Страна: Украина
28 декабря 1939 года в Киеве, в семье рабочих родился Виктор Владимирович Шлапак – прозаик, поэт, драматург, журналист, член Союза российских писателей, Ассоциации украинских писателей, основатель и главный редактор журнала «Ренессанс», директор издательства Киевского молодёжного центра «Поэзия». После окончания школы служил в армии, после армии работал на заводе им.Петровского (1962—68) и учился в Киевском университете им. Т.Г.Шевченко (филологический факультет). После окончания университета перешел на преподавательскую работу — преподавал русскую литературы, эстетику, этику, является ветераном педагогического труда. Женат, имеет две дочери.
Печататься начал с 1962 года. Автор шести поэтических сборников, пяти романов, двух сборников пьес, сборника рассказов, повесть «Несовременная повесть» (1992), сборник поэзии «Познание» (1992), сборник пьес «Рай не горит» (1995), трех отдельных книг пьес: «Юности честное зерцало»(1999), «Суета сует»(2005), «Философ и царь»(2007), выходят сборники стихотворений: «И музыка, и борьба» (1996), «В теченьи лет…» (1997), «Анти»(1998), «…бедный мальчик»(2004), «Разнолетье»(2010), романы , вышедшие в разные годы: «Найти себя» (1999), «Да или нет» (2000), «Записки учителя»(2002), «Свет упавшей звезды»(2004), сборник рассказов «Я пасу овец»(2005) историческая драма «Юности честное зерцало» — она переведена на немецкий язык. Педагогический роман «МОЙ ВНУК-АМЕРИКАНЕЦ»(2014-2017) Сейчас написал и закончил большую фантастико-философскую поэму в прозе « Не убий», в двух томах(2018-2019). Печатается как поэт, прозаик , киносценарист, критик в журнале «Ренессанс»., в ряде журналов и газет России, США Член Союза журналистов Украины (1997), Международной ассоциации украинских писателей (1997).
Country: Ukraine
December 28, 1939 in Kiev, Viktor Vladimirovich Shlapak, a prose writer, poet, playwriter, journalist, member of the Union of Russian Writers, the Association of Ukrainian Writers, founder and editor-in-chief of the Renaissance magazine, director of the publishing house of the Kiev Youth Center «Poetry», was born in Kiev, in a workers’ family. After leaving school he served in the army, after the army he worked at the Petrovsky plant (1962–68) and studied at Kiev Shevchenko University (Faculty of Philology). After graduation, he switched to teaching — he taught Russian literature, aesthetics, ethics, he is a veteran of pedagogical work. Married, has two daughters.
Began to be published since 1962. The author of six poetry collections, five novels, two collections of plays, a collection of short stories, the novel «An Unmodern Story» (1992), a collection of poetry «Cognition» (1992), a collection of plays «Paradise Does Not Burn» (1995), three separate plays: Youth is an honest mirror ”(1999),“ Vanity of vanities ”(2005),“ Philosopher and the king ”(2007), collections of poems:“ Both music and struggle ”(1996),“ Over the years … ”(1997) ), «Anti» (1998), «… poor boy» (2004), «Overflow» (2010), novels published in different years: «Find Yourself» (1999), «Yes or No» (2000), » Notes of the teacher «(2002),» The Light of the Fallen Star «(2004), a collection of short stories»I Graze Sheep»(2005) the historical drama» The Honest Mirror of Youth» is translated into German. The pedagogical novel» MY GRANDSON IS AN AMERICAN «(2014-2017) Now he wrote and finished a great science fiction and philosophical poem in prose» Do Not Kill «, in two volumes (2018-2019). Published as a poet, prose writer, screenwriter, critic in the Renaissance magazine, in several magazines and newspapers in Russia, the USA. Member of the Union of Journalists of Ukraine (1997), International Association of Ukrainian Writers (1997).
Отрывок из романа «Мой внук-американец»
И стал свет
И стало так
Из Библии
Какого черта
«Какого черта, нельзя было подождать еще немного, месячишко, чтобы сделать операцию, и все, а так…» – это я уже говорю не жене, а в себе – себе, покусывая собственные губы, продолжая чертыхаться от безысходности, бессилия слов, но которые мне запретила произносить жена, при этом упрекая, что у меня «каменное сердце», что надо посочувствовать дочери даже не потому, что она разрывается между работой, учебой, внуком, даже не потому, что у Коли обнаружили паховую грыжу и надо срочно делать операцию, а потому что у них, да и тем более у нас, нет таких денег – шестнадцати тысяч долларов, и ты забыл, что они еще не расплатились с кредитом за рождение Коли, не забудь алименты Роба, поэтому я прошу тебя, который раз, не тревожить ни дочь, ни меня.
