Аркадий Мар

Отрывок из повести “Лунная госпожа”

 … Воздушный змей-варак неподвижно стоял в голубой выси, лениво поводя обвисшим хвостом из вдетых друг в друга разноцветных бумажных колец. Казалось, он удивлённо рассматривал ровные квадратики виноградников, каменную тушу Красной горы — Кызыл-таш  — её две зазубренные вершины, похожие на бахрому старой бабушкиной скатерти. 

По жёлтому взгорью пылила отара, выбирая среди острых камней старые тропки. А в долине лежал оглушённый июльской жарой маленький кишлак. Кишлак тоже назывался Кызыл-таш, и Ойниса вдруг подумала, то ли люди назвали гору Красной, то ли гора дала своё имя кишлаку.

— Дедушка, дедушка, — позвала Ойниса. — Пойдёмте домой!
 Дедушка сидел на сером валуне и, постанывая, растирал поясницу.
 — Совсем расклеился, старый чёрт, — морщась, произнёс он. — Пойдём, сейчас пойдём, сердце моё.

Той зимой дедушке исполнилось семьдесят четыре, и только тогда Ойниса стала замечать: вроде бы дедушка изменился. Раньше весёлый, любящий поговорить, теперь он подолгу молчал, а когда шёл по улице кишлака, то иногда даже не отзывался на приветствия соседей, хотя каждый знает: когда тебе говорят «ассалом алейкум — мир вам», то непременно нужно ответить: «ваалейкум ассалом — и вам мир!» И даже палка, отполированная прикосновением дедушкиных рук, дедушкина палка из твёрдого-претвёрдого орехового дерева изменилась! Когда Ойниса внимательно посмотрела на неё, то удивилась. На палке проступила густая сетка морщин. Совсем как у дедушки!

— Э-э, — сказал  тогда дедушка, грустно  улыбнувшись. — Вещи, душа моя, всегда становятся похожи на хозяев.      — Дедушка, а почему гора называется Красной?
— Сердце моё, давно это было… Ну, хорошо, хорошо, расскажу. Народ говорит: в нашем кишлаке жил искуснейший кулогар-горшечник. Ни сна, ни отдыха, ни ночи, ни дня не знал. Возил с горы камни, растирал из них краски, глазурь, на камышовом пуху замешивал глину, месил её до кровавых ран на ногах, вертел на гончарном кругу хумы, кумганы, кувшины-овтоба, блюда- ляганы, поливал глазурью, красками, выставлял на обжиг. И такая красота выходила из его рук, что даже из дальних мест…                                   — Дедушка, ведь вы тоже красивую посуду обжигаете?
— Обжигаю, конечно, обжигаю. А знаешь. почему наш кишлак раньше знаменитым был? Кто, скажи, не слышал про посуду из Кызыл-таша? Не было такого человека! От Ферганы до Самарканда пили, ели, мылись из нашей посуды. А теперь… — дедушка горестно вздохнул. — Теперь никому она не нужна. В кишлаке считают, глупо глину месить, краски из камней растирать горшки лепить, когда в любом магазине от обилия посуды полки ломятся. Поэтому и забыли про Кызыл-таш. А какие здесь мастера были! У каждого свой рисунок,свой секрет.       — И у вас есть секрет?
— Есть.
— А меня ему научите?
— Э-э, сердце моё, всё тебе открою, всему научу. Но только тогда всё это пригодится, если в душе красота живёт.
 — А как узнать, есть она или нет?                 Дедушка улыбнулся.
— Народ говорит, если человек целый день ест плов да валяется на кош-ме, тогда уж точно нет… Ну что, душа моя, пошли, что ли. Э-хе-хе. Помоги Аллах, бедному горшечнику.
                  Дедушка закинул тяжёлую сумку на плечо, медленно пошёл вперёд. Его палка прощупывала тропинку, он осторожно обходил острые камешки.
Вот и дом. И бабушка выглядывает из-за ворот…

Пока бабушка ставит на айван блюдо, где горкой наложена душистая самса с золотистой прожаренной хрупкой корочкой, заваривает зелёный чай, дедушка бережно вынимает из сумки принесённые с Кызыл-таша камни. Однажды учитель Остан привёз дедушке в подарок краски из Ташкента, но, расписав ими большой ляган, дедушка долго вертел его и так, и эдак, а потом, ни слова не говоря, разбил, и всё пошло по-прежнему. По- прежнему приносил дедушка разные камни с Красной горы и тяжёлым мельничным камнем растирал на краски.

