бессознательным моральным онанизмом.
…Мальчик бежал за корабликом вдоль ручья с талой водой. Листок, исписанный голубыми чернилами, был вырван из тетрадки. Еще одна пунктирная точка на линии жизни, еще одно «ПРОЩАЙ». Почему эта постоянная обреченность, невозможность повернуть время вспять. Приговор вынесен там, мудрым «НАВЕРХУ». Мы должны повиноваться, а значит, постоянно кого-то и что-то терять, рискуя утратить собственное «я»…
— Не спрашивайте моих соседей, что значит потерять любовь, — они ответят общими словами. Не спрашивайте об этом моих друзей, — они опустят глаза. Не спрашивайте мою мать, — она солжет. Спросите с безжалостной прямотой меня: я не только чувствовал любовь, но и видел ее лицо, и я знаю, что такое ее потерять.
Черный — цвет истинного чувства, цвет-аллегория истинной любви, цвет, приносивший остроту и щемящую правду в его жизнь, цвет богини Матери Земли, цвет, который он теперь боготворил, на который он молился.
Поймай меня, Бог, поймай меня в свои сети, сети милости и прощения! Поймай меня, грешника, который родился у моря, одежда, которого навсегда пропиталась йодистым запахом морской пены, водорослей и неразделенной тоски! Поймай меня, грешника, душа которого похожа на просмоленное дно рыбацкой лодки! Поймай меня, Бог, пронзи стрелами молний, заставь дрожать и трепетать, освободи от боли и одиночества! Открой новый МИР, где не будет места черному цвету! Сочные, тяжелые от росы розы, розы без шипов, лилии, гиацинты, орхидеи, тюльпаны, рассыпавшиеся вокруг водопада фиолетовых глициний, новый мир разделенного счастья и абсолютной гармонии! Заколдуй и очаруй меня, заставь меня танцевать! Исцели мои раны, осуши мои слезы!.. Научи меня жить с потерянным сердцем!..
Позови меня ТУДА! Зови мощно и властно! Заставь предать черный цвет Любви, забыть ее тысячи имен!