Дмитрий Чернявский

Отрывок из очерка “Боевые дороги Григория Ильина, или 300 дней на запад”  

 

А по лицам раненых скользили тени

Придя в себя, Григорий Ильин услышал лязг скальпеля, запах медикаментов, стоны и проклятья раненых. Многие в бреду шли в атаку… 
– Сестра, сестра, – очнувшись после ранения, Ильин почувствовал нарастающую боль в груди. Опустив голову, он увидел окровавленную повязку, которой была закрыта его рана. Медсестра достала чистый бинт. Обнимая лейтенанта, она наматывала белую полоску ткани от груди через спину. Готовясь завязать узел, девушка положила голову около раны. И замерла, как будто бы успокоенная собственным дыханием. 

– Сестра! – позвал кто-то из бойцов. 
– Ребята, нас много, а она одна, ну что вы кричите? – Григорий приподнялся, придержав светловолосую голову девушки рукой. – Пусть немного поспит. 
      Огонёк света трепыхался на фитиле, вставленном в сплющенную гильзу снаряда – подобие лампы. Бойцы лежали в три ряда на устланном соломой полу. На многих сверху были наброшены шинели и ветхие одеяла. Рана болела, и Григорию не спалось. Он рассматривал лица раненых, по которым скользили тени. «Некоторые ведь совсем мальчишки, – промелькнуло в голове у Ильина. – Наверное, ни разу ещё и не брились». 
Григорий заметил, как около белокурого бойца устроилась на корточки совсем маленькая девочка. Лет пяти-шести. По её щёчкам катились слёзы. Плакала молча. И тут в груди у лейтенанта как крутанулось что-то. Жалко себя, что ли, стало? Лёгкие сковало – дышать трудно. Вроде бы заплакал, а слёз нет. В это время девочка поднесла кружку к губам солдата, шмыгнув носом, оглянулась по сторонам, вроде хотела к кому-то за помощью обратиться. Тогда Григорий ругнул себя мысленно: малое дитя так старается, может, у неё 

отца убили на войне, а я всё же живой! 
– Не плачь, дочка, – прохрипел белокурый солдат девочке, – скоро войне конец, и ты пойдёшь учиться. 
      Глядя на всё это, Григорий подумал: «Сколько же силы и доброты в наших людях! Вот здесь прошёл враг, сжёг всё дотла, заставлял женщин многотонные рельсы на себе таскать, траншеи рыть. Но не сломил волю к жизни, не уничтожил стремление к свободе. И стар и млад стараются ради победы над врагом. Те, кто может работать, наверняка сейчас на полях и за станками на заводах, а эти вот пришли к беспомощным солдатам».        

            Подумал Григорий так, и вроде полегчало на душе. А в хату, приспособленную под госпиталь, зашёл врач: 
– Этого выносим, – указал он на белокурого солдата. Два бойца стали перекладывать его на носилки. 
      Парень, будто бы опомнившись, закричал: 
– Не поеду я в медсанбат, я ещё с фашистами не рассчитался, не поеду никуда! 
– Тише, тише, поправишься – и повоюешь. На твой век фашистов хватит, – попытался успокоить доктор. Внезапно он взглянул на Ильина – А вы тут что устроили?! Краснова, марш за бинтами! После войны обниматься будешь. 
        Девушка спохватилась, порывисто взглянула на Григория синими глазами и выбежала из хаты. 

 

Через «рощу смерти»