Да, я говорил про это все неоднократно и жене, и в компьютерных письмах дочери, просил ее не рассказывать о наших разговорах ее мамочке, а ее упрашивал всего-то подождать с приездом, ведь ты уже сама врач, ладно, почти, но знаешь, что может случиться, если операцию не сделать вовремя – не мне тебе рассказывать.
А дочь звонила матери, соглашалась со мной, о чем я узнавал из очередного нагоняя от жены, уже сожалея и проклиная себя, что я опять затеял эти разговоры, видя как переживает, нервничает жена.
Впрочем, я уже не возражал, тем более видел, как после неоднократного произнесения ею слова «внук», она каждый раз преображалась.
Да, я уже не возражал, я ведь просто просил немного подождать: черт возьми, неужели в этой жизни ничего не дается без жертв. А я ведь этого не хочу, а я ведь знаю, что так возможно, для чего надо было подождать всего недельку, так нет – недоучились, недочитались, недослушались…
15.12
Увы, свершилось! Я молчу! Ник–Коля прилетел, ему два года и еще три месяца. Он спит со своей мамочкой, моей дочерью, по точно такому же имени, как и у моей жены – Света, которым я хотел назвать и свою вторую дочку, но ее назвали Катей в честь памяти ее прабабушки, на что я согласился только по просьбе жены, а не ее родни, которые были против название одним и тем же именем – это для них – и мою первую дочку. Да, она спит в соседней комнате со своим сыночком, где когда-то спала одна в таком же возрасте, страшно подумать, что и ее сыночек. Она вышла, или выскочила, замуж за американца. Он живет в маленьком провинциальном городке, а точнее – селе, ладно уж, городского типа.
Муж – бывший военный, судя по отзывам о его поведении, по-нашему, бывший старшина, любит строить всех. Если работает, то только по специальности, а так – сидит дома.
Дочка закончила институт иностранных языков по специальности учитель, психолог, переводчик. После переезда она не захотела подтверждать свой диплом, как это сделала ее подружка по институту Марина, которая и сейчас работает воспитателем в детском садике и горя не знает.
Эту историю, по словам жены, я уже слушал тысячу раз, но для меня сейчас она звучит, как будто впервые.
– Почему же она не захотела подтверждать?
– А ты не помнишь?
– Нет.
– А ты не помнишь, как у тебя носом пошла кровь, когда ты готовился к открытому уроку в школе?
Я застываю, я ошеломлен на мгновение. Не знаю, нужно ли для воспоминаний картинки, слова, чтобы они считались таковыми, но сейчас во мне оживает какой-то сгусток волнений, как бы в подтверждение этих моих воспоминаний обо мне, правда, ожившие в другом человеке.
– Не помню
– Вот почему ты не попал в школу.
– И нашел училище.
– А она не смогла, она мне рассказывала. Я им объясняю, объясняю, даю задания, а они приходят никакие, ничему не учатся, не хотят. Она не смогла с этим смириться.
На дальнейший выбор профессии повлияло знакомство с пожилой женщиной – волонтером, которая работала в доме престарелых, дочь стала помогать ей в уходе за ними, потом устроилась официанткой, потом – санитаркой. И это ей понравилось.
В то время они скитались по квартирам, трейлерам, деньги закончились, не на что было жить. Именно тогда она начала работать санитаркой, появились небольшие, но кое-какие деньги. А муж нашел все-таки работу по специальности, но в Афганистане, завербовался и улетел.
Она осталась одна с ребенком, и чтобы остаться на этой работе, и чтобы побольше зарабатывать ей надо было повышать квалификацию до уровня медицинской сестры. И она решила пойти учиться в медицинский колледж, а для зачисления надо было заплатить семьсот долларов – и тогда жена выслала ей эти деньги.
Потом они решили купить дом в кредит, чтобы у Коли был свой угол.
