Страна: Россия
Нина Шапкина-Корчуганова, живет в Москве, она член Евразийской Творческой гильдии, член Союза Художников, член Союза Российских писателей. Она происходит из семьи репрессированных. — ученица А. В. Васнецова.
Живописные работы находятся в фондах Государственного Русского музея, Московском музее современного искусства (ММОМА), Вологодской областной картинной галерее, Ярославском и Ульяновском художественных музеях, Самарском областном художественном музее.
Литературные премии: «Премия Гомера» за рассказ «Пыль забвения» (2016г.),Гран При «Премия Гомер» (2017г.)
Публиковалась: в альманахе «Литературные знакомства», в журнале «Собрание», интернет-журнале «9 Муз».
Автор книг: «Шаг за», «Пунктир кистью»
Country: Russia
Nina Shapkina- Korchuganova lives in Moscow. She is member of the Union of Artists, a member of the Union of Russian Writers (prose writer). She are from repressed family — she is disciple of Andrey Vasnetsov (grandson of the famous artist Viktor Vasnetsov).
Warks of Nina are in the State Russian Museum, the Modern Art Museum (MMOMA), the Art museum of Vologda, the Yaroslavl Art Museum, the New Jerusalem Art Museum, the Ulyanovsk Art Museum, the Samara region Art Museum.
Author of the books: «Step beyond» (2010), «Dotted line with brush» (2016)
Отрывок из повести «Мистер Искусство похоже жив»
На руинах Советской империи в Москве у себя в мастерской спал художник Максим Сверчков, после возвращения из деревни. Два сна один за другим посетили его. Оба с четким до резкости изображением, яркими красками, лежащими заливками с плотной текстурой цветового пятна по краям из-за концентрации там пигмента. Образовавшиеся пограничные линии на ряду с цветовыми пятнами становились элементом структуры конкретной композиции. С ужасом прочёл он надпись на приблизившемся к нему катафалке. А только что мимо него словно проплыли влиятельные господа в костюмах, имитировавших древнегреческие колонны, кому он безвольно кланялся. Стыд нещадно за то прессовал его душу. Он во сне ворочался и стонал.
Перед Сверчковым пролегала прямая с серебряным покрытием дорога, по обочинам полевые цветы отбрасывали на кирпично-красную землю тени цвета бордо. В отдалении росли сосны с ровными как зубочистки розовыми стволами утопавшими основаниями в травах, схваченных лиловыми тенями. Кое где в сем пейзаже прозрачной акварелью вся палитра цветов радуги покрывала поверхность. В том радостном разноцветии двигалась похоронная процессия серым пятном, где во главе её гордо вышагивали коммерчески удачливые художники, у которых лоснящиеся довольством губы растянуты в улыбку, а уши повёрнуты ушными раковинами в сторону затылков, ловя патоку лести семенивших за ними фанатов, среди коих находилась пресса. Сверчкову пришло на ум сравнить улыбки тех творцов с размашисто нарисованными запятыми акварельной кистью по мягкой хлопковой бумаге с концами, упертыми в розовые кругляши – румяна.
Следом за этой группой людей, состоящей из известных коммерческих художников, почитателей их талантов и прессы шли богатейшие люди страны в накидках с прилегающими вдоль тел продольными складками похожими на каннелюры античных колонн. Накидки цвета пыльного асфальта полностью закрывали тела статусных мужчин и женщин одного роста, обутых в золотые башмаки. Важные персоны с высокими лбами без морщин — ботокс видимо тому причина — глядели вперёд тусклыми глазами. Нижнюю часть лиц у них скрывали воротники формой капители дорического ордена над стволами колонн. Эти люди в маскарадных костюмах похожих на античные колонны построились, изображая колонны по периметру четырёхугольника пустующего пространства, предназначенного нести функцию глухого объёма древнегреческого храма (целлы) с фигурой божества внутри. И в том прямоугольном пустующем пространстве время от времени на несколько секунд показывалась голограмма безликого божества, а вместе с ней над колоннообразными людьми проявлялся в воздухе антаблемент, состоящий из архитрава, фриза и карниза. На фризе – изображение битвы богов с коронованными пигмеями в современных классических костюмах.
