Страна: Беларусь
Я знал и помню одну замечательную страну, где люди были добрее, веселее, Романтичнее; где часто спорили о лирике и физике; самая читающая в мире страна: в метро, в автобусах, на улице, на полях, – везде люди с книжкой в руках. Называлась она Советский Союз. Внутри этой большой страны была маленькая республика с гордым и талантливым народом, и называлась она Дагестан. Уникальная республика, где народ был заражен творческим вирусом, где даже доброго утра друг другу желали только стихами; где с десятки местных языков переводили на русский и другие языки мира гениальные творения. Один только Расул Гамзатов, поэт с мировым именем, чего стоит! Да, имя Расула Гамзатова гремела на весь мир, но сколько поэтов местного значения, сам Аллах не знает! Пишут чуть ли не каждый двор, чуть ли не каждый класс и это считается чуть ли не обязанностью, – слагать стихи. У меня на книжной полке есть одна уникальная книжка. Называется она «Поэты одной деревни». В ней восемнадцать авторов. Вдумайтесь только, в одной только деревне восемнадцать печатающихся поэтов! А сколько не печатающихся? Я родился в этой деревне, что находится в Дагестане в далеком 1950 году, на родине Расула Гамзатова, (надеюсь многие его ещё помнят). Рос в окружении писателей и поэтов с самого детства. Старший мой брат был известным в Дагестане врачом, хирургом и поэтом, издал несколько томов своих стихотворных произведений (Исаев Исрапил Исаевич, он есть в интернете). Брат плотно дружил с Расулом Гамзатовым и с многими другими поэтами Дагестана. Дома у него часто за столом с хорошим вином проводились литературные вечера, семинары; обсуждались внутрицеховые проблемы, новости. И я невольно попадал в эту компанию с детских лет. Возможно, от них я и заразился творческим вирусом. И вирус этот жил во мне всегда. Помните, у Лермонтова: «Я знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть. Она как червь во мне жила, изгрызла душу и сожгла» … Писал я всю жизнь. Писал не для того, чтобы издаваться, делать литературную карьеру, писал просто в удовольствие и никогда не заморачивался тем, что будет с моей рукописью. Так получилось, что судьба бросила меня в Беларусь, где я закончил политехнический институт в Минске и долго работал на заводе мастером, конструктором, руководителем разных уровней. Параллельно закончил Литературный институт им. Горького СП СССР в Москве. Учитывая, что я родился и жил до восемнадцати лет в абсолютно моноэтнической среде кумыков и русский язык стал изучать только с шестого класса, плавать свободно в стихии русского языка мне было нелегко, а составлять диалог, структуру сюжета пьес, сценариев, я, как инженер, справлялся более – менее успешно. Поэтому я изначально выбрал драматургию. Семинар вели ректор института Владимир Федорович Пименов, профессора Виктор Сергеевич Розов и Инна Вишневская. В 1990 году от Союза писателей Белоруссии (тогда ещё – Белоруссии, а сегодня Беларусь) участвовал во Всесоюзном семинаре молодых драматургов в г. Пицунда, где Министерство культуры СССР выкупило у меня сразу две пьесы и в 1991 году уже начинались репетиции в нескольких театрах. Но… Мы потеряли страну, а вместе с ней потеряли ориентиры и театры ушли в классику, потому что платить гонорары авторам было не с чего… А мы, народ, бросились искать свои тропы в новой жизни, чтобы семью прокормить. Много чего интересного, – и драматического, и трагического, – за это время произошло и в моей жизни… Поработал журналистом, бизнес замутил, выжил, поднял детей, вышел на пенсию и наконец-то принялся усмирять свой творческий зуд. Написал несколько пьес, сценариев, а прозу разбудить в себе всё боялся: смогу ли я свободно плавать в стихии русского языка, почувствовать сердцем, что язык отвечает мне, на мою любовь взаимностью, что я уже родной в русском языке? «А почему нет! – уверял я сам себя. – Набоков ведь писал на двух языках! Во, куда загнул! Набоков родился в Питере, в образованной интеллигентной семье, где с детства разговаривал на трёх языках, а ты, парень, вышел в свет едва освоив русский по школьной программе!» И всё же я замахнулся на святое: набрался наглости и начал писать. Писать, переписывать; читать, редактировать, зачеркивать, дописывать, – пять, шесть, десять раз! Пока не успокоится душа. Но она никогда не успокаивается и каждый раз посылает команду пальцам исправить и опять переписать. Я много работаю. Пишу, как Джек Лондон, каждый день до обеда хоть страничку, хоть две, – как получается. Когда цепь мыслей или событий не вяжется, беру в руки книжку и читаю классиков, отвлекаюсь, отдыхаю и опять пишу. Только вот для чего я пишу? Для кого? Зачем? Какова моя сверхзадача? Зачем я мучаю