Ойниса берёт с блюда самсу, разламывает пополам,чтобы воздух вошёл внутрь, остудил горячую ароматную начинку. Потом оглядывается на дедушку.
 Он медленными глотками отхлёбывает чай из пиалы, хитро прищуривается.               
— Хочешь знать, что было дальше с тем искуснейшим кулогаром-горшечником?
 И продолжает:
 — Из дальних мест шли учиться его искусству, но он отказывал всем.
 — А разве так можно, дедушка?
 — Нельзя, душа моя, конечно, нельзя. Ведь если мастер-устоз не оставит после себя учеников, то скоро и жизнь на земле прекратится.
 — Почему?                                                         — Потому что никто больше не сможет правильно подрезать лозу, испекать в тандыре лепёшки, строить дома, где летом прохладно, а зимой тепло. Не дай Аллах, чтобы настали такие времена! А тот кулогар не хотел никому открыть свой секрет. Каждый день поднимался он в гору, искал камни,натирал из них краски: небесную лазурь, чернь, зелень. Только одной краски не было у горшечника. Красной. Самой главной, что веселит душу и придаёт силы… Э-э, сердце моё, взгляни, взгляни на этот ляган. Видишь, какой узор пустил по нему твой дед. Краски сочные, свежие. С такого лягана пища вдесятеро вкуснее, а повесь на стену в пасмурный день, он и светить будет. По этому цвету и узнавали нашу посуду. Ценили, как самую дорогую вещь. Э-хе-хе… Пришли как-то чёрные времена. Напрасно люди смотрели в небо — не дал Аллах дождей. Пал скот, от страшного зноя сгорели поля. Нечего стало покупать заезжим купцам, и они стороной объезжали кишлак. Тогда решили люди покинуть землю предков, искать счастья в других местах. Но кулогар сказал; «Я знаю, как спасти кишлак. Пусть каждый пришлёт сыновей, и я научу их всему,что знаю». Днём и ночью показывал кулогар, как правильно месить глину, вертеть посуду на гончарном кругу, обжигать в печи. Торопился горшеч-ник, будто чувствовал: вот-вот оборвётся нить его жизни. И опять сказал людям: «Нужно найти красные камни. Без них нет души в нашей посуде». Рано утром люди кишлака начали подниматься в гору. Но не было красных камней. Не рожала гора такие камни. Долго сидел кулогар, закрыв лицо руками, а потом один пошёл к вершине. Вдруг увидели люди, что падает вниз горшечник. Его тело билось о камни, оставляло на них капельки крови. С тех пор назвали гору Кызыл-таш. И кишлак стал так называться.

Дедушка остановился, замолчал.
— Дедушка, дедушка! —  быстро произнесла Ойниса. — А красные камни нашли?
— Нашли, сердце моё,нашли. Вскоре гора начала рожать такие камни. Другие кулогары растирали из них красную краску. И появилась у нашей посуды душа. Снова начали заезжать в кишлак купцы и увозить в дальние страны кызылташскую посуду. Э-хе-хе… Опять поясницу схватило. Оббо! Конечно! Над Красной горой тучи стоят…
         
Дождь так и не пролился над кишлаком. Тёмные тучи с фиолетовыми прожилками, посверкивая молниями, ушли куда-то в сторону от двуглавой Красной горы, пропали за горизонтом. И опять потянуло теплом и запахом арчовой хвои. Ойниса посмотрела на спящего деда, поправила на нём сползший чапан, вышла во двор. Кругом стояла тишина, только за низким забором у соседей часто кашляла овца.      

Ойниса зашла в дедушкину мастерскую, в темноте нащупала выключатель, и у горловины обжиговой печи зажглась лампочка. Потом взяла в руки кусок глины. Постояла, сжимая её ладонями. И, согреваясь, глина оживала, постепенно теряла серый цвет, в ней проступали жёлтые, синие, оранжевые оттенки. Решившись,Ойниса положила её на гончарный круг, тронула шершавый камень.

И почувствовав человеческое прикосновение, круг дрогнул и завертелся…

(2 оценок, среднее: 4,00 из 5)

Загрузка…