— Ну и зрелище! – воскликнул тогда во сне Максим Сверчков, пораженный увиденным. На него давил шик блистательных особ, проходивших мимо. Голова художника сама собой покорно склонялась перед ними. Возненавидев себя за свои поклоны и желая прекратить унизительные кивки, он, всё же продолжал болтать головой взад-перёд. Любой на его месте растерялся бы при встрече со столь большим количеством собравшихся в одном месте влиятельных особ! Когда же за всесильной толпой показался черный короб на колесах, катафалк с надписью из восковых алых роз: «Мир праху мистера Искусства», художника, словно кипятком ошпарило, из его уст вырвались отчаянные слова:
— Неужели это похороны мистера Искусства!
За катафалком плелись заплаканные нимфы и музы с повисшими, словно плети руками, время от времени их руки резко вздымались и раздавался вопль: «О, горе нам!» Следом за стенавшими девами скрипела самоходная колесница с Аполлоном, красивым юным богом солнечного света на ней.
Бог солнечного света нехотя перебирал пальцами струны инструмента похожего на русские гусли. Исполняемая им мелодия лилась вяло, навевая большую скуку. Рядом с Аполлоном сидела обезображенная горем сгорбленная молодая женщина с колтуном волос на голове и беспомощно водила глазами по сторонам ища с кем разделить горечь утраты ослабив тем самым силу неизбывного горя.
Нимфы и музы, в ком надеялась несчастная найти спасение от непосильного эмоционального груза, шли, сгрудившись за катафалком, крича: «О, горе нам, ужас, ужас!» — затем понурившись и беспомощно опустив руки, мыслями уходили в себя. Спустя короткое время они, все разом вздрагивали. Туман в их головах рассеивался, и неземные девы очухавшись вновь прижимали кисти рук к груди и вздымали их. Снова принимались голосить да проливать слёзы.
Не найдя ни в ком поддержки, молодая женщина в отчаянии запрокидывала голову, заламывала над головой руки, после чего, сцепив пальцы рук перед собой безвольно опускала их на колени, не на долго отдавалась во власть ступора. Спустя некоторое время женщина вздрагивала, принималась судорожно искать глазами, кому излить свое горе, более не в силах терпеть в одиночестве душевную муку. Сверчков знал (так обычно бывает во снах), что видит не просто женщину, а видит богиню любви прекрасную Афродиту. телодвижения у муз, нимф и Афродиты повторяясь менялись последовательно в одном и том же порядке словно античные героини являлись частью механического устройства.
… как не печалиться после сна, оправдывающего уныние, овладевшее художником спустя несколько лет после распада империи, когда вдруг осознал себя в дыму заволокшему бытие родного пространства, когда вместо вожделенного прекрасного незнакомого ощущал облапошенность, осязал победу колких цифр над приятной округлостью слов. Приснившийся кошмар на минуту обескуражил художника не сразу понявшего, что это был всего лишь сон. Утренний свет уже обкусывал лунные края — начинался новый день. Послышался стрекот из угла куда художник свалил написанные им в деревне пейзажи.
— Неужели сверчок запел? Надеется здесь привлечь самку? Бедолага. Как попал сюда? – удивился художник и встал с постели желая проверить, не померещился ли ему стрекот сверчка. Он нашел сверчка в завороте холстины одного из подрамников, осторожно придавив насекомое краем холста, двумя пальцами другой руки взял его и выпростав спичечный коробок, положил бедолагу туда.
