Денис Соболев

Отрывок из фэнтези “Эксперимент «СКАЗКА»”

 

ПРЕДИСЛОВИЕ 

На небольшом деревянном помосте, беспечно свесив босые ноги, сидели двое. Отец и дочь. В безмятежной воде цвета лазури отражались бегущие по небу облака,  а также исполинские сосны и остроконечные вершины заснеженных гор. Светило  яркое осеннее солнце, но не было ни жарко, ни холодно. Было приятно. Густые  зеленые травы подходили вплотную к самой кромке воды, и в них еще не появилось  ни тени намека на жухлую старость. Зато осень уже угадывалась в листве могучих  кленов, обрамлявших чудесное озеро. Деревья покрылись багрянцем и золотом, и  ветер уже шептал что-то напутственное в их ветвях о неотвратимо приближающихся  заморозках. 

Над озером за паутиной «бабьего лета» носились разноцветные стрекозы. Было  совершенно невозможно предугадать, в какой миг изменится их траектория полета:  вот она здесь, а вот уже там.  

Отец и дочь сидели рядом, оба жмурились в неге, похожие друг на друга, как две  капли россы: худые, беловолосые, счастливые. Они были одеты в простую светлую  одежду без времени. 

Девочка сказала: 

– Ты ведь придумал всех этих русалок, леших, жителей болот. Кто там еще в  твоих сказках? 

Мужчина улыбнулся и ответил, не размыкая век: 

– Ничего я не придумал. 

Девочка повернулась к отцу, и ее голос стал более требовательным: – Пап, я уже не маленькая. Мне же десять! Их никто до сих пор так и не видел.  Значит, их нет. 

Отцу все-таки пришлось открыть глаза, он стал чуть более серьезным, и  посмотрел на дочь так, будто бы хотел спросить одно, но спросил совершенно  другое:

– Ты больше не веришь? 

– Ну, не знаю. 

Отец еще с мгновение побыл серьёзным, а потом рассмеялся: 

– Вера Неверящая!  

– Пап! – ответила девочка, заражаясь смехом, – Вера Устинова, 5-й «Б»! – Ладно, Вера Устинова, тебе скоро просыпаться. В школу пора. 

– Не хочу я в школу. Хочу еще с тобой немножко побыть. И с мамой. Что б мы опять вместе… 

Но отец промолчал и даже почему-то отвернулся. 

С гор подул морозный ветер, который принес несколько желто-красных листьев и  бросил их в воду. Те закружились в незамысловатом танце, и круги на воде от их падения разошлись во все стороны мелкой рябью. Заинтересовавшись, красная  стрекоза села на один из листьев, но, не найдя ничего интересного, упорхнула так же  стремительно, как и прилетела. 

Вера почувствовала, что с другой от нее стороны появился еще кто-то. Она  повернулась и увидела маму. Тихая радость согрела душу. На маме тоже была  светлая одежда «без времени». Русые волосы падали на плечи, слегка развеваясь на  ветру. У Веры перехватило дух, настолько мама была красивая. 

Девочка сказала: 

– Мамочка, ты у меня самая распрекрасная! 

И та ответила с лукавой улыбкой: 

– Пора вставать, соня. Подъем. 

Вера не хотела спорить, но и просыпаться тоже не хотела. Она просто смотрела  на маму, улыбалась и молчала. А затем перевела взгляд на озеро и стрекоз. Все трое так и сидели, окутанные счастьем вечности, пока откуда-то сверху, где то очень высоко в небе, не раздался грохот гигантского будильника в облаках,  нависшего над озером. Звон стоял просто оглушительный. И Вера все-таки  проснулась.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ 

Будильник, ушастое создание, давно сломался, еще задолго до рождения Веры.  Такой круглый, с какими-то штучками сзади. Выцветший темно-зеленый обод, две  потускневшие от времени медные «шапочки» с пампушками и стальной рычажок  для завода пружины, еще тонкие стрелки и крупные цифры латиницей – семейная  религия! Точнее сказать, не религия, а реликвия – Вера прекрасно знала, как  правильно, но с детства называла так потому, что от механического чуда прошлой  эпохи в сочетании со словами «семейная религия» веяло тайной. А тайны Вера  уважала и любила. А вот мама хотела выбросить сломанную безделушку. В ответ ей  папа говорил, что обязательно снесет будильник в мастерскую и починит, когда руки  дойдут. Но то ли руки у него не доходили, то ли он сам не доходил до мастерской,  неизменным оставалось одно – сломанная вещь, захламляющая квартиру, по прежнему оставалась нетронутой. 

