Мурат Уали

Отрывок из исторической легенды “Амуланга“      

 

(легенда озера Бурабай) 

Это было в середине XVIII века. Казахский военный отряд после удачного похода на джунгар-каракалмаков в восточную часть Сарыарки возвращался к местам своих зимовок под хребтом Кокшетау. Впереди, в окружении приближенных ехал знаменитый степной хан Аблай, сам в прошлом прославленный воин-батыр. Его сивый жеребец Кокбалак, чуя приближение родных мест, то играл и пританцовывал, то всхрапывал и прядал ушами, готовый сорваться в галоп и полететь, словно птица. Всаднику приходилось сдерживать коня, натягивая поводья. 

Суровое лицо хана было непроницаемо, но порой во взгляде, окидывающем воинство, проскальзывало довольство. Рядом ехали взрослые сыновья-султаны и многочисленные батыры; за ними колыхался лес копий рядовых воинов; далее, в растянувшемся обозе на верблюдов и двухколёсные арбы была нагружена многочисленная добыча, захваченная в походе. Её было так много, что даже заводные кони некоторых батыров были навьючены мешками с мукой и тюками с прессованными плитками чёрной китайской травы под названием «чай». Самую главную добычу — семнадцатилетнюю дочь одного из побеждённых каракалмакских нойонов везли в отдельной крытой арбе под охраной ханской гвардии — толенгутов. Обоз замыкали несколько гуртов овец и табун лошадей, которых гнали чабаны и табунщики из бедных юношей-сирот. Один из них – по имени Сакен, сидя на старом мерине, ехал последним. 

Стоило взгляду хана задержаться на батырах, вспоминалась нелёгкая задача – кому отдать пленницу. Её отец, хотя и был знатным, но не настолько, чтобы удостоится чести породниться с казахским ханом или его сыновьями – потомками самого Чингисхана. У самого Аблая уже была калмакская жена-токал – Топыш ханум, а сыновьям он сам подберет жён из главного калмакского рода чоросов. В отношениях с соседней Джунгарией важна не красота жены, пусть она будет страшна, как немытый казан, главное — знатность и могущество её родственников, их близость к правителю — хунтайджи. А эту красотку надо отдать одному из своих молодых неженатых батыров. Но кому? Тому, кто достойнее или тому, кто нужнее — чей род многочисленнее и богаче? Отдашь одному обидятся остальные. Кого выбрать? Как быть?.. 

Белоснежную ханскую юрту поставили на берегу озера Бурабай под высоким утёсом. Аблай вызвал своего неизменного советника Бухар жырау и спросил, как быть с пленницей. Белобородый старец поудобнее устроился на красном персидском ковре, неспешно подкрутил колки своего кобыза, провёл смычком по струнам и тихим голосом затянул речитатив:

Разве есть в степи такие Сине-Голубые горы, как Кокшетау?

Разве есть в степи такое прозрачное озеро, как Бурабай?

Разве есть такой высокий утёс, который защищает от ветра и бурь? 

Только беркут степной, остроклювый разбойник на него опускается

отдыхать.

Но что скажут в степи про хана и батыров, если девушку станут делить?

Людская молва не сможет об этом забыть. 

О, таксыр-повелитель, нам хватит добычи и хватит ума. 

Пусть пленница выберет мужа сама. 

Хан обрадовался мудрому совету, вышел из юрты и объявил ожидавшим воинам своё решение:

— Пусть пленница выберет мужа сама из… неженатых батыров.

Среди воинов раздались выкрики разочарования, удивления, восторга, поддержки:

— Ой бай!.. Барекельды!.. Солай, солай!.. 

Неженатые батыры зашумели и побежали смывать с себя грязь, пот и дорожную пыль.

Толенгуты привели пленницу. Белый платок на голове; смуглое лицо с правильными чертами; красный камзол с серебряными застежками и красные сапожки с загнутыми вверх носками. Претенденты, вертя головами и жадными взорами окидывая девушку, выстроились перед ханской юртой. Хан оглядел всех с одобрением и сказал, обращаясь к пленнице:

— Вот мои лихие батыры. Вот опора моего ханства. Каждый из них овеян воинской славой, каждый заменяет в бою десятерых, каждый обладает сердцем льва, гибкостью барса, силой дикого кабана, хитростью лисы, преданностью пса и зрением беркута… Но сейчас они в твоей власти – это твои женихи. Ну, красавица, выбирай себе мужа!

Девушка, не обращая внимания на батыров, посмотрела на плывущие по небу барашки облаков, на плескавшиеся воды озера и на возвышавшуюся над водой высокую каменную гору.  