— «Великолепный сверчок, не обессудь, но мне пришлось совершить над тобой насилие для твоего же блага» — проговорил художник, глядя на спичечный коробок. – «Зачем ты заточил меня?» — ответил художник самому себе вместо сверчка. – «Чтобы ты не спрятался. Ведь я хочу этим же днём отвезти тебя в деревню, в привычную для тебя среду обитания». – «Домой?» — «Да-да, для твоего же блага! – «Ты желаешь приручить меня?» — «Нет. Гм… удивительно, что многие без злого умысла любят учить жить по их правилам, теряют личное время, чтобы примерить кое-кого со своими понятиями. Трудятся до изнеможения». – «Не глупо ли?» — «Порою чадолюбие требует сухого расчета. Но когда та сила действует, будто внушила приязнь и тем, которые этим гнушаются, трудно достичь ожидаемого результата. А обучаемые таким образом чем настойчивей станут перечить им, вызвавшимся учителям своим, тем скорее учителя будут гнуть своё до полного изнеможения, пока силы вконец иссякнут и рассудок потребует покоя. Такова степень убежденности некоторых родителей, как и некоторых деятелей в своей правоте. Тебе, однако, это не интересно» — «Отчего же?» — Так разговаривал мужчина сам с собою собираясь в дорогу чтобы выехать пораньше и тем же вечером вернуться в город.
Сверчков наведывается в доставшийся ему от дедушки деревенский дом только по необходимости спрятаться от городской суеты, от которой, в куще столичных событий невозможно отгородиться. Мегаполис представляется художнику нерукотворным котлом, куда стекаются людские потоки, где бурлит будоражащий нервы дурманящий информационный коктейль, а жизнь ускоряется. Душа немолодого художника с недавних пор пребывает в тревоге, его отталкивает и притягивает набирающая силу условная реальность, угрожающая если не поглотить действительность, то надежнее заслонить сказками правду жизни, дезориентировать, повести по ложному следу, впрочем, для некоторых эти лживые сказки до гробовой доски кажутся единственно верными. В этом, наверное, их спасение. Чуждыми видятся художнику новые тенденции в изобразительном искусстве.
Художник Максим Сверчков – коренной москвич, он любит старые тихие московские дворики, куда выходят черные лестницы домов. Ему не нравится перерождение Москвы в город с сердцем мчащегося на исходе сил яростного быка, но при том украшенного культурными знаками отличия народов со всех уголков страны. После распада СССР художник выходя из дома видит на улицах скопище по всему чуждых ему незнакомых людей, туда-сюда снующих по расширенным городскими властями тротуарам. Столичное метро заполнено под завязку, в парках занятые лавочки отдыхающими и гуськом затылок в затылок гуляющих людей по тропинкам парков… Москва перенаселена. И воображение рисует Сверчкову толпы людей нескончаемыми разношерстными, разноцветными крупинками, в вечном движении по кровеносной системе распластавшегося на семи срытых холмах измождённого зверюги-города с воткнутыми в его больную пасть клыками в виде стекложелезобетонных многоэтажек, и из этой городской пасти с восхода солнца и до его захода слышится монотонный жалобный гул.
… размышляя над тем, куда ведут изменения эстетических представлений, способов выражения и смыслов вообще художник задумывается и об изменениях в мироощущениях взаимосвязанных с мироустройством. Представления о мире формируют образ мира, а тот в свою очередь не прочь стать основой для художников в художественном процессе. Та лёгкость, с какой общество отказывается от созерцания пугает Сверчкова, ему чудится угроза добродетели и будто понятие «идея», восходящее к греческому глаголу «видеть» пугающе теряет связь с этим глаголом. Появление незнакомой интонации во всём современном да внезапное увлечение народа хаотичной беспредметностью и обрывками целого ставит в тупик художника. Ему приходит на ум, что обрывочность воспроизведённого современными людьми происходит от привычки глядеть в смартфоны с ограниченными возможностями да к тому же с информационной избыточностью. Люди научаются видеть мир кусками, отучаются складывать части в цельную картину. Россия меж тем продолжает наполняться незнакомыми художнику смыслами, заполняется коклюшками Бытия.
(Пока оценок нет)
Загрузка...