себя, часто обрекая на бессонные ночи вместо того, чтобы посидеть на рыбалке с удочкой в руках? Да и затратное дело это нынче, – писательство. И особо не развернёшься на пенсионном обеспечении. Но я пишу, потому что не могу не писать. Да и хочется оставить след на земле после себя. На могилу мою дети, внуки не каждый день придут, а книжки мои будут всегда на полке перед глазами. Надеюсь, будут. Разумеется, проблемы с языком у меня всё ещё остались, особенно на обе ноги хромает моя стилистика, поэтому это косоглазие в моих работах я пытаюсь компенсировать наличием действий и мыслей. У меня много работ и они разного формата, но все эти работы, как я смею думать, объединяет одно: безусловное присутствие юмора. Сам я безнадёжный оптимист и всегда ког всему отношусь с юмором. Это помогает тело и душу в полной кондиции, пригодной к возможности мечтать и радоваться жизнью. Итак, зовут меня (по паспорту) Исаев Магомедшапи Исаевич, а подписываюсь я как Максим Исаев. Псевдоним Максим предложил мне Пименов В.Ф.: «В честь основателя нашего института Максима Горького». Я у него был любимым учеником. На книжной полке моей есть его две книжки с дарственной подписью. Я ими очень дорожу. С Вашего позволения, Максим Исаев. Минск 2022
Country: Belarus
I knew and remember one wonderful country where people were kinder, more cheerful, More romantic; where they often argued about lyrics and physics; the most reading country in the world: in the subway, on buses, on the street, in the fields — everywhere people with a book in their hands. It was called the Soviet Union. Inside this big country there was a small republic with a proud and talented people, and it was called Dagestan. A unique republic where the people were infected with a creative virus, where they even wished each other good morning only with poems; where brilliant creations were translated from dozens of local languages into Russian and other languages of the world. Only Rasul Gamzatov, a world-famous poet, is worth it! Yes, the name of Rasul Gamzatov thundered all over the world, but how many local poets, Allah himself does not know! Almost every yard writes, almost every class, and it is almost considered a duty to compose poetry. I have one unique book on my bookshelf. It is called «Poets of one village». It has eighteen authors. Just think, there are eighteen poets in print in the village alone! How many are out of print? I was born in this village, which is located in Dagestan back in 1950, in the homeland of Rasul Gamzatov (I hope many still remember him). Grew up surrounded by writers and poets since childhood. My older brother was a well-known doctor, surgeon and poet in Dagestan, he published several volumes of his poetic works (Isaev Israpil Isaevich, he is on the Internet). The brother was close friends with Rasul Gamzatov and with many other poets of Dagestan. At his home, literary evenings and seminars were often held at a table with good wine; intrashop problems and news were discussed. And I unwittingly fell into this company from childhood. Perhaps I got the creative virus from them. And this virus has always lived in me. Remember, Lermontov: “I knew only one thought power, one, but fiery passion. She lived in me like a worm, gnawed my soul and burned it… I have been writing all my life. I didn’t write to get published, to make a literary career, I wrote just for pleasure and never bothered with what would happen to my manuscript. It so happened that fate threw me to Belarus, where I graduated from the Polytechnic Institute in Minsk and worked for a long time at the plant as a foreman, designer, manager of various levels. In parallel, he graduated from the Literary Institute. Gorky SP of the USSR in Moscow. Considering that I was born and lived until the age of eighteen in an absolutely mono-ethnic environment of Kumyks and began to study the Russian language only from the sixth grade, it was not easy for me to swim freely in the elements of the Russian language, and I, as an engineer, coped more or less successfully. That’s why I initially chose dramaturgy. The seminar was led by the rector of the institute Vladimir Fedorovich Pimenov, professors Viktor Sergeevich Rozov and Inna Vishnevskaya. In 1990, on behalf of the Union of Writers of Belarus (then still Belarus, and today Belarus), he participated in the All-Union Seminar of Young Playwrights in the city of Pitsunda, where the USSR Ministry of Culture bought two plays from me at once, and in 1991 rehearsals began in several theaters. But … We lost the country, and with it we lost our landmarks and the theaters went into the classics, because there