Этот будильник Вера нашла в кладовке на антресолях много лет назад. С тех  самых пор вечно подающее надежды на исправность медно-ушастое творение с  римским циферблатом так и стояло на прикроватной тумбе, видимо, чтобы перед  сном навевать мысли о глубине истории и о чем-то неведомом, не страшном, но  очень далеком, и от того безумно интересном. 

Звон во сне и в реальности производили сразу два разных устройства, схожих по  сути, но отличных по происхождению. Вера хотела вернуться обратно к озеру, но  знала по опыту, что назойливый звон сам по себе не исчезнет. Поэтому ей пришлось  просунуть руку в щель между одеялом и подушкой. За раритетным «ушастиком» на  тумбе прятался плоский мобильник. Вера нашарила телефон, отключила от зарядки,  поднесла к лицу. 

«6:50. Школа» – намекало жидкокристаллическое «яблоко» в розовом футляре. Жаль, что нет кнопки «заткнись», ведь именно так прочла вслух Вера слово «стоп»  на экране смартфона прежде, чем отключить. Ох, как же не хотелось вставать. Но с малых лет Вера отучилась от «ну еще пять минуток» и от «н-у-у-у-у, сей-ча-а-а-ас»,  поэтому сделала, как ее учили, сказала себе: «раз, два, три», и встала безо всяких там  раздумий. Папа говорил: «Просыпаться нужно, будто входишь в холодную воду:  попробовала температуру ножкой, сосчитала до трех и все – прыгай. То есть,  просыпайся. Вперед, в новый день». А мама добавляла: «Только знай, куда  прыгаешь, если не знаешь дна, можно и шею сломать», – но это уже касалось  исключительно ныряний в воду, и без всяких там иносказаний. А так как плавать  Вера вообще не умела, то ей и не грозило нырять, не разобравшись с особенностями  дна. Ей в принципе, не улыбалось заходить в воду. Смотреть на гладь озера – сколько угодно, а вот плавать – ни за что! Зато просыпалась Вера просто отлично,  любой новобранец или курсант военного училища мог бы позавидовать такой  самодисциплине. 

За окном стояла темень. В октябре ночи стали длиннее. 6:50, а солнце даже не  думает появляться. Оно-то как раз еще спит, ему хорошо. 

Там, снаружи повисла осень, но совсем не такая как во сне – теплая и золотая, с  паутинкой, стрекозами; а блеклая, моросящая, холодная городская осень с  машинами, огнями и бесконечным дымом из труб под хмурым небом. Вера не стала  включать свет, натянула тапки и зашлепала в полумраке из комнаты.  

В ванной она умылась, вытерлась полотенцем, скорчила зеркалу рожицу и вышла.  У закрытой двери в мамину комнату Вера заметила большие мужские ботинки,  аккуратно выставленные наружу. Это ее ничуть не смутило, лишь заставило более  внимательно осмотреться по сторонам. В прихожей на полу Вера увидела  небольшую кожаную сумку делового покроя (папа никогда не стал бы таскаться с  такой!) и темно-серый плащ на вешалке, а еще в углу стоял большой зонтик с  коричневой лакированной ручкой. «Понятно», – пробурчала себе под нос Вера и  хотела уже идти в детскую, собирать портфель, когда неожиданно ей на ум пришла  одна идейка. Вера аж просияла, а затем, тихо ступая в мягких тапочках, пробралась в  прихожую, постояла там с минуту без движений, и начала действовать.

Она с шумом провернула замок, распахнула входную дверь и тут же захлопнула,  будто кто-то вошел. Затем Вера сняла с себя тапочки и, как можно громче шлепая  босиком по паркету, якобы подбежала к двери, где никого, разумеется, не было. Вера  смотрела в пустоту, но говорила так артистично, что в маминой спальне не должно  было остаться и сомнения в том, что кто-то действительно появился в квартире. Вера  обращалась ко входной двери бойко и весело: 

– Папа? Привет! Заходи. Хорошо, что ты пришел! Я сейчас! Можешь не  разуваться! У нас теперь так! 

