Марина Мурсалова

Отрывок из исторического романа “Один из семидесяти”  

Цель познания

 

Мир – это познание воли.

Артур Шопенгауэр

 

В храме горел огонь. Он горел здесь всегда, оберегая священные стены от посягательств злых духов на это хранилище веры и бодрого духа членов общины. А в этот вечер, несмотря на безлюдие, он горел особенно ярко, по-праздничному, разбрызгивая по темным стенам кроваво-красные блики. У подножия алтаря лежали вниз лицом двое мужчин, распластавшись в каких-то неестественных позах. 

По залу пронесся холодок, и один из лежащих на земле, рыжеволосый, почувствовал, как над ним кто-то склонился и даже ощутил горячее дыхание на затылке. 

‒ Ничтожный, скоро встретимся с тобой, ‒ глухой шепот чуть не довел несчастного до обморока. Хотя примерно в таком состоянии он пребывал все время с начала магического действа. Несмотря на страх, человеческое любопытство взыграло в нем, и он приоткрыл один глаз. 

Пламя дернулось, и по стене к выходу скользнули две тени. Их отбытие сопровождалось не звуком шагов, а резким дуновением ветра, которое почувствовали лежащие на полу. 

Первым выпрямился мужчина повыше ростом и постарше годами, тот, кто проводил ритуал ‒ жрец. Он расправил полы белого судре, со вздохом облокотился о стену и вытянул занемевшие ноги. 

‒ Именем благого Мазды, да исполнится сие праведное дело во имя спасения веры …

‒ О, мой повелитель, ‒ бросился к его ногам его слуга. ‒ В магии нет тебе равных! Славься, ахура… 

‒ Глупый человек, ‒ слабо улыбнулся священнослужитель, ‒ разве ты способен понять и оценить произошедшее? Это не магия, это веление Всевышнего.

‒ Но я все видел своими глазами…

Слуга с ужасом вспомнил все подробности ритуала. Как после принятия хаомы жрец впал в особое состояние, буквально преобразившись внешне. С момента, как он приступил к заклинанию, воздух внутри храма словно сгустился, начал сдавливать со всех сторон, и в какой-то момент слуге показалось, что сейчас их просто разнесет на части. Стало душно до одури, и он запаниковал, но в следующее мгновение откуда-то из середины зала вырвался воздушный вихрь и отбросил их к алтарю. А затем послышались голоса… 

‒ Человек видит и слышит то, что жаждет воспринять его разум, ‒ вещал между тем жрец. ‒ Я лишь освободил твой разум от сомнений и заблуждений ‒ я приблизил тебя к Всевышнему, а далее ты сам волен видеть и делать то, что считаешь нужным: постигать, творить чудо, лечить и излечиваться или даже наказывать во имя веры…да, как священнослужитель, я могу порой подсказать, но ты сам делаешь выбор…

Маг говорил, зная, что эти слова вряд ли найдут понимание у его слуги. Он не сомневался и в том, что ни при каких обстоятельствах и даже под пыткой этот человек не выдаст своего хозяина и не расскажет ни о колдовском ритуале, ни тем более о том, для кого он предназначался. 

‒ Разве я смог бы вот так запросто вызвать злобных фравашей и наслать их на…? ‒ пожал плечами слуга. 

‒ Замолчи! ‒ грозно прервал его жрец. ‒ Не забывай, что предводитель злобных фравашей ‒ Ахриман. Да будет попран и отвержен презренный! Я правоверный зороастриец и не имею дела с нечистью!

Слуга приблизился к нему и зашептал, кося глазами на дверь:

‒ Тогда кто эти двое, что вышли отсюда?

‒ Это ашаваны, ‒ твердым голосом произнес жрец, ‒ защитники веры, создания Света и Правды! И они вершат благое дело!

 

БЛАГОСЛОВЕННАЯ ГАЗАКА

 

…Караван, как обычно, подошел к городу на закате. Четверо путников, не дожидаясь окончания путешествия, сошли на землю еще когда один из погонщиков, приподнявшись в седле и указывая на гору, впервые радостно вскричал: «Газака!». Прилично проплутав по извилистому подъему и горным тропам, путники еще раз ощутили на себе иллюзорное воздействие гор – их величие, издали кажущееся довольно скромным и с легкостью преодолимым…  

Все четверо были родом из славного города Иерусалима, уютно расположившегося на живописных склонах трех отрогов иудейских гор: Акра, Сион и Мориа, у ручья Кедрон. К старшему из этой дружной компании – Егише – обращались с повышенным почтением. Его сопровождали три довольно юных и резвых спутника: чуть постарше остальных статный красавец Давид; курчавый и смешливый егоза Рефаим и задумчивый философ Ванея.

Они сблизились и подружились задолго до совместного путешествия. И забрели сюда, за тридевять земель от своей родины, не случайно, и явились не для праздного отдыха и не по торговым делам, а с определенной миссией. И эти на первый взгляд безмятежно прекрасные места на самом деле таили для них смертельную опасность…  

Арка из белого, аккуратно сложенного известняка свидетельствовала о том, что караван достиг конечной цели и прибыл в благословенную Газаку – столицу Атропатены. 