was nothing to pay royalties to the authors … And we, the people, rushed to look for our paths in a new life in order to feed our families. A lot of interesting things, both dramatic and tragic, happened in my life during this time … I worked as a journalist, started a business, survived, raised children, retired and finally began to pacify my creative itch. He wrote several plays, scripts, but he was afraid to wake up prose in himself: will I be able to swim freely in the elements of the Russian language, feel in my heart that the language reciprocates my love, that I am already native in Russian? «Why not! I assured myself. – Nabokov wrote in two languages! Where did you go! Nabokov was born in St. Petersburg, in an educated, intelligent family, , where from childhood I spoke three languages, and you, guy, went out into the world having barely mastered Russian according to the school curriculum! And yet I swung at the sacred: I mustered up the audacity and began to write. write, rewrite; read, edit, cross out, add — five, six, ten times! Until the soul rests. But she never calms down and each time sends a command to her fingers to correct and rewrite again. And yet I swung at the sacred: I mustered up the audacity and began to write. write, rewrite; read, edit, cross out, add — five, six, ten times! Until the soul rests. But she never calms down and each time sends a command to her fingers to correct and rewrite again. I work a lot. I write like Jack London, every day before lunch, at least a page, at least two, — as it turns out. When the chain of thoughts or events does not fit, I pick up a book and read the classics, get distracted, rest and write again. But what am I writing for? For whom? What for? What is my overriding task? Why am I torturing myself by often dooming myself to sleepless nights instead of sitting fishing with a fishing rod in my hands? Yes, and it’s a costly business these days — writing. And you won’t particularly turn around on pensions. But I write because I can’t stop writing. And I want to leave a mark on the earth after myself. My children and grandchildren will not come to my grave every day, and my books will always be on the shelf before my eyes. I hope they will. Of course, I still have problems with the language, especially my style is lame on both legs, so I try to compensate for this squint in my work with the presence of actions and thoughts. I have many works and they are of different formats, but all these works, as I dare to think, have one thing in common: the unconditional presence of humor. I myself am a hopeless optimist and always treat everything with humor. It helps the body and soul to be in perfect condition, fit to be able to dream and enjoy life. So, my name is (according to my passport) Isaev Magomedshapi Isaevich, and I sign as Maxim Isaev. The pseudonym Maxim was suggested to me by VF Pimenov: «In honor of the founder of our institute, Maxim Gorky.» I was his favorite student. There are two of his books with a dedicatory signature on my bookshelf. I value them very much. With your permission, Maxim Isaev. Minsk 2022
Отрывок из повести “Сорок женщин полковника Ворошилова или похождения старого ловеласа”
Удивительный человек мой сосед Ворошилов. В моём возрасте мало кто и мало чем может меня удивить, но Ворошилов удивляет меня фантастически талантливо. И сейчас вы поймёте, чем и почему.
В небольшом провинциальном городке Горки я живу давно. Тут у меня свой небольшой по местным меркам дом, курочек десяток, баня и небольшая мастерская, где я могу точить, пилить, строгать и даже некоторые сварочные чудеса состряпать. И соседи очень этими обстоятельствами довольны – не надо им бегать в город, чтобы чинить поломанную домашнюю технику, – есть кому идти с «большим спасибо».
Рядом со мной сиротливо заросший, заброшенный участок давно смотрел на проезжающих и приезжающих с целью усыновления, ну или хотя бы с целью опекунства, чтобы убрать мусор, постричь, привести в порядок. Долго не находилось такого мецената, чтобы вложить кровные на эту забытую богом и людьми кусок земли. Наступил очередной апрель. Снега сдулись весенними ветрами, и дикая трава с бурьяном весело устремились к небу, к солнцу. Я первый заметил, как на улице стоит машина с незнакомыми номерами, а среди зарослей ловко, как опытный циркач, жонглирует топором мужчина. Машина, скажу я вам, наводит на мысль, что, может, приехал американский рейнджер, а мужчина – даже издали заметно – совсем даже не из простых. Мои удивленные глаза повели меня к нему и я, не скрою, с удовольствием решил познакомиться. Когда я подошёл, рейнджер уже возился с бензопилой.