— О, великий хан, я готова выполнить Вашу волю. Но батыров много, а я одна. Пусть они покажут себя. Я стану женой того… того, кто собьёт стрелой этот платок с вершины вон того утёса, — она сняла с головы и протянула хану свой белый платок-жаулык. Две длинных косы, зазвенев монистами, рассыпались по плечам.

Хан усмехнулся и дал знак толенгутам. Двое из них принесли ханское кресло-трон, а двое других привязали жаулык к длинному шесту и полезли на гору. Добравшись до вершины, они закрепили конец шеста в груде камней, и платок затрепетал над озером. 

Аблай, сидя в кресле-троне, наблюдал, как претенденты, пыжась,  надувая щеки и натягивая тетивы, принялись стрелять по заветной цели, но никто не мог попасть. Большинство стрел даже не долетало до вершины утёса. Рядом с берегом, но чуть в стороне от утёса на каменном островке возвышалась причудливого вида скала. Несколько батыров забросали протоку, отделяющую островок от берега, камнями, перебрались туда и стреляли с плоской вершины скалы. Безрезультатно.

Хан, кутаясь в соболью шубу, мрачнел с каждым выстрелом, а девушка с улыбкой глядела на потуги женихов. Наконец, Аблай поднял руку. Претенденты замерли. От волнения у каждого на лбу выступил бисером пот. Хан обратился к пленнице:

— Хитрая калмачка, ты задала моим батырам невыполнимую задачу. Но не обольщайся. Всё равно ты станешь чьей-то женой. Дай им другое задание. На смекалку.

— Да будет по-вашему, таксыр, — сказала она. – Я расскажу притчу, а батыры пусть разгадают её смысл. Силу кабана и зрение беркута они уже показали, пусть покажут хитрость лисы. 

И пленница поведала историю о кроткой и юной птичке-голубке, невинно резвившейся в своей роще, но которую поймал и начал терзать  жестокий коршун. Пролетавший мимо храбрый сокол спас птичку и улетел в свои края. Когда голубка подросла, она полетела на поиски сокола. По пути на неё напал и пленил кречет, но отпустил; напали три совы-разбойницы, но отпустили; а вот жестокий беркут напал и унёс её с собой… Кто же эта голубка и сокол? Почему кречет и совы отпустили её, а беркут нет?

Пока батыры, спорили, гадали и чесали затылки, калмачка забежала по камням на островок и взобралась на самый верх скалы. 

Хан, нервничая, сжимал кулаки, и желваки играли на скулах. Неужели не отгадают? Неужели его доблестные воины и тут опозорятся? Разнесёт ведь «узын кулак» по всей Сарыарке. Не было печали, а теперь от какой-то смазливой девчонки пострадает и его репутация… Хмурые мысли прервал прибежавший молодой жигит, который попросил допустить к состязанию. 

— Ты кто такой и почему опоздал? – с раздражением спросил хан.

— Я табунщик Сакен, сын Балтабая. Пока батыры стреляли, я с остальными табунщиками выполнял свою работу – считал лошадей и распределял по загонам. Потому и опоздал. 

Хан молча, в знак согласия махнул рукой. 

Сакен тоже был молод и неженат, но сирота и беден. У него не было средств на боевых и походных коней, на батырское оружие и доспехи, поэтому он не гонял врагов на поле битвы, а смотрел за лошадьми вместе с такими же как он бедняками. Но у него был тугой и испытанный лук, доставшийся от погибшего в бою старшего брата. Без лишних слов он снял чапан, натянул тетиву на кибить, прицелился и выстрелил вверх. Недолёт. Стрелок несколько раз глубоко вдохнул, успокоился и расстелил чапан на плоском камне; потом выбрал в колчане самую тонкую и длинную стрелу со стальным наконечником, лег на спину, согнул ноги, разместил кибить на ступнях и, держа тетиву двумя руками, выпрямил ноги. Лук согнулся в крутую дугу. «Взиииии» — стрела стремительно унеслась в небесную синь и попала в закреплённый на вершине шест. Шест переломился, но остался висеть на тонкой жилке. 

— Ой бай!.. Барекельды! — раздались вздохи сожаления и крики зрителей.

Стрелок хладнокровно достал третью стрелу и так же, лежа на спине, выпустил в цель. «Взиииии» — стрела унеслась вверх и проткнула платок; остаток шеста прокрутился, оторвался и полетел в озеро. 