Природа одарила окрестности большого города богатым разнообразием растительности. Стояла ранняя осень, но зелень уже набрала заметной зрелости – стала темной, словно уставшей. В воздухе витали ароматы, настраивающие на новый, более спокойный лад. Чувства и желания уже не рвались наружу, как еще недавно, а мирно покоились внутри, в душе, подвигая ее обладателя скорее к безмятежному самосозерцанию, нежели подвигу или стремлению познать нечто новое. 

В преддверие зимнего забвения, словно напоследок, природа не скупилась на краски. Золото всех оттенков, ржа и пурпур задавали тон в этом буйстве осеннего разноцветья. 

Наша компания прошлась по улицам города, над которым быстро сгущались сумерки. На радость новоприбывшим арамейскую речь, столь распространенную на Востоке, в этих местах понимали многие. Случайно повстречавшийся местный житель довольно подробно объяснил, как добраться до постоялого двора. Однако, немало проплутав по узким улочкам, пришельцы все же заблудились. Праздник Паити-шахам был в самом разгаре, жители в это время дня уже сидели за праздничными столами, с родственниками. Даже детей нигде не было видно — шатание без дела по улицам даже в праздничные дни не принято было у мидян. Почти впотьмах на краю города они набрели на довольно глубокую, вместительную яму, в которой и решили заночевать. 

– Я же говорил, не надо было оставлять караван, дошли бы с ним до постоялого двора, – все же не удержался от восклицания Рефаим. 

После долгих странствий он мечтал лишь об одном – о месте для сна, даже, возможно, о чистой постели, ведь он уже был наслышан о том, что зороастрийцы славились особым отношением к чистоте. 

– Ну, невозможно было терпеть, так ноги затекли! – возразил его товарищ Давид, по настоянию которого пришельцы и покинули караван прежде времени. – Кто знал, что город такой большой, что заблудимся?

Мужчины заглянули в яму. Дно поросло свежезеленой мягкой травой, а рядом виднелись следы от кострища. Возможно, этим убежищем время от времени пользовались пастухи. 

Взглянув на красное угасающее пятно в западной части небосклона, Егише опустился на колени. Ученики последовали его примеру.

Егише негромко прочитал молитву.

– Раз мы сотворили вечернюю молитву, это означает, что ляжем спать голодными? – с горечью в голосе спросил изрядно проголодавшийся и окончательно расстроенный Рефаим после того, как все поднялись с колен. По законам Церкви есть после последней, вечерней молитвы запрещалось.

–  И будет день, и будет пища…  –  Егише по-отечески обнял самого молодого из своих учеников – Рефаима, всего шестнадцати лет от роду. 

Лишения вынужденные делают человека сильным, лишения, осознанно творимые, мудрым, считал Егише.

– Это место отмечено самим Господом Богом! – в восхищении произнес он, указывая на природные красоты, которые медленно поглощала ночная мгла. Но вот на небе постепенно просияли звезды, взошла полная луна и горы озарились новым таинственным голубым сиянием.

– И все же на постоялом дворе было бы теплее и чище, – ворчал Рефаим. – И уж точно безопаснее. 

Из леса доносились глухое рычание неизвестного зверя и отрывистый лай шакала.

– Трусишка! – подразнил Рефаима Давид.

– О, господин, возьми мою шкуру, – едва сдерживая смех, церемонно предложил Ванея, – она хоть и грязная, но все же белая, достойная твоей белой плоти!

Давид с Ванеей засмеялись. Рефаим выскользнул из-под руки учителя, и между тремя товарищами завязалась шутливая борьба. Егише с улыбкой понаблюдав, как резвятся юноши, отошел к краю горы. 

Предводитель сей малочисленной компании Егише обладал внушительной фигурой, а обильная седина в волосах, неторопливая походка и рассудительный тон свидетельствовали о том, что находится он скорее во второй половине своего жизненного пути и наделен соответствующей почтенному возрасту не только житейской, но и благоприобретенной духовной мудростью. 

– Ну вот мы и на месте, – словно отчитавшись, вполголоса произнес Егише. –Да будет так, как предписано свыше! 

Где-то у подножия горы блестела гладь озера. С высоты водоем, залитый лунным серебром, походил на скудный пустынный колодец, обрамленный силуэтами причудливых деревьев. Одно, самое высокое, с пышной кроной невольно напомнило Егише заветную смоковницу из далекого детства… Нравы, царящие в приюте, где с младенчества он жил и воспитывался, были аскетическими. Проявление слабости духа считалось недопустимым у послушников и строго наказывалось. Раскидистая смоковница была тайным местом, где совсем еще юный Егише позволял себе иногда быть слабым: плакать вволю и стенать. 

Человек остается слабым, и в том его сила, так как именно в такие минуты слабости он лучше всего познает Бога… 

… заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…

Егише шумно вздохнул: чистый горный воздух ворвался в его легкие. 

– Посмотрите! – указал он ученикам на небо. – Безграничен мир и бесконечно пространство, созданное Всемогущим Создателем! 

Его ученики, стараясь не слушать возмущенное урчание голодных желудков, приготовились к отходу ко сну – расстелили овечьи шкуры, которые предусмотрительно взяли с собой в дальнюю дорогу. После того как Егише первым опустился на шкуры, ученики просто попадали на них от усталости. Уже через короткое время все четверо были погружены в глубокий сон.

 

(1 оценок, среднее: 4,00 из 5)

Загрузка…