Опять же-таки шлепая босыми ногами, Вера подбежала теперь уже к двери  маминой спальни и громко прошептала с крайним волнением в голосе: – Константин Львович, вам лучше прыгать через окно! Папа пришел, и кому-то  сейчас будет очень, очень плохо! Бегите, спасайтесь, прыгайте!  

«Театральное представление» одного актера, а точнее, одной актрисы  закончилось в тот же момент, когда на пороге перед Верой появилась мама в  махровом халате.  

– Вера, тебе еще не надоело? 

– А тебе? Он что, теперь тут и ночевать будет? 

Мамино лицо из заспанного стало еще и сердитым. Буря могла грянуть в любое  мгновение. Но Вера именно этого и добивалась – бури, чтобы потом сказать:  «видишь, из-за него одни ссоры». Впрочем, на этот раз все случилось по-другому.  Мама успокоилась (неожиданно), начала так, будто и не собиралась ставить дочь на  место за неуместную выходку: 

– Вера, папа не придёт, и ты это прекрасно знаешь. Так что начни утро с чего нибудь более оригинального. И, кстати, У Кости другое отчество. Не Львович, а  Сергеевич. Пора бы запомнить: Константин Сергеевич. Ну или просто дядя Костя. 

– Дяде Косте здесь не рады, – буркнула Вера, но уже без прежнего пыла. И тогда мама показала ей безымянный палец с обручальным кольцом, добавив,  словно один карат в оправе из белого золота мог оправдать абсолютно всё:

– Мы с Костей обручились месяц назад. Ты это тоже знаешь. Успокойся уже и  прими, как факт. Ты взрослая. Хватит воевать. Очень скоро мы распишемся  официально, и Костя станет твоим отчимом. Так отнесись же к нему хотя бы с  уважением. 

На глазах Веры заблестели слезы. Ей не хотелось воевать, но и принять такой  факт она тоже не могла. Вера просто стояла и смотрела на маму с мольбой во  взгляде, когда из спальни наконец появился тот, о ком шла речь. Константин  Сергеевич, на котором уже были надеты брюки, оставался все еще без рубашки, и  Вера с неудовольствием заметила, что ее настоящий папа не обладал и половиной  той мышечной массы, что бугрилась сейчас на Константине. Уже не молодой  мужчина с появившейся сединой на висках, тем не менее, Константин был в  отличной физической форме. Кажется, он носил звание полковника, служил в какой то то ли военной организации, то ли в полиции, но в таком особом отряде (или как  оно там у них называется?), где обязательно нужно быть сильнее других и всегда  быть готовым к конфликтным ситуациям, прямо как сейчас. Вера подумала, что  такой человек никогда не стал бы спасаться бегством, прыгая в окно. Но даже если  бы и прыгнул (а у них, на секундочку, девятый этаж!), то вряд ли бы разбился. 

Скорее всего её будущий отчим выбросил бы и пришедшего папу, и падчерицу… Вера попробовала в мыслях еще немного поупражняться в ненависти, но у нее почти  ничего не получилось. Константин Сергеевич смотрел на нее и улыбался той самой  улыбкой, которую называют «обезоруживающей»: не снисходительно и не с  упреком, а совсем по-дружески, с пониманием и поддержкой. Он был очень  красивым мужчиной, конечно, не таким как папа, но тоже. Очень. А еще, наверное,  он был добрым, иначе мама ни за что бы не полюбила его! От мысли, что мама могла  полюбить кого-то другого, кроме папы, Вере стало больно, и кольнуло в груди.  Константин, похоже, все понял, и стал серьезным, нахмурил брови. Не в его  характере было жалеть маленьких девочек, но улыбаться он все же перестал, лишь  обнял маму и сказал ей тихим, твердым голосом уверенного в жизни человека:

– Ничего, Надюша, мы с твоей дочкой еще подружимся, обещаю. Но ответила, не мама, а Вера: 

– Не обещайте того, чего не сможете выполнить, – и еще зачем-то добавила  обидное, – Константин Львович. 

И, не дожидаясь реакции матери, Вера поспешила убраться к себе в комнату. Хлопнула дверь, двое взрослых остались в коридоре наедине. 

Константин сказал: 

– Хочешь, я твоего волчонка в школу подброшу? Все равно по дороге. Но и на этот раз ответила Вера, теперь уже из-за закрытой двери в детскую,  прокричала: 

– Я поеду на трамвае!!! 

Мама лишь развела руками. 

 

(4 оценок, среднее: 3,50 из 5)

Загрузка…