– Бог в помощь! Не заводится?
– Не пойму, только купил, завели, проверили в магазине.
– У техники есть одна дурная привычка, – она не хочет работать без топлива. Проверял?
Рейнджер посмотрел на меня округлив глаза, открутил крышку топливного бака и сказал, плюнул в сторону:
– Нету! Уже не нету! Даже не подумал!
– Шамиль. Живу тут. Пенсионер – я протянул руку.
– Сансаныч. Ворошилов я, – отчеканил рейнджер.
– Ворошилов? Маршал!
– Никак нет! Полковник. Только полковник! В отставке – пробасил полковник. Дивизией командовал, но до генерала не дослужил.
– Лучше бы, конечно, маршал, но полковник тоже хорошо. Я тут калитку соорудил временную, косить надо было возле забора, летит сорняк – не против?
– Не проблема! Пусть будет, – мне уже нравится мой новый сосед, но я решил изучить его поболее и засыпал вопросами. – А тут что задумал, полковник, золото партии ищем или полигон открываем? Для учений?
Нет, я не следователь, не участковый и далеко не любопытный сплетник, но, посудите сами, я же должен знать, кто ко мне в соседство подкрался! К моей радости, Сансаныч оказался удивительно легким до общения и с открытой душой человеком. А ещё есть у меня такая дурная привычка, – щекотать людей на предмет наличие чувство юмора.
– Купил я этот участок. Буду строиться, – рейнджер оказался серьёзней, чем я думал.
– О! Наконец-то! Наконец-то пришёл инвестор и в наши края! Дом для всей семьи? Семья большая?
– Нету семьи. Один я. Вот построю и женись тогда.
– О, как! «Первым делом самолёты?» Ладно, бывает. Потом поговорим.
– А ты сам откуда, Шамиль? Давно тут?
– «Кавказ подо мною. Один в вышине стою над снегами у стремнины»… Из Кавказа я. Дагестан знаешь?
– А чё не знаю! Конечно знаю! Много ребят служили со мной. Отличные ребята!
– Я тоже нормальный… А тут я всю жизнь. Так получилось… Давно этот кусок земли, забытый богом и людьми, искал себе хозяина. Хорошо, что полковник, а не чиновник. Не люблю чиновников. Только вот, мусора много. Кругом все строились и всё бросали сюда. Я, конечно, призывал их к совести, но где её взять сегодня, совесть эту!.. Так что придется тут попотеть не хило. Справишься?
– Разберемся. И не такие брали бастионы!
А ещё мне понравился его оптимистический настрой. И я не мог упустить возможность и даже необходимость познакомиться поближе с моим новым соседом.
– Полковник, ты вот что…Ты не шуми с этим лесным зверем, отложи в сторону. Выходной день сегодня, Я тебе дам электропилу и удлинитель перекину через забор. Работает, как электробритва. А зверь эту я заберу, посмотрю, почему хандрит. Починю.
– Нет проблем! Я оплачу.
– Оплатишь бабушке на базаре, тут тебе не базар.
– Ну, спасибо тогда. Должен буду.
– Ты должен будешь вечером зайти ко мне на ужин – накормим тебя горячим, сироту. И вот что ещё. Тут у тебя в углу крапива растёт, ты её не коси. Пусть растёт.
– Для кур?
– Для мужчин!
– Что, веники в баню?
– Я не знаю, почему в этих краях не популярна крапива, но на Кавказе уже за первыми всходами охотятся и готовят вкуснейшие чебуреки. Сто процентный витамин «Е» и много йода. Так что, не коси. Угощу тебя вкусными чебуреками.
– Принято! Попробую.