Наступление наших войск продолжалось. Дорога, по которой Григорий Ильин двигался, вместе с солдатами, вернувшийся из штрафбата, представляла собой сплошное месиво грязи, воды и снега. Погода стояла мерзкая: пронизывающий холод, туман. Высушиться негде, места были безлесные, бедные. Окрестные деревни сожжены и разрушены, в немногих уцелевших домах находилась тьма голодных и оборванных гражданских: старики, женщины, дети. Здесь же, в одном доме с людьми, были чудом уцелевшие телята, поросята, овцы. 
        «Вонь, смрад, вши, случаи заболевания тифом. Самые мои мрачные воспоминания о войне связаны с боями под Витебском, – писал в своём дневнике Ильин. – Нигде и никогда я не видел столько вшей, сколько их там было, не только в обмундировании и нательном белье, но и на шинелях и полушубках. Муки были страшные, и пришлось срочно принимать меры. Спасала трофейная вошебойка (специальная камера), в которой «прожаривали» одежду и бельё. Организовали мы и помывку в бане, но это помогло только на время». 
        В районе Витебска, у деревни Сиротино, взвод Ильина направили сменить сражавшихся красноармейцев. И чем ближе солдаты подходили к переднему краю, тем больше были видны следы кровопролитных боёв. При подходе к «роще смерти» на заснеженном поле Ильин увидел лежащего солдата. «Братцы, помогите!» – кричал тот, но колонна проходила мимо под окрики офицеров: «Вперёд! Быстрее! Место просматривается и простреливается!» У первой траншеи Григорий увидел следы сильнейших боёв – разрушенный и разбитый прямым попаданием крупного снаряда дом, в котором было много людей. Все они, искромсанные и разорванные осколками, лежали тут же – вперемешку ноги, руки, обнажённые куски человеческих тел среди земли, снега и обломков брёвен, кое-где сохранившиеся лица со следами предсмертной муки, оскаленными зубами, прикушенными языками. 
          Когда же Ильин зашёл в окоп, он увидел, что наружные части брустверов укреплены застывшими человеческими трупами. 
– Привыкай, лейтенант, – сказал красноармеец с перебинтованной кистью из взвода, который отходил после боя в тыл. – Попробовали бы вы их похоронить в мёрзлом грунте, который так трудно долбать, а так они от пули могут ещё живых уберечь. Только пристроить тела нужно так, чтобы труп был повёрнут лицом к фашистам, а то уж очень жутко, особенно по ночам, при свете немецких осветительных ракет. 
– Да ты нас не пугай, – отозвался рябой солдат из взвода Ильина. – Мы в Городке под Витебском тоже на многое насмотрелись. Ворвались на окраину, а в одиночном окопе сидел заросший рыжей щетиной пожилой солдат, а на бруствере окопчика лежала его трёхлинейка. Подошёл я ближе, окликнул: «Эй, славянин, какого полка?» Никакой реакции. Вижу у него пулевое отверстие во лбу и тоненькая струйка крови… Так и сидел бедолага, уже закоченелый. Вот какими должны быть памятники солдатам войны… 
            А в это время, спрятавшись за трофейный тягач, командир батальона Комаров беседовал с захваченным в плен немцем в окровавленном маскхалате и повязкой с красным крестом на рукаве. У бронетранспортёра, опёршись на колесо, сидел второй фашист, раненый, с перекошенным от страха и боли лицом, он кричал санитару: «Ганс, не оставляй меня, не бросай! Иван меня убьёт!» Из расположенной поблизости землянки послышались автоматные очереди – это добивали тяжелораненых гитлеровцев. На лице сидящего у тягача немца появились слёзы, он всхлипывал и тянул руки к санитару. Тот подошёл к нему, начал успокаивать, потом взял на плечи и, сгибаясь под тяжестью, понёс в тыл. Санитар хорошо говорит по-русски. В ходе общения выяснилось, что он жил в России до 1934 года с родителями, которые работали на советском заводе как иностранные специалисты. Санитар горестно сморщился, услышав автоматные выстрелы в землянке-госпитале. А разведчик, вылезший на поверхность, перезаряжая диск в автомате, злобно крикнул немцу-санитару: «А ваши как поступали с нашими ранеными?! Получайте, что заслужили!»

 – И всё же они пленные, а не солдаты, – вступился было Ильин. 
– Для меня, товарищ лейтенант, они фашисты! Я сам из этих краёв, и знаешь, что мне местные рассказали? В 1941 году в двух километрах на запад от Сиротино, у песчаного карьера у Гнилого моста эти нелюди мирных жителей расстреливали. Когда колонна женщин, стариков и детей подошла к карьеру, одна бабушка увидела свежевырытые ямы и закричала: «Убегайте, кто может! Вас ведут убивать!» Фашисты тут же застрелили её. И всех, кто шёл в той колонне, уничтожили, а начальник полиции Боровиков лично зарубил лопатой выползшую из-под мёртвых тел восьмилетнюю девочку Бэлу. Дочь моих соседей. Так что не будет им пощады, пока с нашей земли не уйдут. 
            Какое-то время бойцы стояли молча, а их лица, казалось, потемнели от набежавших тяжёлых мыслей. 

Танк танкету полюбил…

На железнодорожной станции под Минском, где расположился взвод лейтенанта Григория Ильина, остановился воинский эшелон. Двери вагонов были закрыты. Потом резко распахнулись – и на досках, положенных на нары, в два этажа сидело и стояло много молодых ребят. Все были острижены наголо, в солдатских ботинках и брюках, но без рубашек (было тепло). И вдруг в сорок молодых глоток, под аккомпанемент гармониста гаркнули песню на популярный в то время мотив «Гоп со смыком»: «Прибыл из Италии посол/Глупый и упрямый, как осёл./Говорил, что Муссолини вместе с Гитлером в Берлине/Разговор о наших землях вёл… Узловую станцию мы взяли – ага!/Прикурить и выпить немцам дали – ага!/Слабо гадам не спустили,/Триста тысяч уложили –/Хватит им теперь на целый год!»