Сакен вскочил на ноги и запрыгал от радости. Аблай заулыбался, потирая руки. Но батыры зашумели и потребовали, чтобы претендент выполнил второе задание. Зря что ли они потели и мучились. Хан в знак согласия махнул рукой. Калмачка, стоя на скале, снова поведала притчу, и табунщик послушно её выслушал.

— Таксыр, тут всё понятно, — радостно объявил он хану. — Пленница рассказала про себя, про своего любимого жигита-сокола, которому дала обет любви. Но родители выдали её за богатого жениха-кречета, который, услышав про верность обету, сжалился и отпустил голубку на поиски сокола. В пути её поймали ночные конокрады-совы, но, узнав про сокола, отпустили. А вот беркут не отпустил.

— И кто же этот беркут?

– Это вы, таксыр… 

Хан встрепенулся от ярости и вскочил с места. Как смеет этот безродный жигит?.. 

Калмачка пристально посмотрела на Сакена. Высокий, худой, симпатичный. Нет, с её соколом не сравнится. С ним никто не сравнится. В таком случае зачем ей притворяться? Зачем жить без любви?.. Она подошла к нависшему над водой краю скалы и взглянула вниз. Озеро дышало и волновалось. Волны с шумом и пеной разбивались о рассыпанные внизу закругленные и отшлифованные водой валуны. Высоко, но не очень. Смогу прыгнуть?.. Сердце заколотилось от страха, на глаза навернулись слёзы. Нет, любовь сильнее страха. Вон торчит острый камень. Если спрыгнуть на него, может удастся разбиться сразу и наверняка…

Её стройный силуэт с длинными косами и загнутыми вверх носками сапожек резко выделялся на фоне бледнеющего неба. Батыры залюбовались и зацокали языками. Но Сакен, догадавшись о её намерениях, погрустнел. Как ни стреляй, как ни смекай, насильно мил не будешь. Спрыгнет она со скалы, разобьётся о камни, и станет он вдовцом, даже не прикоснувшись к своей жене. Потом разговоров и насмешек не оберешься.

— Не торопись, красавица! – выкрикнул он и повернулся к хану: — Таксыр, я выполнил условия пленницы. Теперь она моя жена… Но… Я понял, что обет любви для неё дороже жизни, и решил отпустить на волю влюблённую голубку. Пусть летит к своему соколу.

Взбешённый хан сжал кулаки и заскрежетал зубами. Проклятая калмачка, недотёпа табунщик. Хотят всё испортить!

— Эй, безродный жигит, разве ты не знаешь, что у ханского приказа обратного хода нет?

Тут заговорил Бухар жырау:

— Великий хан, табунщик Сакен выполнил условия пленницы и стал её мужем по твоему приказу. Теперь он отпускает свою жену. Твоя репутация не пострадает. А если ты проявишь величие души, дашь ей коня и благословишь, то слух о ханском благородстве долетит до самых отдаленных уголков нашей степи. Аксакалы будут рассказывать своим внукам, а те, став аксакалами, — своим внукам. И останется твоё имя на устах у народа во веки веков.

— О, алла! — Аблай вздохнул, провёл ладонями по лицу и сел на место.

Всё так. Если муж отпускает жену, то придраться не к чему. Даже хану… А выбери эта девчонка какого-нибудь батыра — получилась бы хорошая пара. Он дал бы им новую юрту, скот… И Топыш ханум была бы довольна… Нет, явился этот безродный табунщик. У бая скот в почете, а у бедняка – душа. Ещё и аксакал-жырау встрял. Понятное дело, у него не язык, а сахар – растворяется в ушах, как в пиале с китайским чаем. Эх, жаль, жаль!

Хан кивнул толенгутам, и те подвели к берегу гнедого скакуна… Из толпы раздались крики:

— Ой бай!.. Барекельды!.. Солай, солай!.. 

Лишь узнав о дарованной свободе, пленница слезла со скалы, перебежала протоку по камням и легко взлетела в седло. Сакен крикнул:

— Назови своё имя, красавица! 

Привычным движением она тронула повод, и аргамак сорвался вскачь; калмачка, обернувшись, что-то прокричала, но ветер унёс ответ, а конь её саму. 

Лишь в плеске озерных волн и в порывах степного ветра, если прислушаться, можно было расслышать: «Амуланга… Амуланга…»

С тех пор высокий утес над озером Бурабай стали называть Окжетпес — Не долетит стрела, а причудливую скалу-остров, на которой стояла калмачка – Жумбактас — Камень-загадка.

 

(3 оценок, среднее: 5,00 из 5)

Загрузка…