Я слушаю историю освоения и покорения Америки – новых старых джунглей новой старой цивилизации с их главным богом – желтым дьяволом, который покорил все от мала до велика.
Да, она поступила, но сейчас ситуация обострилась, и дело было уже не в нехватке денег, муж стал что-то присылать, главное – стало не хватать времени, у дочки – на учебу, а у Коли, в связи с открывшимся диагнозом, как и у жены – о чем все забыли – стало не хватать времени на жизнь.
О, о… сколько времени прошло, протекло на земле, но неужели ничего у людей так и не изменилось.
Вот тут — то и зарыта собака всех современных проблем, якобы непознанных, не разгаданных, не разрешенных. А их просто никто не решает, поэтому они накапливаются и, как оказывается, никуда не исчезают, хотя и проходит столько времени. Они то затихают, даже забываются, но выплывают и не дают спокойно жить, мутятся, бродят, и всплывают опять и опять на поверхность истории, как всегда заканчивающейся вторым очередным потопом, сметающим друг друга, чтобы все и всех вернуть на проторенные свои пути, круги. Хотя каждый раз на более усовершенствованном уровне технических средств то ли потребления, то ли уничтожения – вот даже проникли в космос, неужели только для того, чтобы убедиться лишний раз, что ни один грех, какой-либо и когда, и где, и кем бы ни был совершен никогда и никуда не исчезает и не был, и не будет, и не может быть прощен. А все они только накапливаются, пока не переполнится чаша терпения и все выплескивается в потопы, сейчас уже не нашествий, инквизиций, гулагов, а в хиросимы, чернобыли, и вот из последних – вал попсы, похоти, алчности, тщеславий. Да, ни один грех не был, не будет да и не может быть прощен, увы, по законам существования самой жизни и по этим же самым причинам – ее исчезновение за нарушение этих самых законов, т.е. их перенарушением, что переполняет чашу терпения даже у ягнят, но, естественно, не природы, а в человеческих обществах под названием – рабы, смерды, челядь, электорат, сметающих своих врагов – угнетателей, но чтобы не восстановить справедливость, а переполнить и без того переполненную чашу терпения, но уже небес – в своем стремлении занять их места и этим только увеличить причины приближения приближающейся катастрофы не городов и стран, наций, а материи, в современном мире выражающейся в потоках глобальных кризисов, дефолтов, нашедших свое образное выражение в шествии все тех же слепых, которое продолжается и вот остановилось перед Колей, нет, очевидно, в нем в полном своем великолепии: рычания, стук головой о стенку.
И вот этот момент наступил и творится уже сейчас не только вокруг, а во мне, несмотря на спокойствие жены, ее блаженную улыбку, мирный сон дочери и внука не черт знает где, в Америке, а в соседней комнате. Я мечусь, почти не в себе. Я не знаю, что делать с этим накопившемся во мне очередным вторым потопом, очевидно и как всегда, невидимым для глаз, а потом – уже бывает поздно, несмотря на героические усилия терпящих миллионов и миллионов до полного себя собой уничтожения, самоуничтожения, потом – забвения, забвения, чтобы повторить все сначала в их детях, и вот оно начало следующего витка – К оля.
Я сейчас, или пока, молчу, потому что я уже тысячу раз говорил
– Всё все знают и все молчат, как будто так и надо. Неужели нельзя было подождать две — три недели, чтобы сделать операцию.
Жена молчит и прикладывает палец к губам, лицо ее выражает блаженство! И это-то меня бесит, я иду в свою комнату и жестом руки приглашаю ее.
– Ты что, ничего не понимаешь, что происходит?
– Что?
– Что, нельзя было подождать?
– Выхода нет. Ты просто не знаешь, что такое внук.
Возможно. Ведь она познала его с первых мгновений появления Коли на свет, она тогда летала к дочке, и потом – еще раза два.
А сейчас мне вспомнилась история с двумя фотографиями внука, которые жена разместила на кухне. И однажды спросила, как я их оцениваю, нравятся ли? Одну она повесила на стену, взяв в рамку и под стекло, где он улыбается во всю, лицо сморщилось, как у старушки. Я так прямо и сказал:
– Уродина.