      Тут сержант Вася Хромушин из взвода Ильина и медсестра Люба Павлова решили поддержать импровизированный концерт и устроили лироэпическое состязание: «Позови врача, сестрица,/Сделай одолжение,/Без рецепта санитарке/Сделал предложение!» – начал выводить частушки Хромушин. «Где ты, русая коса,/Лента на два банта?/ Я без боя в плен взяла/Старшего сержанта!» – подхватила Люба. «Танк танкетку полюбил,/В рощу с ней гулять ходил./От такого романа/Вся роща переломана», – под общий смех пропел Вася.

   «По ваго-о-о-нам!» – раздалась протяжная команда. Лязгнули тормоза и буфера, поплыли, закачались мимо бойцов Ильина красные товарные вагоны. Солдатам только и оставалось, что с завистью смотреть отъезжающим вслед. Ведь бойцам Григория предстоял очередной марш-бросок. Во время операции «Багратион» красноармейцам, бывало, приходилось преодолевать по 70 километров в день. Шли, пока с ног не начинали валиться от усталости. Ильин тогда уговаривал своих солдат: «Ну ребята, ещё километров пять – и всё…» Уже прошли 5, 10, 15, 20!.. И снова уговоры: «Ну ещё немного, чуть-чуть осталось!» После таких марш-бросков бойцы лежали, ноги вверх – к дереву, сапоги снимали, а портянки были в пятнах  от кровавых мозолей.

 

Не «работа», а бойня

Началась атака. Но тут на «нейтралке», когда до первой немецкой траншеи оставалось метров двести, бойцов Ильина прижал к земле оживший вражеский пулемёт. Лейтенанту надо было поднимать людей. Григорий  вынул из кобуры свой двадцатизарядный трофейный пистолет и, как на известном фото, подняв его, начал стрелять вверх, подавая команды, чтобы перебежками преодолеть эти «две стометровки». Нужно сказать правду, Ильину встать и сделать первый шаг под убийственным огнём было очень трудно. Земля притягивала к себе как магнит, и чем больше к ней прижимался Григорий, тем больше было надежды на жизнь. Первыми поднялись с земли смелые солдаты Скорик и Спирин, бывшие пограничники, а за ними потянулись остальные. Началась трудная… нет, не «работа», как говорят на фронте, а бойня. 

  «Ура!!!» – взметнулся мощный возглас рядом с траншеями гитлеровцев, и десятки гранат посыпались на вражеские головы. Лицо Ильина окатило песком от разорвавшегося рядом снаряда. Лейтенант вскочил в траншею и сходу вонзил штык винтовки в немца. В долю секунды сообразив, что застрявшее в теле остриё штыка не вытащить, Ильин выхватил из-за пояса сапёрную лопатку. Увернувшись от удара приклада, лейтенант рубанул лопаткой и рассёк нападавшему челюсть снизу вверх. Фашист упал, заорав от боли. За время боёв Ильин потерял всякую жалость к врагу и машинально воткнул лопатку в шею гитлеровца. Послушался хруст, как если бы перерубили корень дерева. На всё это ушли секунды. 

– Ребята! – радостно закричал Скорик. – Вот это трофеи нам достались!

– Немцы так драпали, что забыли своих фрау-мадам? – отозвался усатый солдат в выгоревшей на солнце пилотке.

– Лучше! Вот сколько у тебя, Степаныч, осталось патронов? – поинтересовался Скорик.

– Один для Гитлера!

– Так вот, я тебе скажу, что в траншее столько боеприпасов осталось, что ещё на Геббельса, Геринга и даже на Муссолини хватит.

     Когда стрельба поутихла, появился старшина, принёс 100 граммов «наркомовских» и суп с кусками американской консервированной колбасы. Но у солдат после атаки напряжение было столь сильным, что водка, говоря простым языком, не пошла, есть не хотелось. А тут ещё с фланга по пехоте стал бить пулемёт. Несколько пехотинцев из взвода Ильина убило на месте, двоих ранило. У артиллеристов же, которые поддерживали атаку, кончились осколочные снаряды, чтобы подавить огневую точку врага. Пехотинцы рвали и метали, командир батальона кричал и умолял идти вперёд. И тогда артиллеристы решили использовать последние несколько осколочных снарядов. Дали пару залпов – и пулемёт захлебнулся.

(3 оценок, среднее: 4,33 из 5)

Загрузка…