Вечером Сансаныч у меня в кухне уже хвалил маринованные красные помидоры и горячий, пахучий райским ароматом пирог моей жены. В процессе уничтожения ненавистной бутылки коньяка мне удалось узнать много подробностей о его службе, пока не допрыгал до полковника и в отставке ушёл досрочно из-за конфликта с начальством: отстаивал честь офицера – ай да молодец! У меня сосед будет настоящий полковник танковых войск! Да ещё с такой маршальской фамилией! Ведь сам я тоже служил в танковых, – выпили за это. Холостяк! – берегитесь бабы нашего района! Выпили! Да что там района, – области, всея страны! Мужик – аршин в плечах, строен как сосна столетняя! Красавец! Выпили и за это. А голос! Голос! Мог бы Левитана заменить! Да ещё и песни под гитару так ловко затягивает, что жена моя аж прослезилась. Снова выпили. За это, за то, – за всё! Прощаясь, Сансаныч выронил уверенным командирским басом: » Построюсь и женюсь!»
Описать, что дальше происходило с моим соседом, мне не хватит ни таланта божьего, ни слов, ни эмоций, но я попробую простым языком рассказать всё, как было на самом деле и почему он прославился ловеласом.
Полковник меня опять удивил. Не прошло и месяца, как он буквально на моих глазах одержал первую оглушительную победу над джунглями на своём полигоне. Приказал всем давно жаждущим смерти деревьям превратиться в благодатный пепел, пригнал откуда-то экскаватор, выкорчевал остатки старой жизни и тоже отправил их вслед за своими кронами. Передо мной засияли прерии, где начались окопные работы для фундамента. Тут я уже решил вмешаться в его победоносное наступление. Не хочется же, чтобы потом власти посадили его в гауптвахту за незаконное строительство, отклонения от проекта. Я уже проходил эти пытки кабинетных жандармерий контролирующих, указывающих, разрешительных инстанций во власти.
– Слушай, у тебя есть разрешение на строительство? Проект? Имей в виду, враг не дремлет! Шаг влево, шаг вправо – капитуляция и штраф не хилый!
– Обижаешь полковника, Шамиль! Конечно есть!
Он резво достал из машину проект, развернул и отрапортовал с достоинством:
– Такого проекта у вас в городе нет ни у кого! Австрийский архитектурный стиль! Фахверковый дом!
– Офигеть! Красота, да и только! Так, полковник, я тебе помогаю, – даже не спорь со мной! У меня опыт, строил я уже три раза, тут много практических вопросов и без меня тебе не обойтись. Но помогаю я с одним безоговорочным условием!
– Докладывай! – Сансаныч улыбнулся.
– Ты, полковник, давно с бабой-то по-тесному общался?
– По-тесному давно. Были учебные стрельбы, но учёба заканчивалась после первого или второго же выстрела.
– А что так? Не по душе? Не по телу?
– Да как-то не выстреливает ничего из сердца!
– Во-о-от! Вот, о чем я и хотел с тобой договориться! Давай так… В общем, вот тебе моё условие: Я тебе помогаю, а ты женишься только с моего одобрения!
– Объясни. Хочешь бегать к моей?
– Сансаныч, чтобы я никогда такое больше не слышал! Даже в шутку! Запомни, я из Кавказа, я горец и воспитан по законам гор! Чужая жена для меня существует только как чужая или как сестра! Раньше за такое просто убивали! Жестоко убивали. Так я воспитан. Теперь объясняю. Пока ты за танковой броней прятался от баб, я с ними работал, общался, изучал их, писал о них в журналистские годы. Если ты помнишь, я говорил тебе, что я в газете работал. Так вот, ты мужик настоящий, и мне ты нравишься, я хочу, чтобы мы тут жили как настоящие друзья, с кем можно и нужно делить и радость, и печаль, чтобы мы жили как родные братья и поэтому я не хочу, чтобы возле тебя появилась размалеванная курица без головы и прокудахтала нашу дружбу. Если же ты ещё раз заподозришь меня в пошлых мыслях, я тебе накажу по законам гор! Я старше тебя и опыта жизни среди людей у меня побольше. Дошло?
– Так точно, товарищ Шамиль!