Вторую, в точно такой же рамочке под стеклом, жена поставила на тумбочку, на которой, когда бы я на нее не смотрел, вызывала у меня не просто удивление, а тайный шок, особенно после того, когда я узнал от жены, что ему на этом фото три месяца – на меня смотрела огромная голова Сократа.
И в моих воспоминаниях, и сейчас все ее существо только при упоминании о внуке приходит в какое-то неописуемое состояние. Я бы смолчал, если бы смог забыть то, что я знаю, но что пытаюсь скрыть от себя, чтобы не чувствовать ужас.
– Всего надо было подождать неделю. Давай сейчас.
– Ты забыл, какой у Коли диагноз.
– А там что, нет врачей в этой хваленой Америке
–Ты опять забыл о цене. Они еще не выплатили кредит за роды.
Да, я помню эту историю, когда дочка позвонила до родов, чтобы узнать цену, которую надо уплатить за роды – ей назвали две тысячи долларов. Когда она выписывалась, пробыв там один день, ей выставили счет на шесть тысяч. Они вынуждены были взять кредит.
Я молчу, но внутри это самое «вне себя» приходит в ярость.
Черт знает что происходит в этой жизни, и как она еще держится там, да и здесь, жизнь, которую уже нельзя и назвать-то жизнью.
Я сжимаюсь в комок, слава богу, я не знаю, как все это назвать, это существование вне жизни, но это еще не все.
– Но при чем здесь ее учеба?
– А притом, что у нее нет медицинского образования.
– И что?
– А то, что если она не закончит это учение, она так и останется санитаркой на мизерную зарплату, а Роб год не работал…
– Не хотел.
– Не хотел работать не по специальности, и я его за это уважаю.
– Я не о том; две, три недели можно было подождать. Мы же не отказывались.
– Ты не понимаешь, что такое там остаться без работы – если бы она не пошла учиться, ее бы могли уволить.
–Но у нее была работа здесь, учителем, ты помнишь, ты мне сама рассказывала.
Я помнил эту историю, я был поражен и обрадован, что дочка пойдет по моему пути. У них была на последнем курсе практика в школе. Однажды ее попросили заменить заболевшую учительницу. На урок к ней пришел какой-то человек, назвавшись отцом одного из учеников.
Я видел, как она готовится к уроку: что-то резала, клеила, писала карточки – это был наглядный материал. И тогда я понял, что это не простая добросовестность, а уже талант педагога.
Оказалось, что тот человек был проверяющим из министерства образования, он дал высокую оценку уроку
Что еще надо, думал я о ее способности, о школе, о, о, но только не о жизни, и получалось, как говорила еще моя мама, которую уже цитировала мне моя жена.
– Ты не знаешь жизни.
– Почему?
– Ты много получал? Ты не знаешь, как я ходила к моей маме и просила.
Я молчу – оплата по остаточному принципу педагогики так просто не проходит даром ни экономике, ни политике, никому и никогда — Америке в первую очередь.
– Ты же помнишь отзыв о ее способностях учителя, – не сдаюсь я.
– Пойми, там нет работы, а у них – кредит, лечение
– Кого?
– Коли. Я это себе никогда не прощу. Он может на всю жизнь остаться калекой
– Я не о том, я не отказываюсь, но они могли бы подождать.
– Вот ты и поговори с ней, ты же ее отец.
– А ты?
– Она со мной говорит так же, как и с тобой.
– Мы ее практически не видим. Она как будто избегает нас.
– Ты же знаешь, она не к нам приехала, а к подружкам. Мы и в прошлый раз почти ее не видели, и сейчас.
– Я пробовал, но она…
– Я ее понимаю – ты просто не был там.
Она прикладывает палец к губам и уходит.
Я все понимаю, но согласиться не могу, потому что за две недели ничего бы не случилось. Но в этом поступке я вижу отношение дочери к матери, родителям, да и вообще к жизни. Она, они ни о чем не задумываются – только о себе. И ни одной мысли ни в одном глазу о других.
Коля спит в соседней комнате, а я пытаюсь вернуть и историю, и время, или остановить их, или повернуть вспять, и ничего не могу поделать с собой – я так хочу, потому что вижу, что они текут, идут уже не так, нет, не как хочу только я, а как они должны были течь, идти по законам развития природы, вершиной которых есть их творение – человек, но который и не слышит, и не видит их, а продолжает это безумное шествие слепых к… бездне…