– Вольно! А теперь давай по проекту. Всякую стройку нужно начинать с разметок…
2
Не буду вас утомлять подробностями процесса стройки, мой читатель, но итог таков: Ворошилов за полгода трижды в кровь разбил себе пальцы, дважды падал с лестницы, оброс, как бомж, стал напоминать образ Пятницы из знаменитого романа Дефо, почернев до самых пяток, один раз умеренно запил и отдохнул неделю и.. построил шикарный дом-блиндаж в австрийском стиле. Сам, своими собственными руками и только при одном помощнике. Нет, не я, а молодой крепкий наёмный паренек Андрей. Ну, конечно, и я помогал. Советом в большей степени, инструментом и разгрузи-загрузи – в меньшей степени.
– Оставить пораженческое настроение! Ранение не повод для отступления! Ни шагу назад! – не это ли характеризует его боевое настроение! Настоящий полковник, да и только!
Разумеется, я поддерживал его и в этом рвении к победе словами Расула Гамзатова:
– «Мужчина рождается дома, а погибает на поле боя»! А стройка и есть твоё поле боя, полковник!
К окончанию стройки мы с Сансанычем подружились вдрызг. И шутили, как хотели, и спорили и даже ругались по поводу, но никогда не отворачивались мордами, обижаясь друг на друга.
И вот, стоим вдвоём в саду, смотрим и любуемся новым домом. Полковник от гордости вырос на целый метр, исхудал, глаза малость утонули в череп, но радость на его лице компенсировала все эти потери.
И ещё вот в чем я убедился. Золотая, просто гениальная черта характера моего нового друга: Сказал – сделал! Очень, ну очень редко я встречал такую обязательность даже у, казалось бы, серьезных особей мужского пола. С такими полу мужчинами я сразу разрываю не только дипломатические, но и политические отношения. Попросту говоря, я их вычеркиваю из моей биографии и черепного винчестера. И вам советую того же. Тьфу на них!
Ворошилов оказался супермужчиной, супер соседом, супер порядочным человеком. И я его зауважал вусмерть. Но…
Ну что за черт! Что за холера такая! Почему таким мужчинам до выстрела в висок не везет женщинами! Почему?
Стоим в саду. Любуемся красотой фасада. И я рублю ему правду матку:
– Вот теперь самой время жениться. Скоро зима. Но я должен знать всю правду о тебе, извини…Что с бывшей? Когда расстались? Причина?
– Ну что… Прибежал я как-то домой во время дежурства по части – бумаги какие-то нужно было взять, – а она в пастели с другим.
– О, как! А у тебя в кобуре пистолет с полной обоймой…
– Что, надо было приговорить её? Ну, нет! На хрена мне из-за дуры жизнь портить! Отдежурил, как надо, на следующий день с чемоданом в офицерское общежитие и – на развод. Пусть кувыркается с кем хочет.
– Дети? Кто есть?
– Сын. Пятнадцать было тогда ему. Начал ещё мать свою, блядину, защищать. Размазал ему сопли с кровью по харе и пошел. Вот и вся история.
– Как давно?
– Пятнадцать лет уже прошло. Тогда я майором ещё был. Потом поступил в академию и уехал к чёртовой матери от неё подальше. Бегала ещё за мной со слезами, тварь блудная.
– И больше не женился?
– Нет. Не до них было. И даже не хотел.
– О, как запущено! Ничего. Исправим. Только, полковник, у нас договор, – помнишь? Без моего одобрения, – ни-ни! Договор дороже денег!
– Помню, Шамиль, помню. На тебя и надеюсь, чтобы не вляпаться опять.
На том и остановились. Я не стал говорить полковнику, что я уже с чудом остался в живых на передней от яростного наступления одной дамы неопределенного возраста с нашей улицы. Уж больно яростно она интересовались личным делом полковника вплоть до семейного положения и материального обеспечения. Если бы она узнала, что Ворошилов отставной полковник, да ещё и холостой, она бы меня убила точно. Я, конечно, не из трусливых и занял бы круговую оборону, но женская словесная психотерапия, заправленная слезами и мольбой, даже меня могут довести до безоговорочной капитуляции. В общем, спас я безвинно приговоренного полковника от верной гибели, будучи утопленным в болоте женского эгоизма и женской природной алчности. Выполнил я основной завет мужской солидарности – не сдавать своих и вздохнул облегченно.
(29 оценок, среднее: 4,62 из 5)
Загрузка…